Мальчик в непроницаемой коробке

Взмах открыления предъонулительной разрываемости облачающего меня события всерплением в него Вашего проникновения смёл всех моих обидчиков в пустоту. И поднявшуюся в воздух пыль соударительного дробления рассыпанных отсутствлением их рук кристаллических остатков моего существования, я вдохнул сохранённым в событии вторением себя самого. Разосколочнившись по тканям своих легких. Так я снова зацепился болью за жизнь.

Это была защитница обижаемых и гонимых детей. Увиденное мной на дне моря событие не обмануло меня. Вы действительно существовали. И действительно могли спасти меня от любого обидчика.

Взяв меня на руки, Вы гладили течениями своих прикосновений мои листья, возбужденно шелестевшие и, срываясь с ветвей, набивавшиеся в мои глаза зеленью. От этого мои мальчишеские черты начинали мреть на затмевавшей их древесности, обагряемой талостями изрезавших меня кристаллов, теряющих самообладательную устойчивость от Ваших прикосновений к блеклой проявляемости моей кожи.

Я беспокоился о своей почти всеместной растенийности. Ведь едва ли я буду достоин Вашего внимания, если не смогу полностью стать мальчиком. Но Вы встревожены не были. Вы знали как превратить меня обратно в ребёнка. Кажется, я Вам очень понравился. Раз уж Вы решились на такую сложную затею даже не имея возможности заглянуть под мою кору. И узнать как я выгляжу без оличевшей меня древесности. Теперь я лишь надеялся снова стать ребёнком. Коим и был всегда прежде.

Нам точно не придётся ждать миллионы лет пока эволюционный отлив вернёт меня в состояние мальчика. Распирая изнутри Ваши движения, острения зародышево тянулись в сторону непоправимой спутанности моего эволюционного пути, бросаясь на нити его узла овиваниями разрезов. И Вы выплеснули их неудержимость на внутренние стенки самоисцеленной оболочки удерживавшего нас в себе события, оберегая меня от беспорядочности повреждений. Через оставленный острениями разрез засквозило криками, вытравленными искомой Вами операционной из пациентов наполнявшими её болью и страхом. Жестяной рваностью своих тел крики превращали лаконичное рассечение в стремительно пожиравшую оболочку эрозию впадения в операционную. Пытаясь сохранить хотя бы небольшие части себя, бесповоротно утратившее целостность событие разлетелось медленно затухающими отсветами нашей встречи по моему существованию.

Выстужавший операционную ветер срывал с кафеля примёрзшие отпечатки страданий пациентов. Проносимые в потоках ветра по Вашему восприятию, они впадали в моторику влечением к своему источнику. Один из отпечатков зацепился за поверхность моего тела и замер на нём ожогом. Уловив одну из кратко делавших меня мальчиком вспышек эволюционного мерцания, Вы вошли ножевым стремлением омальчишивания в алый узор отпечатка, чистой формой, избавленной от следов своего происхождения, разцветившимся для Вас внизу моего живота. И он немедленно распустился вихрами волн нового события.

Мы оказались в доме. Я всё ярче мерцал мальчиком. Отсвечивая Вашу радость онастоященными глазами. И через серые занавески из туч и дождя, я увидел – море прямо под нами. Дом стоит на берегу и море растворяет в себе почву под ним. Едва ли его жизнь продлится долго. Волны бились о пол. И из щелей между досками искрились брызги уничтожавших событие волн. Вы первый раз видели меня полностью ребёнком. Я был рад этому. Поскольку явно Вам нравился. Вы торопились.

Сковав мои руки холодом сквозняков, сбрасываемо себя с обрывов чёрных скал врывавшихся сюда через щели оконных рам, Вы ударили ладонью по какой-то части моего тела. Я так долго был расчеловечен, и теперь забыл как она называется. Но, видимо, она появилась на месте расщелины в стволе дерева, где прятались мотыльки. Потому как теперь Вы их разбудили и, не имея возможности выбраться наружу, багровыми пятнами бьющихся крыльев они вспыхивали под моей кожей. Шлепки стали сильнее. Их разбивающиеся о меня всплески рассыпались внутри резонирующих тканей занозными вспыхиваниями, медленно расползающимися мышечным онемением. Но я был уверен – ничего плохого Вы мне не сделаете. Вы ведь защитница обижаемых детей. А меня очень часто обижали, поэтому я Вам точно подхожу. Да и в любом случае, я совсем маленький и бесправный. Даже если бы Вы освободили мои руки и ноги от оледеняющих сквозняков. Всё равно у меня нет возможности выйти из этого события.

Ветер рассекал здание насквозь. Изрезая свистом щели в его деревянных стенах. И перерубив взмах очередного шлепка, обрушил его падающее тело на пролетавший в воздухе скальпельный отблеск операционной. Я следил за ним перевернувшись на спину и упираясь локтями в пол. Отблеск стремился к щелям между досками у потолка. Но из всего мира вокруг, шлепок привлекал только я. И он неизбежно упал на меня. На низ живота. И когда движения Ваших рук остановились на Ваших коленях, устало свесив с них ладони, я нашёл на месте прикосновения отблеска шрам. Ещё невыцветше юный. Отказ операционной впускать нас был запечатлён в хладнокровности его выверенного очертания.

Конец ознакомительного фрагмента.