Мальчики да девочки

– Вас, я понимаю, всего лишь томило девичество или придуманная любовь, но я мог бы быть вам полезен, вам нужен друг, духовный руководитель, – сказал он. – Я хотел бы развить вас, как хотел бы вырастить прекрасный цветок. Не буду лукавить, мой эротический интерес к вам очень силен, мне гораздо интересней было бы развивать вас, интересней волнующая эротическая игра, нежели просто связь.

На мгновение у Лили мелькнула шальная мысль: он так ею восхищается, и что, если согласиться? Профессор похож на Рара тем, что все знает. Рара, конечно, не был таким образованным, как он, он не был философом, не был экономистом, но ей-то в детстве казалось, что Рара знает все... Этот человек из другого мира действительно мог бы многое ей дать, растить ее, как цветок... Но, исчезни она сейчас, он и не вспомнит. Цветком можно украсить жизнь, а можно выкинуть, это не то, что спасают при пожаре, не то, что берут с собой, уходя навсегда.

Картинку Лиля разорвала и выбросила в Мойку со злыми словами: «Вот тебе бескрылый Эрос, вот тебе крылатый Эрос!»

Это была странная ночь, полная восторгов, обиды и злости, это была ночь «назло», назло себе... Лиля ни о чем не пожалела: зачем жалеть о том, что нельзя изменить?.. Ей только вдруг, на минутку, стало очень страшно, так страшно, словно Рара мог как-нибудь про это узнать: она потеряла невинность, она, княжна Лили, – «падшая женщина». Но она уже так много теряла на своем пути, и «падшая женщина» – слова из романов XIX века, а теперь совсем новые слова... И Лиля быстро-быстро проговорила в уме эти новые слова: свободная любовь, отмирание брака, отказ от двойной морали в любовных отношениях, право женщины на сексуальность...

Но что бы то ни было – месть ли, соответствие ли современным веяниям, этот глупый, мимоходом совершенный переход от девичества во взрослую жизнь словно избавил Лилю еще от одного страха. Она совершенно определенно почувствовала, что стала насмешливей и сильнее, – прежде она могла только думать, КАК ЭТО БУДЕТ, и мечтать, и робеть, и бояться, а теперь все зависит от нее.

Глава 7. Ласковые дни

Пока Илья Маркович был в отъезде, Леничка с Лилей облюбовали для себя его кабинет. Лиля устраивалась в кресле Ильи Марковича, обхватив коленки руками, а Леничка лежал на диване с высокой спинкой, и так они подолгу беседовали – он уверял, что на некую особенно интересную ей тему способен беседовать только лежа.

– Прошу тебя, не стесняйся, продолжай, – приветливо сказал Леничка и прикрыл глаза. – Не смущайся, что ты говоришь об этом уже вторую неделю. Я буду беседовать с тобой во сне, так сказать, спя. Какое чудесное слово «спя»...

– Мы с ним все время расстаемся. – В огромном кресле Лиля казалась совсем еще ребенком, маленькая скорчившаяся фигурка с горестным личиком и блестящими глазами.

– К чему такой пафос, вы с ним встречались всего два раза, – не открывая глаз, возразил Леничка.

– Три. Мы с ним встречались три раза. Но мы все время расстаемся... Так вот – почему?

Для того чтобы вернуть самоуважение, считать себя прежней Лилей, покорительницей сердец, перед которой никто не может устоять, ей позарез было необходимо МУЖСКОЕ объяснение, почему Никольский отказал ей в том, чего мужчине, казалось бы, естественно ДОБИВАТЬСЯ? Необходимы были веские причины, и придумать такие причины мог только Леничка, – он взрослый, опытный, вот пусть и придумывает.

– Ты мужчина, вот и скажи, почему, – в который раз потребовала Лиля.

На все предположения, высказанные Леничкой всерьез или в шутку, Лиля отвечала – нет-нет, это неправильная причина.

Он ее не любит... Но при чем же здесь «любит – не любит»? Она же просила не любви, а одной лишь физиологии, как в теории стакана воды!..

Она ему не нравится, не привлекает его как женщина... Но уж этого совсем не может быть, она же красивая, вот какие тонкие руки, длинная шея, на ней было платье с декольте, и грудь у нее тоже красивая!..

У него есть женщина, которой он верен... Ох, ну какая женщина!.. Но... у него есть какая-то женщина, кто же? И разве мужчины так строго соблюдают верность?

Возможно, он не уверен в себе как мужчина... Нет, и этого не может быть, тут что-то другое... но что?

Иногда случается, что мужчина может быть нездоров. Возможно, у него венерическая болезнь... Фу, зачем же говорить гадости!..

Вот такие причины отказа ей приводил Леничка, и еще много самых диких причин, и на все Лиля возражала – этого не может быть.

– Некоторые люди подсознательно считают, что физическая любовь – грех. – Леничка повернулся на бок и забормотал с закрытыми глазами, нарочито всхрапывая: – Возможно, он просто человек холодного темперамента, аскет, хр...

Лиля вскочила, выдернула из-под него подушку и придавила подушкой голову.

– Хорошо, я скажу тебе правду, – донеслось из-под подушки. – Все просто: с какой стати он должен был делать то, что ты ему велишь?

– Потому что он мужчина, – непоколебимо ответила Лиля, не отпуская подушки. – Нет-нет, непременно должна быть какая-то важная, необыкновенная причина... Я уверена, он очень страстный, как... как огонь подо льдом, страсти копятся в нем, а потом прорвутся наружу...

– Ты что же, так сильно влюблена в него, Хитровна? – сдавленным голосом спросил Леничка. – Скажи мне правду...

– Правду?.. – задумчивым эхом повторила Лиля. – Да, я очень, очень сильно влюблена...

Иногда бывает так, что говоришь правду, а иногда бывает так, что врешь. Иногда можно полностью все врать, а иногда что-то врать. В Лилином пересказе ее необъяснимый порыв получил простое и красивое объяснение: она не предложила себя как падшая женщина и не получила отказ как нежеланная падшая женщина, это была любовь, она любит Никольского. Лиля знала, почему она врет: отчасти из любви к театральному искусству, отчасти чтобы показаться Леничке повзрослей и поумней, в общем, для красоты и драматичности жизни... Но отчего же ей все время хочется говорить о Никольском, и отчего это так странно, так больно и так прекрасно, будто маленькая испуганная птичка трепещет у нее в груди, и как ей теперь с этой птичкой быть?..

– Но как же Мэтр? – насмешливо спросил Леничка. – Ты теперь любишь обоих?

– Ах, это... это было детское увлечение... Я, скорее, была увлечена его поэзией, а не им самим... – небрежно объяснила Лиля и быстро перевела разговор на Никольского. – Но тут совсем, совсем иное, он для меня прежде всего мужчина... Я после Нового года ни одной ночи спокойно не спала...

– Ты же уверяла, что любить можно только гения, – настаивал Леничка.

– Да, да, любви достоин только особенный человек, человек идеи! Но Никольский очень талантливый – так говорят, а я это чувствую. – Лиля вдруг вскочила и принялась бегать по комнате, словно горячо убеждая сама себя: – Я чувствую его талант, как будто что-то такое у меня внутри, как будто электрический удар от него ко мне!

– А от меня к тебе идет электрический удар? А если бы я был – гений, герой, человек идеи? – дернув головой, спросил Леничка и тут же улыбнулся: – Я шучу, шучу, Хитровна.

Лиля настолько была поглощена собой, что ему даже не нужно было скрывать свою боль, ужас, обиду... Леничка читал ее как до последней буквы знакомую книгу: Лиля – врушка, обманщица, хитрушка, преувеличивает и свои неземные чувства, и немыслимые страдания, и даже то, что ни одной ночи не спала, – спала как сурок!.. Она еще дитя, ей кажется, будто ее любовь – это мячик, который она держит в руках и непременно должна кому-то вручить... вот и мечется от одного «гения» к другому. Но все равно – было больно. Никольского она произвела в гении, а его воспринимает только как дружка, еще немного, и она попросит его потереть ей спинку... Он не гений, не герой, не человек идеи...