Мальчик и его собака перед концом света
Шрифт:
«Я просто угрожал тебе, – заявил Брэнд. – Не обижайся. Когда ты лжешь, всегда лучше добавить крупинку правды, чтобы она запомнилась, верно? Угроза – это когда ты добавляешь маленький образ, что-то конкретное, чтобы слова запомнились. Ты добавляешь маленькую картинку, твой собеседник получает пищу для воображения, и ее обдумывание позволяет переварить угрозу. Он еще ничего не понял, а угроза уже слилась с ним, и он верит в нее гораздо больше, чем во все остальное. Понимаешь?»
Нет, я не понимал. Но я задумался, у кого в опустевшем мире Брэнд мог научиться этому. Или кто с ним так поступил.
Наверное, мое молчание нервировало его.
«Скажи хоть что-нибудь, – продолжил Брэнд. – Они придут на подмогу?»
Сага гавкнула на меня, и удивление от громкого звука и ее зубов, щелкнувших рядом с моим лицом, заставило меня бездумно выпалить слова.
«Где Джесс?» – спросил я.
«Кто?» – переспросил Брэнд.
«Моя собака, – ответил я. – Собака, которую ты украл».
«Джесс», – повторил Брэнд. Он откинулся на спинку стула и с легкой улыбкой почесал Сагу за ушами, награждая ее за то, что она вынудила меня говорить.
«Я не знал ее прежнего имени, – сказал он. – Я собирался назвать ее Фреей».
«Что ты сделал с ней?» – спросил я.
«Ей не хватает дисциплины, – заявил Брэнд. – Она укусила Сагу».
Умница, Джесс, подумал я.
«Я запер ее в сарае, – сказал Брэнд, посмотрев в темноту. – Там мало места, жесткая земля, нет еды. Надеюсь, утром она будет вести себя лучше, а не то останется голодной».
Это стало огромным облегчением. Оно накрыло меня, словно горячая вода, смывая все мысли о ее одинокой смерти в море.
Когда-то это место было святым, сказал Брэнд, оглядевшись. Этот стол был алтарем. Сюда люди приносили свои жертвы и всякое такое. Рядом с сараем есть металлический щит с текстами. Они все объясняют. Если ты умеешь читать. Не только церковь. Весь остров.
Мне не хотелось его слушать. Особенно теперь, когда он говорил так легко и дружелюбно, словно никогда не угрожал отрезать мне язык.
«Просто верни мою собаку», – сказал я.
«Мояона», – буркнул Брэнд.
«Нет, – возразил я. – Ты украл ее».
Он посмотрел на меня странно. А потом ухмыльнулся, запрокинул голову и издал короткий смешок.
«Нет, – сказал он. – Это название острова».
Он ухмыльнулся еще шире и произнес по слогам:
«АЙ-О-НА. Айона, а не «мояона».
Потом его глаза вновь стали холодными и серьезными.
«Хотя, конечно, она моя. Ты просто должен привыкнуть к этому», – сказал он.
«Я хочу вернуть свою собаку, – произнес я. – Ты украл ее».
«Ты все время повторяешь слово “украл”», – ответил Брэнд.
«Да, – сказал я. – Ты вор».
Теперь, когда я описываю произошедшее в том далеком месте у костра, мне кажется, что я вел себя храбро. Это не так. Я был зол, напуган и чувствовал себя очень уязвимым со связанными руками. Я мог защищаться лишь словами.
«Значит, вор, – повторил Брэнд таким голосом, словно никогда не слышал этого слова раньше. – Вор звучит плохо».
«Мне все равно, – ответил я. – Верни мне мою собаку. И рыбу. И куртку моего отца».
Брэнд с улыбкой посмотрел на желтый дождевик.
«Хорошая куртка, – сказал он. – Но она моя. Я получил ее в обмен. Собака была твоей, но стала моей».
«Это
не так», – возразил я.«Откуда тебе знать? – спросил Брэнд. – Ты ведь все время спал».
Его взгляд был спокойным. Открытым, ровным. В нем не было обвинения. Только немного разочарования.
«Эх, Гриз, – сказал он. – Я думал, мы друзья. Твой отец понимает природу предложения. В торговле нет места симпатии. Он действительно хотел ту запчасть для ветряного генератора. Пока ты спал, мы обо всем договорились».
На мгновенье теплая улыбка и мягкие слова заставили меня усомниться. Вдруг я ушел, и никто не успел сказать мне, что я неправ? Вдруг я не заметил преобразователь, лежавший на берегу? Вдруг всем было слишком плохо, чтобы рассказать мне правду?
«Лжец, – заявил я. – Вор и лжец».
«Эх, Гриз, – повторил Брэнд. – Ты понимаешь, что такие слова могут отравить дружбу?»
«Я знаю, что ты лжешь, потому что, если бы вы договорились, ты бы не сбежал в страхе и не спрашивал бы теперь, придет ли моя семья на подмогу, – ответил я. – Честный человек так бы не поступил».
На этот раз Брэнд не улыбнулся.
«Что ж, – сказал он. – Хорошо. Никому не нравится, когда о нем плохо думают».
«Они идут, – добавил я. – Совсем близко. Лучше тебе отпустить меня».
Брэнд покачал головой.
«Теперь здесь два лжеца, – сказал он. – А ведь мы в церкви. Теперь яда в два раза больше, ты так не думаешь?»
Я не ответил. Слова, бурлившие в моей голове, казались слишком бессмысленными, чтобы произносить их вслух. Брэнд выпрямился и подтолкнул ножку стула поглубже в костер.
«Ты ведь знаешь, что люди отравили собак, – сказал он. – В самом конце. Дали им что-то жестокое и опасное. Вот почему их больше нет. Вот почему они стали редкостью».
Я молчал. Брэнд не любил тишину. Если у него и была слабость – а я по-прежнему не знаю, можно ли считать это слабостью, – так это то, что ему не нравилось молчание собеседника. Он любил поговорить. Ему нравилось быть в центре внимания. Возможно, потому что он слишком много времени провел в одиночестве. Я жил с четырьмя – когда-то пятью – людьми. Они всегда могли выслушать меня. Если мне хотелось услышать собственный голос, я мог выслушать папу, Фёрга или Бар. Они говорили точь-в-точь, как я.
«Старые ублюдки боялись, что собаки объединятся в дикие стаи, – продолжил Брэнд. – Поэтому они отравили их».
Я хотел спросить, откуда ему знать. Но эта история вполне могла оказаться рассказом кого-то, кто жил задолго до моего появления на свет. Рассказом путника. Сплетней. Ложью. Выдумкой. Я промолчал.
«Яд оказался более опасным для самок, чем для самцов, – сказал Брэнд. – Как я понимаю, выжившие самки давали потомство, в которых было меньше самок. Меньше самок – меньше собак в целом. Самцы не дают потомство. Стая самцов, которые не могут размножаться? Что ж, Гриз, скоро ты поймешь, какими жестокими они могут стать. Ты достаточно высокий, и твое тело уже должно бы объяснить тебе, о чем я говорю. Но пока что я не вижу бороды на твоем подбородке, и, возможно, ты еще не знаешь, каково это – хотеть, но не получать. Однажды ты поймешь. Мужчины без возможности размножаться – самые жестокие существа в мире».