Мальчики для девочек, девочки для мальчиков

– А еще что ты знаешь между прочим? – сказал парикмахер. – Она – о! – она еще много чего знает. Это у нее, видимо, от предков: такая семейка, что бог ты мой.

– Да, мои родители не богаты, – сказала Элен, – но всегда жили честно и в тюрьму не попадали.

– И очень набожные, правда же, а? Ну-ка, расскажи Дику и Дейзи про то, какие они набожные.

– Ну да, ходят в церковь каждое воскресенье, – подтвердила Элен, – и я не думаю, что это так уж вредно.

– Конечно-конечно! – закусил удила Чарли. – Вот расскажи нам про то, как они уже тридцать или сорок лет состоят верными членами конгрегации.

– Может, и больше, – сказала Элен. – Что ж тут такого? Они всегда были хорошими пресвитерианами.

– Она этим говорит знаете что? – сказал Чарли. – Она этим говорит, что ее родители хорошие, а мои плохие, потому что лютеране!

– Да нет же! – с жаром возразила Элен. – Я вовсе не имею в виду ничего подобного! Я, между прочим, очень уважаю лютеран, хотя, если честно, понятия не имею, во что они там верят.

– Они верят в то, что рожать детей есть первейшая обязанность всякой женатой пары, – сказал Чарли, – и я думаю, ты знаешь, почему они в это верят.

– Ну, верят… потому, что так сказано в Библии, – предположила Элен.

– Да черта лысого! – ухмыльнулся Чарли. – Они верят в это, потому что знают, что нужно делать, чтобы появлялись дети.

– Слушайте, – вдруг спохватилась Элен, – это он что, смеется надо мной или как? А, Дейзи?

– Ух, надоели!.. С этой вашей религией, – буркнул Чарли. – Я твоя религия, и без меня ты ничто. Вообще ничто.

– Зато ты без меня круче кучи, – не осталась в долгу Элен.

– Без тебя я просто парикмахер, – несколько сник ее муж, – зато уж с тобой… Ну, мы-то с тобой про это все знаем, правда, Зайчик?

– А как же. Мы-то знаем! – сказала Элен, пытаясь казаться трезвой и одновременно вовлечь в игру Дика и Дейзи. – Мы столько знаем – ух! Если то, что мы знаем, сложить в скорлупку от ореха, там еще хватит места для всех томов Британской энциклопедии.

Раздался телефонный звонок, хозяин снял трубку и минут на десять из общения с гостями выпал. За это время Дейзи с Элен успели сходить на кухню, чтобы наполнить бокалы – свои и Чарли, невзирая на его предупреждение, что, если ему нальют еще, он, как придет домой, сразу рухнет и все сокровенные планы Элен… и так далее. Чарли все это время бродил по гостиной, разговаривая с самим собой и пытаясь не подслушивать телефонный разговор хозяина дома, но, конечно же, догадался, что звонят из Нью-Йорка по поводу пьесы. Когда переговоры закончились, все снова уселись в гостиной.

– Это Купер. Он вроде бы нашел для пьесы продюсера. Да нет, Элен, речь идет о старой пьесе. Которую мне пришлось вытащить из пыльного загашника, потому что Дейзи считает, что мы совсем бедные. Тебя, Чарли, Элен тоже заставляет делать подобные вещи?

– Меня-то? А, да, еще как! Сперва кресел у меня было два, и я неплохо зарабатывал, но она сказала, что нам этого мало, и я поставил еще одно, этого опять оказалось мало, и пришлось поставить четвертое. И что, думаешь, ее это удовлетворило? Черта с два! Теперь она хочет, чтобы я взял в аренду пустующий соседний магазин, снес разделяющую стенку и расширил парикмахерскую до восьми кресел. Она прямо как шило у меня в заду. Колет всю дорогу, тычет, подталкивает! А пьеса хорошая?

– На мой взгляд, полная лабуда, но Дейзи это без разницы. Она помешана на деньгах, вот в чем дело.

– И на мужчинах, – добавила Дейзи.

– Ей плевать, что так я могу загубить свое имя, ей деньги подавай.

– А как пьеса называется? – спросил парикмахер.

– Я хотел назвать ее «Идиоты», но Дейзи сказала, что на пьесу с таким названием никто не пойдет, и я изменил название на «Все против всех».

– А что, тоже хорошее название для пьесы, – одобрил парикмахер.

Он был уже в хорошем подпитии, но пытался держаться, и его речь становилась все более замедленной, а тон уверенным и серьезным. Чувствовалось, что подспудно он чем-то недоволен, как это бывает, когда вершина алкогольной эйфории пройдена и пьяный замечает, что силы быстро убывают и он вот-вот уснет тем одиноким сном мальчишки, который в некий праздник ждет чего-то невероятного, понимая при этом, что его мечты несбыточны.

– «Все против всех», – сказал парикмахер. – Это, что ли, про какую-нибудь драчку?

– Ну, в общем, да.

– Писатели не любят объяснять, про что на самом деле у них где-то написано, – сказала Элен.

– Да ну, Элен, какие глупости, – возразила Дейзи. – Дик очень любит поговорить о своем творчестве. Меня он просто с ума сводит, разглагольствуя об этом почти что непрерывно – утром, днем и вечером.

– Итак, значит, – вновь заговорил парикмахер, – это про какую-нибудь свалку в салуне или что-то вроде, когда все лупят всех, как бывало иногда и у нас, когда я служил в армии. Наша часть стояла тогда в маленьком городке, и туда явились моряки и попытались взять верх. Я правильно понял?

– Ну да, примерно так.

– Господи, – ностальгически проговорил парикмахер, – однажды мне там здорово наваляли. Я уж думал, там и погибну – не на войне, а в этом салуне, – и единственное, что укрепляло мой дух, так это то, что я знал: потом обо мне скажут, что я погиб как герой, и Элен все получит – и страховку, и все мои награды.

Что дальше говорила его жена и жена парикмахера, писатель слушал вполуха, а они продолжали болтать на темы, которые им ближе, – про детей, их нянь, про школы, про училок и прислугу, про цены в магазинах и тому подобное, а потом хозяин дома пошел на кухню налить себе еще, за ним увязался Чарли, и они оставались там до тех пор, пока парикмахер не начал проявлять тенденцию к тому, чтобы выпасть в осадок окончательно, и тут он говорит:

– Боже мой, Дик, ты даже не представляешь, как мне порой бывает жаль, что я не писатель, потому что я знаю столько всего, что из этого можно было бы скомстрячить балдежную книгу. Вот сесть бы да написать, вместо того чтобы корпеть в парикмахерской, пусть я и очень неплохо с этого имею. Бизнес у меня свой, за дом выплачено, Элен покупает шмотки в лучших магазинах Калифорнии – у нее есть платья даже от Маньина и Рэнсохоффа, по сотне долларов, прикинь? – кое-какие деньги у меня отложены и для детей… ну, то есть на образование, ты ж понимаешь, но я не об этом, я о том, что, если бы мне написать толковую книжку, не надо было бы скакать на цирлах в парикмахерской и всяких полудурков развлекать разговорами. Сидел бы с понтом за столом в кабинете, писал книжки…

Перешли в гостиную, где Чарли распорядился:

– Все, Зайка, старому папе пора в кроватку. А тебе, Дейзи, – ну, и Дику, конечно, – мы очень благодарны за приглашение. Утром у меня будет дикое похмелье, но это того стоило. Давно так не смеялся. Может, и вы нас навестите – ну, скажем, в воскресенье вечером?

– Конечно, – отозвалась жена писателя с присущей ей простодушной непосредственностью.

– Мы постараемся, – сказал ее муж. – В пятницу Дейзи позвонит Элен, уточнит окончательно.

– О’кей, – подвел итог парикмахер. – Открою по такому случаю бутылочку виски «Блэк лейбл».

Через минуту они ушли, писатель хмыкнул и говорит:

– Все-таки не стоило бы тебе приглашать кого ни попадя, да еще и прямо так, с бухты-барахты, как это получилось сегодня. Ведь ты могла бы сказать: приходите, например, послезавтра, чтобы я мог как-нибудь из этого вывернуться, разве нет?

– Мне казалось, тебе понравилось, – сказала женщина.

– В принципе – да, но я умираю с голоду, пьян в стельку, от скуки совсем одурел, а вечер разбит напрочь, да еще ты тут такая сногсшибательная красавица…