Шрифт:
Мальчик и молоко
Нине Викторовне Горлановой
– Что ты хочешь на новый год? – спросил муж Марину. Она замялась. Паузы муж не переносил и тут же начал строчить:
– Платье? Хлебопечку? Новую микроволновку?
Новое тело, чуть не ответила Марина. Но удержалась.
Последнее время она все больше предпочитала молчать.
И слушать, что внутри.
Люди вокруг суетились, пытаясь замазать все, что им казалось некрасивым. Обрезали волосы, красили ногти, худели. Избавлялись от наскучивших отношений. Как будто этими нехитрыми
«А что, если мысли тоже обрезать?» - вдруг подумала Марина.
– Ну ты решай давай, а я побежал, - заторопился муж, нашаривая в кармане ключи.
«Или закрасить?»
Обижать мужа не хотелось.
– Пока, пап! – подбежал сынишка, ласкаясь. Папа по-деловому кивнул и бросил Марине:
– Письмо деду Морозу не забудьте написать!
– Да-да, - уцепилась за протянутую соломинку Марина, - пойдем, Миша, напишем, пока тебе не надо в садик.
– Мам, ты что, веришь в Деда Мороза? – спросил поскучневший мальчик. – В садике все говорят, что его нет… А почему папа опять работает в воскресенье? Вот у Вити папа на лыжах с ними в лес в воскресенье ходит.
Марина посмотрела на сына невидящими глазами и не ответила.
– Садись, я тебе молока налью.
Она встряхнулась и подбодрила его:
– Ты же любишь с шариками, вот, насыпай из банки, сколько влезет.
Но Миша почему-то не хотел много, вяло сыпанул себе на дно тарелки – шоколадные шарики не полностью закрыли плоских улыбающихся пингвинят.
Марина наклонила над тарелкой кувшинчик – и молоко побежало вниз, ударяясь каплями о шоколад – прямо как в рекламе. Миша попробовал и сморщился:
– Мам, молоко какое-то кислое, я не буду…
Марина подняла на Мишу глаза.
– Пей давай.
– Мам, так оно испортилось…
– Ты что, - развеселилась она, - это же скисшее молоко – простокваша!
Она так обрадовалась, что произошло нечто не контролируемое ею в ее собственном доме. Что-то очень хорошее, о чем она сразу догадалась. Как будто бы нагрянули невидимые гости.
И еще догадалась, что приходить они будут по частям.
Но сын, не верящий в Деда Мороза, упирался:
– Убери эту квашу! – хотя уже видно было, что поддался на ее веселье.
– Молоко не портится! – решительно заявила Марина, наблюдая за удивлением Миши. – Оно превращается! Сначала – в простоквашу. Потом – в кефир. Еще постоит – в сметану. А сметана – во что, думаешь? В масло! А масло если потопить, оно десятки лет стоять будет.
– А тысячи будет? – тут же вдохновился Миша. Ему хотелось, чтобы тысячи.
– Тысячи не будет! – еще больше развеселилась Марина. – Потому что оно вкусное и его съедят!
– Ух ты! Хочу потопить масла! – раскинул от полноты чувств руки Миша – и чашка из набора – тоже с пингвинятами – полетела на пол.
То, что беспокоило Марину больше всего в этом новом пластиковом мире, в котором все мы жданно-гаданно оказались – вещи перестали изменяться. Они только умирали, не перевоплощаясь.
Но тут-то процесс оказался снова запущен, и она без сожаления собрала осколки.
Сын приготовился к ругани и заранее сделал испуганные глаза. Марина, не затуманенная гневом, пригляделась и заметила торчащий из него механизм пережидания ее криков.
Марина
осталась спокойна. Ну, есть механизм и есть. Вдруг завтра пригодится. Но сейчас-то все пошло не так, как планировалось.– Знаешь, - обратилась она к запрограммированному сыну, - во что могут превратиться осколки?...
***
Этот день оказался хорош. Они долго наслаждались превращением осколков в мозаику, складывали по-новому, вертели так и этак.
Потом наткнулись блуждающей мыслью на цветочный горшок.
И горшок был одарен мозаикой – от всего их большого одного на двоих сердца.
Жалко было только, что папа в этом превращении не участвовал. Но они, разгоряченные поисками и раздобревшие на находках, милостиво расположили, что и ему на его работе превращения оказались не чужды.
***
Хорошее, как известно, цепляется за хорошее, как и плохое за плохое. Помахав сыну из-за ограды, Марина, вспомнив, вдруг крикнула:
– В шесть заберу! – и вернулась домой. Дома ее обуяла страсть к приборке – и, словно взяв сил и от земли, и от солнца, и от деревьев, со всех сторон окружавших ее дом, она мыла и чистила, и выметала углы, и оттирала плиту, и даже добралась до плафонов, покрытых пылью, которая, как известно, великий подсказчик.
С плафонов ее взгляд упал на детский столик, и она замерла, скользя глазами по обложке книжки, взятой вчера в библиотеке. Маленький мальчик стоял на берегу реки, заложив руки за спину. Он смотрел прямо перед собой, и Марина точно знала, куда. Она громоздилась на табуретке, поставленной поверх стула, под самым потолком, держа в руках мокрую тряпку, когда нос ее почувствовал запах речной воды. Резко потянуло ногу – Марина наклонилась, чтобы посмотреть, что там – и увидела, что в большой палец впился осколок стекла. Пришлось присесть на песок и подтянуть ногу к себе. Сначала Марина согнула ее назад – но так, вся изогнувшись, она не могла увидеть осколок отчетливо. Тогда она положила ногу на колено левой ноги, согнулась, как часовщик над точным механизмом, и почти клюнула носом свой большой палец. Осколок поддался. Марина удовлетворенно крякнула, плюнула на палец и размазала слюну погуще. Потом села на коленки и принялась сосредоточенно разрывать песок двумя руками. Она копала с таким рвением, что песок закончился и начался слой глины, куда и попал после некоторого размышления осколок цветного стекла. Быстренько забросав ямку, Марина отвернулась к реке и замерла, откинувшись назад и уперевшись руками в мягкую траву.
«Не хочу здесь оставаться», - думала 5-летняя Марина, постукивая кулачками по твердой земле. – «Мне обязательно надо уплыть. Я сделаю лодку!» - и она принялась чертить на песке какие-то решительные полосы.
В дверь забарабанили. Марина покачнулась на табуретке и чуть не упала. «Тысяча чертей!» - выругалась она, и спрыгнула с грохотом всего своего 30-летнего тела на пол.
– Мам, это я, открой! – басил за дверью Миша.
– Ты что, сынок, из садика ушел?
– Вадька меня бил! Я ему тоже врезал!
– А с носом что?
– Это Данил сосулькой стукнул!
Марина достала крем, купленный в их прошлый приезд к бабушке, - собрание нескольких французских трав, составленное известной в тех местах травницей, которая ловко обращается с 50-тью наименованиями одновременно, и щедро натерла покрасневший уральский нос.
Расстроенный мальчик присел к ней на колени. Уже смеркалось. К вечеру люди становятся совсем нереальными, вот и сидевший у нее на руках человек шести лет казался каким-то мерцающим, словно сквозь него можно было при желании увидеть совсем по-другому устроенные структуры. Марина знала за собой это наваждение. Привычная мысль спокойно расположилась в ее голове, но одно из слов в этом предложении, предложенном ей как куски хлеба на блюде, оказалось на этот раз больше других по размеру. «Желание» – этот кусок был гораздо больше остальных.