Мальчики с плантации
Шрифт:
Петрин встал, прошёлся по кабинету, отгоняя усталость.
– Ребята из райцентра к вам часто заходили? – спросил он.
– Нет. Были дважды.
– А на третий раз вы вмешались в междоусобную драку на их стороне. Почему?
– Я говорил вам. Эти парни веселы и добродушны. Мы с ними искренне подружились, а местные приносили нам одни неприятности. Неудобства.
– Сколько раз вы могли начать непосредственно драку только с местными?
– Не менее трёх раз. Они всегда вели себя вызывающе. По-свински.
– Ладно, иди, – отпустил Усидского следователь. – Позови следующего…
Автобус,
Глядя на выжженные солнцем степные пейзажи, Виктор вспоминал, как они ехали в фермерское хозяйство, навстречу сельским приключениям, как им обозначил это событие сам директор колледжа на линейке перед отправкой: «Вас ждёт сельское приключение и хорошие деньги в финале!». Все закричали: «О! А! У!». выражая неописуемую радость. В тесном салоне «ЛиАЗа» всем мест не хватило, сидели на сумках в проходе. Плевался хриплой музыкой переносной музыкальный центр, девчонки то смеялись, то визжали, а он – Виктор, сидел рядом с ним, с Маратом Васильевым, которого больше нет.
Засели в мозгу слова Марата насчёт приключений:
– Сельские приключения! Ты веришь обещаниям директора?! А я чувствую – приключений будет тьма. Вот увидишь!
Виктор тогда просто хмыкнул – приключений он не хотел и не любил их. Таков склад его характера. Даже мать, не раз бросала в сердцах: «Как старый дед!». Спокойствие, только спокойствие! Кто так говорил? Карлсон, маленький мужик с пропеллером на спине. Напакостит, тварь, и твердит: «Спокойствие, только спокойствие», а после подло линяет. «Малыш, я твой лучший друг!». Бах-барабах: нагадил, и ходу! Точнее – лёту, а Малышу ремня от папаши-шведа! Сука летучая. Надоедливая. Как муха… Летит, гудит, насрал… Варенье любит… Астрид Линдгрен не придумала этого выродка – такова урода не придумаешь из головы, точно у неё был такой знакомый (без пропеллера, конечно), который обещал и гадил… Как в песне Виктора Третьякова «Тюбик зубной пасты»: «Скажите, девки, ну разве можно, любить и гадить одновременно?!». Святая простота! Конечно, можно! И вот Линдгрен столкнулась с таким товарищем, который совсем не товарищ. «Я куплю тебе сто тысяч люстр!». Ага. Жди! Он обязательно вернётся! Когда ты будешь кошкой – в следующей жизни!..
Виктор улыбнулся, став думать о Карлсоне. Это анекдот: Карлсон нашел себе замужнюю женщину для плотских утех. Предупредил её: «Прихода мужа не бойся! Как только начнут стучат в дверь – швыряй меня в окно! У меня моторчик – я спокойно улечу!»… Вот, сука, и здесь – напакостит, и улетает вальяжно! Здорово пристроился мужичок!… Ладно, занялись сексом, стук, женщина вышвырнула Карлсона в окно (десятый этаж), открывает входную дверь. Разъярённый муж врывается в спальню (Они чувствуют, рогоносцы! Они чувствуют!), орёт истерично:
– Кто был у тебя?!!!
– Никого.
– А чьи это штанишки с пропеллером?!..
Потому про Карлсона не слышно уже давно – улетел навсегда!
Виктор улыбнулся.
– Что лыбишься? – спросил Усидский.
– Так. Вспомнил.
– О чём?
– Как мы ехали.
– Да. Ты с Мариком сидел. А Светка пялилась. Всё время зыркала. На кого? На тебя или на Марата?
Виктор потемнел. Он тоже тогда обратил внимание на её взгляды, и эти взгляды
были сквозь него – она смотрела на Марата Васильева!– Это ты виноват! – вдруг сказал Виктор Усидскому.
Тот обалдело округлил глаза:
– В чём?!
Виктор перехватил изучающий взгляд Калины Михайловны, перешёл на шепот:
– Это вы меня с Юлием уговорили ехать сюда. Все вместе, своей компанией! Подработаем! Теперь ни лета, ни города!
Усидский потупился.
Действительно, существовал такой вариант, чтобы Виктору остаться в городе на июль, ведь приезжали родители, а отработать осенью, на сборе урожая, но Усидский произнёс две фразы, решившие дело в пользу июля:
– Ты легко слиняешь, если не понравится – родители отпросят, мол, давно не виделись, приехали ненадолго! И Наташа будет в июле.
Да, никто не мог предположить того, что случилось!
Виктор чуть толкнул плечом грустного Усидского.
Тот улыбнулся, молча кивнул, мол, проехали…
В салоне было пыльно, муторно от тряски. Калина Михайловна, отложив книгу, смотрела в окно. В стёкла бились обезумевшие слепни и мухи.
Виктор сжал рукой лицо, выдавил тихо:
– Почему? Почему?
– Что почему? – наклонился к нему Усидский.
– Мне Марика жаль, – посмотрел на него Виктор.
Усидский улыбнулся резиновой улыбкой:
– Не переигрывай.
– Реально, жалко.
– Да вы почти не общались. Кто он тебе?…
Виктор отвернулся к окну…
Автобус затормозил на полевом стане. Было время обеда, и все студенты уже пришли с поля.
Виктор взял на раздаче алюминиевую миску раскалённого, густо-красного борща и сел за общий стол под деревянным навесом.
– О чём допытывались? – пододвинулся ближе Юлий.
Усидский тоже сел рядом.
– Всё о том же, – он поднёс ложку ко рту, подул осторожно. – Горячий какой! В такой зной холодной окрошечки бы! А, господа, окрошечки не желаете? Или ботвиньи со льдом!
– Уймись. Без тебя тошно! – осадил Виктор. У Юлия спросил. – А что так интересуешься? Переживаешь?
– Ничего я не переживаю. Любопыствую, – отозвался Юлий. – Скучно здесь. А это, всё-таки, развлечение. Убийство, расследование.
Он посмотрел на Усидского:
– Что вы думаете об этом деле, Ватсон?
Тот усмехнулся:
– Запутанная история!
– Как это верно!
Усидский сказал, глядя в лицо Виктору:
– Витька, я сказал, что ты драться шёл с железкой в руке.
После он посмотрел на Юлия. Тот доброжелательно ощерился, всхохотнув:
– Сдал, сука!
– Я это сделал не ради справедливости, но ради правды! – сказал Усидский.
Юлий понял:
– Шуру Балаганова цитируешь из «Золотого телёнка».
Такие пикировки напрягали Виктора своей тупостью. Он отозвался, с показным безразличием:
– Сказал и сказал. Это все видели. Я не прятал железку.
Вдруг он почувствовал на себе пристальный взгляд. Он поднял глаза, и увидел Светлану. Она сразу потупилась.
У Виктора пропал аппетит.
– Пойду вздремну, – сказал он приятелям.
– Чё не доел? А второе? – крикнул вдогонку Усидский.
– Жарко, – отмахнулся Виктор. Они все ему остачертели.
Он пересёк небольшое футбольное поле, сел на корягу, задумался.