Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ
Шрифт:
— А как же мирные переговоры? Перемирие?
— Да какие, мать их, переговоры! Тут же прямо по Троцкому: «Ни войны, ни мира…». Только вот армию никто распускать не собирается! Ладно, товарищ лейтенант, оставляю вас заботам девушки Татьяны! Чудесная, надо сказать, девочка! Не упустите! Глядишь, к вашему возвращению и совершеннолетия достигнет! Можно будет и военную свадьбу сыграть! Позовете на мероприятие-то? Да ладно, не краснейте! Против природы не попрешь! А чего это я все на «вы» да на «вы»? А? Ладно, на брудершафт попозже выпьем, а сейчас собери волю в кулак и иди умойся! Не пугай невесту!
Глава 3
«Известия», 4 мая 1990 года
«Торговля Литвы переходит на нормированное снабжение населения: мука — 2 кг на человека в месяц, крупа — 2 кг, масло — 2 кг, сахар — 2 кг…»
«Красная звезда», 1 февраля 1990 года
«Южноафриканская корпорация „Атлас“ провела на полигоне близ Йоханнесбурга демонстрацию нового многоцелевого
Можно было без всякого преувеличения сказать, что среди пассажиров отлетающего в Уамбо транспортника «Ил-76» самое лучшее настроение было у мартышек Маши и Степана. В самом деле, эти двое нашли друг в друге превосходных партнеров по размножению в неволе, а также нескучно провели время, проверяя боеспособность старого броневика и крепость гениталий похожего на англичанина сотрудника КГБ. В связи с последним, собственно говоря, Степана и решили отправить в командировку на Западный фронт. Ведь даже человек с английским чувством юмора мог потерять всю свою сдержанность, расставшись со способностью рожать детей, говорить мужским голосом и получать зарплату в мрачном здании на Лубянке.
Вне всякого сомнения, остальные участники рейса находились в гораздо менее приподнятом настроении. В первую очередь, хмурые лица были у экипажа. Дело в том, что накануне утром их коллеги и друзья, перевозившие партизан Африканского национального конгресса из ангольских лагерей подготовки в Танзанию, получили неприятный сюрприз. Один из сотни борцов с апартеидом, загрузившихся в чрево «Ильюшина», оказался агентом ЮАР и попробовал угнать советский самолет на юг — во владения работодателей. Там с его пассажирами, невзирая на новые веяния и предстоящее освобождение Манделы, обошлись бы по-свойски. Черный, как асфальт, соратник белых угнетателей соорудил из гранатного запала, жестяной кружки и хорошего куска пластида чешского производства импровизированную бомбу. Вскоре после взлета он попробовал пронести это хозяйство в кокпит и заставить советских летчиков изменить маршрут на гораздо более южный. Он не мог знать, что экипаж собирался вернуться к вечеру в связи с сорокалетием командира, а потому, прямо скажем, был не готов к резкой смене планов. Под предлогом изменения курса экипаж так накренил воздушное судно, что все пассажиры, включая и незадачливого террориста, покатились по ребристым стенкам грузового отсека. В этот момент штурман умудрился треснуть злоумышленника «тупым тяжелым предметом» — рукояткой своего «Макарова» — по кучерявой башке. Видимо, то ли «предмет» оказался недостаточно тяжелым, то ли указанная голова слишком прочной, но бомбисту все же удалось выдернуть чеку из гранатного взрывателя. Впоследствии, когда его немилосердно били сначала чудом выжившие пассажиры, а потом и работники ангольской и советской контрразведки, он печально размышлял о причине несрабатывания взрывного устройства. Вряд ли ему стало бы легче, если бы он узнал о том, что вместо «семтекса» настоящего он, не зная чешского языка, использовал пластид муляжный (то есть обыкновенный пластилин). Разумеется, летчики подняли первый тост именно за это счастливое обстоятельство, обмывая вечерком вместо одного юбилея сразу несколько дней рождения. Празднование завершилось далеко за полночь и неизбежно вызвало тяжелое утреннее похмелье у всех его участников. Под влиянием вышеописанных событий и упомянутого синдрома на следующий день они категорически отказались брать на борт африканцев. Вдобавок, уже руля на взлет, летчики специально задели реактивными струями двигателей скопившихся на летном поле любителей воздушных путешествий. Ни в чем не повинные люди поразлетались в разные стороны вместе с пожитками.
Лейтенант, разумеется, обрадовался еще одной возможности провести время с любимой девушкой. Но эту радость омрачали многие факторы: не самое бодрое состояние, охота на него самого могучего ведомства СССР и перспектива долгой разлуки с любимой. Вполне могло статься, что по возвращении он и не застанет Таню, которой скоро придется вернуться в свой десятый класс. Примерно те же мысли мучали и саму юную очаровательницу, которая весь рейс нянчила столь загадочно пораненную руку Лейтенанта. Против обыкновения, в этот раз она улыбалась лишь изредка — когда улыбался и он сам или когда ее взгляд падал на пару мартышек, свернувшихся калачиком на ящиках с макаронами.
Без особой радости возвращалась в Уамбо и Галина, потерявшая мужа в воюющей стране. Было очевидно, что в ближайшее время ей грозило возвращение в Союз в незавидном статусе соломенной вдовы. Со времен Ленина-Сталина на любого пропавшего без вести военнослужащего Страны Советов автоматически, до дальнейшего выяснения обстоятельств, ставилось клеймо предателя. Поэтому каждый офицер, которому пришлось выполнять интернациональные долги, знал: пусть над Союзом и веяли ветры перемен, а в Восточной Германии трещала Берлинская стена, но по-прежнему действовало старое, еще Берией заведенное, правило. Оно гласило: если твой труп не нашли на месте боя, то не видать твоей жене пенсии, а твоим детям доверия могучего государства рабочих и крестьян. Вдобавок к этим соображениям Галину, с одной стороны, мучала совесть за интрижку с неотразимым Романом, а с другой, тянула в его крепкие объятия неуклонно увядающая плоть. В общем, бабоньки, повесилась бы на крепкой веревке, да на чем же, милые, потом белье сушить!
Артиллерист Михаил Петрович хмурился, так как еще со времен афганской командировки всегда тяжело переживал потерю очередного сослуживца. Ему, в общем-то, было плохо в независимости от того, сбежал ли разведчик к посулившим денег американцам или, наоборот, дрейфует в Атлантике с дырой в голове и эскортом из поедающих его рыб. Ведь, как ни поверни, миссия фронта лишилась профессионального, добросовестного и симпатичного офицера, а таких в Советской Армии, прямо скажем, считали далеко не миллионами.
Когда, отстреливая тепловые ловушки и натужно свистя турбинами в разреженном воздухе плоскогорья, «Ил-76» совершил посадку в Уамбо, Таня в последний раз прижала к своей груди голову Лейтенанта и прошептала ему
на ухо:— Я сегодня приду к тебе! Не закрывай дверь на замок! И не застрели меня по ошибке!
Встретившие ее родители с подозрением посмотрели на гораздо менее, чем обычно, улыбчивую дочь, на вылезшего вслед за ней из люка чересчур симпатичного переводчика и на отводившего глаза Михаила Петровича. Последнему замполит лично поручал блюсти безопасность и честь единственного ребенка. Но тот, уже выдавший замуж двух дочерей, слишком хорошо знал, что попытки укротить порывы просыпающейся чувственности у влюбившейся девчонки были равносильны попыткам загасить горящий дом авиационным керосином. А потому за все пребывание в Луанде он даже и не подумал заняться нравоучениями. В конце концов, если бы хоть одна из его дочерей вышла за парня вроде Лейтенанта, он простил бы ей и тройки в школе, и добрачные беременности, и то, что внуков назвали Глебом и Ипполитом (ладно хоть не Аристархом!), а не Михаилом — в честь отца, и не Петром — как деда.
Когда грузовик с «Совиспаном» и прибывшими из Луанды «аргонавтами» проезжал мимо рынка, оттуда донеслись звуки, свидетельствовавшие об очередном резонансном событии, подобном уже известной нам облаве на спекулянтов с целью призыва в армию. Издалека были видны кучки бежавших куда-то аборигенов и слышны их возбужденные крики. Впрочем, в этот раз шум толпы носил несколько иной характер. Так, вдруг подумалось Лейтенанту, кричали в амфитеатре во время его бреда. Стало быть, причиной происходившего являлось какое-то бесплатное развлечение, а не возникшая внезапно опасность. Вдруг все стало понятным — над Уамбо раздался давно не слышанный здесь гудок паровоза. Дело в том, что рядом с «прасой» находился заброшенный и загаженный вокзал Бенгельской железной дороги. Эта узкоколейка когда-то была частью огромной системы, удобно связывавшей два океанских побережья Африки и, по местным масштабам, являвшейся техническим чудом, подобным Суэцкому каналу. Разумеется, стратегически важная дорога стала одной из первых жертв начавшейся много лет назад гражданской войны. У правящего режима Анголы не было сил и средств на ее охрану от атак партизан и уж тем более на постоянную починку подорванных ими рельсов. А посему разрезающие африканский континент пути бесполезно ржавели и постепенно зарастали бурьяном. Бенгельская железная дорога, построенная инженером Робертом Уильямсом, стала такой же небезопасной, как и сегодняшние английские. Лейтенанту посчастливилось приобрести официальную ангольскую книжку об этом рукотворном чуде, строившемся двадцать шесть лет. Подпись под фотографией с мускулистыми телами рабочих, что-то там делавших с ржавыми рельсами, гласила: «Работники Бенгельской дороги заставляют ее работать с помощью железной воли и невиданных усилий». Впрочем, «железной воли» обычно хватало лишь на то, чтобы позировать для подобных фото. Лишь изредка, в качестве пропагандистской акции, дорогу ненадолго восстанавливали для триумфального проезда символического состава. Подобные события были призваны хоть на несколько дней убедить терпящих тяготы нескончаемой войны граждан в том, что вслед за чудом маленьким — приходом поезда — может произойти и чудо большое — наступление мира и экономического процветания. Впрочем, судя по появившемуся из-за деревьев древнему паровозу «Гаррат» и тому, что он с трудом тащил за собой, «поезд» был скорее «бронепоездом». Два пассажирских вагона без стекол и еще пара покрытых потеками ржавчины грузовых робко прятались среди платформ со счетверенными автоматическими пушками. «Гвоздем программы» оказался реактивный миномет «БМ-21» («катюша») на вращающейся турели. Возможно, именно он своим зловещим видом и помог бронепоезду добраться невредимым до Западного фронта.
Когда Лейтенант попал в миссию, первым из коллектива советников радиобригады, кого он встретил, оказался капитан Коля. Посмеиваясь в пышные казачьи усы песочного цвета, тот поведал об очередном происшествии с одним из членов их сплоченной ячейки. Как выяснилось, накануне вечером аборигены праздновали свадьбу в здании, которому посчастливилось находиться напротив окон Ильича. Тот, будучи тем, кем он был — человеком, способным разбить стакан только за то, что он граненый, — разумеется, очень скоро, неоднократно и в не самой вежливой манере проорал африканцам с балкона все, что о них думает. И об их «сраной» стране, и о перспективах строительства социализма в Анголе («скорее у вас, бл…дь, дети блондинами станут!»), и о внешних данных самих молодоженов («такую невесту и носорог бы не трахнул!»). Когда жизнерадостные негры проигнорировали его идущие от самого сердца слова, Ильич не выдержал. Взяв в руки «Калашников», он прицелился и выпустил длинную очередь по электрическому щиту-распределителю, весьма кстати оказавшемуся рядом с местом свадебного шабаша. Последствия превзошли все ожидания пожилого армейского хама: свет потух не только на свадьбе, но и в близлежащих зданиях местной власти. Как и можно было предположить, разгоряченные «резервой» и весельем гости по заслугам оценили жест советского советника и чуть было не устроили очередную революцию. Поднятому по тревоге старшему миссии пришлось в пожарном порядке дозваниваться сначала до прокурора, с которым он пил каждую пятницу в бане миссии. Потом до провинциального комиссара, с которым он, к несчастью, пил не так часто и не в такой располагающей к развитию крепкой интернациональной дружбы обстановке. После последнего звонка его духорасположение улаживать конфликты с местным населением опустилось до той опасно низкой точки, которой старший в последний раз достигал в момент общения с владельцами сожженного летчиками матраса. Вспомнив об упомянутом случае, Лейтенант совсем не удивился, когда Николай с ухмылкой процитировал душевные слова царственного полковника, адресованные притихшему по случаю «обосрамшись» Ильичу: «Последний раз тебя отмазываю, хрен кривоногий!» Капитан продолжил:
— Дядя Миня помолодел лет на пять! С того самого момента прямо на крыльях летает! На работу после обеда не вышел. Ильич тоскует, говорит: «Оперу пишет, гнида краснорожая!»
Словом, крепкая ткань боевого братства отдельной бригады радиоразведки трещала по всем швам. Увидев Лейтенанта, Ильич буркнул:
— Аа… Явился, наконец!
Лейтенанту показалось, что Ильич хотел добавить нечто вроде «бездельник», но ошибся.
— Как ты, твою мать, здесь появился, так все под откос и пошло!