Мальчишки, мальчишки...
Шрифт:
Тиняков растрепал ему волосы здоровой рукой, накрыл пологом.
— Дай я тебя от них прикрою. Правильно, стыдиться надо, но только больно не горюй, самое главное в человеке — вера должна быть. В себя, в свое дело. Пока он верит — живет и действует. А мы с тобой еще пошебуршим, рабочий люд так скоро им не извести!
На большое наступление колчаковцев все-таки не хватило. Откатившись, красные части остановились и снова начали собираться с силами. Приходили люди из окрестных деревень, из Перми, из других городов и селений губернии, пополнялись роты и эскадроны. Снова полк, где служил Ваня, стал сильным и полнокровным. Целыми днями командиры учили бойцов обращению с оружием и разным военным приемам, комиссары проводили политбеседы. Даже газетка стала
— Старайся, брат Ваня, тот еще не боец, кто десяток полных котлов каши не съел да тыщу верст пехом не оттопал.
Однажды он сказал Карасову:
— Ну, кажись, пришла твоя пора, Иван. В разведку надо идти. Так что готовься.
— Ну и подумаешь, беда какая! — бодро воскликнул Ваня. — Али я не ходил в нее, в разведку-то? Ну, и еще схожу.
— Ты, милок, не равняй ту разведку с этой. Связника сыграть — что-то отнести, что-то принести, кого-то найти, передать — дело сложное, но не очень, хоть там тоже своя опасность есть. Только связнику особо работать головой не приходится, он все заранее знает и все по заранее учтенному делает. А настоящая разведка — это когда те сведения, за которыми связник ходит, собираются. В их сборе — вся суть разведчицкой работы. Дело серьезное, брат, сам разведотдел дивизии данные просит. Я думал, думал: кого, кроме тебя, послать? Ты местный, это очень важно. Во-вторых, по возрасту к тебе меньше подозрений. В-третьих, требуют сведения как раз по линии Марково — Бородино, а там ведь родные твои места. В Марково сейчас штаб колчаковского отряда, а какого, что за численность, вооружение, есть ли артиллерия, сколько лошадей, кадровая или мобилизованная часть — неизвестно; врастопырку же бить не годится. Жалко, нет в ваших местах такого Кузьмы Иваныча, к которому ты тогда ходил, вот не человек, а целый клад… Ладно, Ванюш, давай слушай теперь свою науку. Вот что заруби на носу, браток, — Тиняков глянул Ване в глаза. — Главное в разведке — это тайна, то есть знать о человеке, что он разведчик, должны только самые надежные люди, и никто больше. Ну-ка, проверим, кого ты мне назовешь?
— Тятька с мамкой. Тетка Агаха, Санко Ерашков… Ну, у меня еще ребят по деревне знакомых много.
— Хватит, хватит! Много-то что? Я ведь говорил тебе. Много вредно. Так-то вот. Тятька, мамка да Агаха эта самая — народ надежный, понятно, родня. А вот Санко-то? Друг, говоришь? Друзья тоже разные бывают. Из бедных хоть, нет? Дело другое, но смотри все ж таки…
Время было дорого. Уже через сутки Ваня, тщательно проинструктированный и напутствованный Тиняковым и товарищем из разведотдела дивизии, топал по дороге, ведущей в сторону Марково. Первая остановка намечена была в Бородино, у тетки Агахи. Одинокая тетка, вдова, любившая всех карасовских детей, встретила его с пребольшой радостью:
— Ваничка-золотко-родимой-сладко-ой! Ты откудова набежал? Где ино был? Ведь тебя мамка-то с тятькой потеряли. Ой, возьму-ко я веник! Ой, отлуплю!
— Ты, тетка, — запыхтел намаявшийся на морозе гостенек, — чем шуметь на меня, лучше напои-ко, накорми да спать уложи. А утро вечера, как говорится, мудренее.
— Ух, да ты какой стал! — хохотала Агаха. — Как старшим-то зубатишь. Недаром, видно, слышь-ко, баяли про тебя, что ты большевистом стал. Давай ешь шаньги-те, Ванюшка.
Ваня наелся шанег, отогрелся и уснул на печке. Утром же, пробудившись, поучал тетку:
— Ты никому не сказывай, что я к тебе пришел. За это тебе от красных, когда придут, будет агромадная благодарность. А если хошь остатний век на богатинок спину гнуть, тогда ступай и доноси самому главному колчаку. Меня исказнят, а тебе пуд муки дадут или тридцать рублев. Как Иуде.
— Сам ты Иуда! — озлилась тетка, забегала по избе. — Ведь, нехристь, право, не постеснялся тетке родной такое выговорить! Я ли тебя не любила-а! Я ли тебя не холила-а!
— З-замолчь! —
сурово сказал с печки юный разведчик. — Как ты можешь понимать военную регуляцию! Сказано тебе — я человек тайный, казенный, ну вот и все. Каки стоят в деревне войска?— У нас никого, Ваня, нету. — Тетка успокоилась и стала замешивать квашню. — Каки стояли, дак ушли. У нас ведь деревня-то маленькая. Ушли, стрелили напоследок двух болезных — учителя да Ваську Наберуху, коновала. Учителя — чтобы не грамотничал, не умничал тут, а Ваську — почти что так просто. Кобылу ихнюю, слышь, взялся лечить, а она возьми да сдохни. Они и вырешили: дескать, нарочно, Васька, мол, вредитель. Господи! Да от него и сроду-то никакого толку никогда не было.
— Ты сбегай, теть, в Марково, — попросил Ваня. — Мамке с тятькой шепни: я, мол, здесь, пущай ждут. Да по дороге к Ерашковым загляни, я тебе чичас для Санка гумагу сочиню.
— Какую, Ваня, гумагу?
— Это тебе пока не положено знать. Ты еще на службе не состояла, а тут строгое военное наименование. Дай-ко карандаш.
Агаха нашла карандаш, ворча, достала из-за божницы четвертушку чистой бумаги, и Ваня, помаявшись над нею, сочинил послание:
«Санко здорово есть большое дело но пока надо увидецца ты бежи и никому не говори даже матере своей и никому ребятам, а мы договоримся вечно твой Иван Карас».
Эту бумагу он сложил так, чтобы она получилась как можно мельче, сам запрятал ее за подклад теткиной плюшевой душегреечки и внушил:
— Это есть наиважнейший секретный, тайный военный документ! Ты, если с ним все толком обладишь, будешь у меня самая что ни на есть распрекрасная революционерка!
— Ладно, ладно! Растыркался, тоже мне, — посмеялась, уходя, тетка. Однако Ваню заперла крепко, не велела никому открывать и наказала: — Ты, Ванюшка, смотри тут, тихонько! Люди-те, сам знаешь, какие разные бывают. Станешь по избе соваться без толку — ан кто-нибудь в окошко-то и узрит. Вот будет тебе тогда наиважнеюще… секретно… военно.
Агаха ушла, а вернулась уже в сумерках, вместе с другом-закадыкой Ваниным, Санком. Тот, войдя в выстывшую избу, заозирался было, отыскивая Ивана, да тетка помогла ему, подтолкнув к печке:
— Полезай наверх. Он ведь у нас теперя как начальство: лишний раз не покажется. Лезь, лезь, говорю, голова два уха!
— Ваньте, ты тамо, ли чё ли?
— Ага, — донесся из-за трубы толстый бас. — Лезь, Сано, ко мне.
— Сам слезай!
— Мне нельзя. Я человек тайный, военный.
— Вона что!
— Лезь, лезь давай!
На печке они сразу стали бороться, хихикать, подняли такую возню и пыль, что тетка заругалась:
— Ну-ко, бездельники, счас веником нахвостаю!
— Як дедушке отпросился, — рассказывал Санко. — У меня дедушко в Бородино живет. А про тебя мне Яшка Борисов да ромкинские ребята баяли: дескать, ты состоишь услужником при наиглавнейшем красном комиссарине. Еще говорили, будто ты к ним заезжал, когда красные отступали. А пошто ко мне не заглянул, а, Вань?
— Некогда было. Ладно, после расскажу. А Яшка врет, проклятый, и ромкинские ребята тоже врут! Никаких услужников у красных нет. Ни у комиссаров, ни у командиров. Есть адъютанты, ординарцы у большого начальства — ну, так это ведь совсем не то, это штука военная, без нее нигде нельзя! Да и тоже, Сано, под командой живут: нонче адъютант, а завтра снова боец или командир. А Тиняков, Иван Егорыч, с которым я тогда был, мне завроде старшего товарища, хоть я и под его начальством. Мужик хороший. Начштаба по разведке, понял?
— Кто, кто? — вскидывался любопытный Санко.
— Ктокало! Так и хошь, чтобы я тебе военную тайну выдал. А если хошь, тогда божись, что никому не расскажешь.
— Хос-споди исусе! — закрестился друг. — Я ведь, знашь, никогда… Чес-сна мамина могила!
— Ну вот, так-то лучше. Скажу, так и быть, как мужик мужику. Скоро начнется, Сано, наше наступление, и тогда уж колчаков погоним до самой Сибири, вот увидишь. А я послан красным командованием, чтобы разведать беляцкие военные силы. Понял?