Мальчишки, мои товарищи
Шрифт:
– Лучше «Спартак», – не согласился Тимка. – За?
Все подняли руки. И Тоник поднял.
– Только не футбольный «Спартак», а тот, который против рабства был. Идет?
Все сказали, что «идет».
– Тимка будет капитаном, я буду боцманом, – заявила Римка.
Тоник тоже не прочь был стать боцманом, но Римка опередила. Петька сказал, что хочет стать сигнальщиком. С флажками.
– Я буду рулевым, – решил Тоник.
Римка прищурила желтые глаза.
– Сплошные командиры. Интересно, кто будет грести? Клякса?
– Буду грести! – храбро
– Будешь, будешь, – утешил его Тимка. – Только много грести никому не придется, сделаем парус…
– Мы ее починили, – сказал Тимка. – Даже покрасили. Мачту сделали. Только парус полосатый… Мы сегодня хотели лодку уже на воду спустить…
– А бутылка-то зачем?
– Разве не знаешь? Ты же сам на судостроительном работал… – Тимка сел и посмотрел в отцовское лицо. – Когда новый корабль на воду спускают, обязательно об него разбивают бутылку с вином. Такая примета, понимаешь? Мы по три рубля собрали и купили…
Вадим Петрович потер щеки, зачем-то открыл окно, выглянул на улицу. Тимка видел теперь только его худые плечи, обтянутые клетчатой рубашкой, и согнутую спину. Отец, видимо, почувствовал этот взгляд.
– А я вашу бутылку о забор грохнул. Со зла…
– Ладно. Чего уж теперь… – вздохнул Тимка.
– Я куплю завтра… если уж нельзя без приметы. Или… – Он вдруг протянул руку за темной поллитровкой. – А такая вот… не сгодится?
Тимка растерянно поднялся с кровати. На бутылке была этикетка «Жигулевское».
– Ну ладно, – устало сказал отец. – Потом…
Тимка взял в ладони холодную тяжелую бутылку.
– Сгодится, – сказал он. – Все равно ведь… Папа, правда сгодится.
Вадим Петрович неловко улыбнулся:
– Вот и хорошо. Ты теперь спи, Тима.
Тимка нерешительно посмотрел на отца. Он не боялся, что тот передумает. Но сейчас Тимка просто не смог бы уснуть. Обязательно нужно было сделать что-то такое, чтобы не растерять радость.
– Лучше я пойду! Мы сейчас спустим лодку! Хорошо, папа?
– Ночью-то!
– Ну и что! Римка не спит, ей «Золотую цепь» дали до утра. Антона я вызову по сигнализации. Вот только Петьку… Но его тоже можно потихоньку…
– Потонете еще, без взрослых-то…
– Да мы сейчас и плавать не будем, только спустим! Мы быстро! Можно, папа?.. Ну, хочешь, пойдем вместе!
– Я подожду здесь. Осторожнее там… Обуйся хоть, ногу распорешь.
– Не распорю!
Вадим Петрович закурил и сел у окна.
Тимка взял бутылку, оперся о плечо отца и вскочил на подоконник. Голый Тимкин локоть прижался к отцовской колючей щеке. Тимка постоя секунду и прыгнул в лопухи.
Простучали по доскам тротуара босые пятки…
Вадим Петрович придавил сигарету о подоконник. Встал, вышел в сени. Зинаида, видимо, уже спала в своей каморке. Вадим Петрович, не включая лампочку, пошарил на вешалке, отыскал руками свой просторный пиджак, на ощупь достал из внутреннего кармана четвертинку. Вернулся в комнату, к окну. Начал обивать о подоконник сургуч на бутылочном горлышке. Но потом вдруг убрал четвертинку вниз, поставил на
пол. Суетливо закурил снова. Прислонился виском к оконному косяку.…Тимка решил сначала идти к Римкиному дому и вышел на мостовую. Нагретые за день камни еще не остыли, Тимка чувствовал их тепло босыми ступнями.
Фонаррь на столбе уже почему-то не горел. Августовская ночь была теплая и темная, звезды ели просвечивали сквозь туманную пелену. На реке блестело несколько огоньков.
На углу Тимка оглянулся. Домов почти не было видно, и все же он угадал, где его окно. Там еле заметной красной точкой светился огонек отцовской сигареты.
7. ПОДКОВА
Тоник нашел подкову на обочине дороги, в пыльной траве. Подкова была старая, стертая. Блестела на солнце.
– Пригодится, – сказал Тоник.
И она пригодилась.
Вечером Тоник, Петька и Римка пускали подкову по мостовой. Ее нужно было кинуть так же, как кидают по воде плоские камни, чтобы «испечь блины». Тогда подкова со звоном прыгала по булыжникам, и во все стороны из-под нее сыпались ярко-желтые искры.
Пришел Тимка, а с ним Генка Звягин с Пушкинской улицы. Генке тоже дали кинуть подкову. Но он не рассчитал, пустил ее не вдоль переулка, а наискосок. Подкова перелетела через канаву и попала в лопухи у забора.
Генка долго шарил в лопухах, но не мог отыскать подкову. После него искали все по очереди, вырывали лопухи, но тоже не нашли. Генка переминался с ноги на ногу и скреб лохматый затылок. Он понимал, что забрасывать неизвестно куда чужую подкову, – это свинство.
– Ладно, – решил Тимка. – Ну ее, эту железяку. Домой пора.
Тоник не спорил. Уже совсем почти стемнело, и над темными крышами поднялась луна, похожая на розовый воздушный шар. «Спа-ать», – сонно прогудел на реке буксир. «Спать, спать», – тонко откликнулись пристанские паровозы. И ребята пошли спать.
Тоник подбежал к большому тополю. Там у него была сегодня стоянка самоката.
– Скорей! – окликнула его Римка. – Всегда ты возишься со своим драндулетом.
– Номера нет, – растерянно сказал Тоник. – Ребята, пропал номер.
Тимка деловито осмотрел самокат. Нащупал на передней доске дырки от гвоздиков и заключил:
– Видать, сорвали…
Маленький Петька сказал, что, может, номер сам отвалился, потому что гвоздики расшатались.
– Новый сделаешь, – махнул рукой Тимка.
Тоник шел позади всех и тащил за собой гремящий на камнях самокат. Номер, который он потерял, был от настоящей машины. Кроме того, он как будто специально для Тоника был сделан: ТК 11-25. Его можно было прочесть так: Тоник Калинов, одиннадцать лет, двадцать пятая школа. Под этим номером Тоник хотел участвовать в гонках по Береговому спуску, который недавно заасфальтировали. Но теперь туда не стоит показываться. У всех ребят есть на самокатах что-нибудь настоящее: фара от велосипеда, красный фонарик от машины или, например, мотоциклетный сигнал, который не гудит, но все равно настоящий. А у Тоника теперь – только дырки от гвоздиков.