Маленькая девочка из «Метрополя»

— А сколько жен разрешено иметь в Турции?

— Одну, — говорит Нихал.

Но, оказывается, в деревнях все равно берут жен побольше (там живут только от поля и огорода, и десять рабочих рук на с/х работах во всяком случае лучше, чем две, а сельским хозяйством занимаются здесь только женщины. Турецкий муж, по словам Нихал, сидит в кофейне, играет в нарды, беседует, смотрит телевизор. А деньги все хранит у себя. Но денег не хватает, и мужик подается в Стамбул на стройку, и берет он с собой одну жену, правда, потом все остальные, делать нечего, подтягиваются с детьми. Ежегодный приток населения в Стамбул — 500 тысяч человек… И ни одного иностранного лимитчика! Ни молдаван, ни людей с Мозамбика, ни украинцев, ни вьетнамцев.

Правда, девушки иностранные встречаются. Одну из них, беленькую, я спросила по-турецки, пробираясь к главной цели своего путешествия:

— Айя-София??? Ммм???

Она моргнула и ответила мне:

— А какая?

— Их что, две? — удивилась я, не заметив, что мы говорим по-русски.

Белокурых турчанок и турок в Стамбуле и по стране много. Рыжих, сероглазых, светленьких. У девушек никакой косметики. Одеты просто — джинсы-майка. Волосы пучком или хвостиком. Свежие, красивые лица.

Вообще турки все необыкновенно добродушны и приветливы. За десять дней путешествия по Анатолии (восточная Турция) я ни разу не слышала ругани, никто не скандалил. Дорогу узнать — немедленно проводят прямо до порога. Однажды я оказалась на огромном автовокзале в городе Измире — мне надо было добраться до древнего города Эфеса. Произнеся слово «Эфес» с восклицательным знаком, я обросла провожатыми, которые буквально ткнули меня в нужный автобус. Но вещи-то были в камере хранения! Я прочла на квиточке слово, обозначающее «камера хранения», и воскликнула его по-турецки в воздух, без адреса. Тут же образовался молодой человек, который поволок меня в обратном направлении, да еще на другой этаж, взял мои вещи… А я уже, сообразив, сколько придется ехать через четверть страны, произнесла слово «туалет!». Мой носильщик немедленно привел меня в нужное место, где написано было «Баян», но показал на часы: мол, быстрее. Это все происходило как в кинокомедии эпохи Чаплина, на быстром беге. Выскочив из «Баяна», я понеслась следом за своим эфенди, но посреди пути вдруг опомнилась, что забыла шляпу на прилавке, рядом с кассиром «Баяна». Со стоном я показала на голову и на далекий уже «Баян». Эфенди поскакал туда галопом, тут же вернулся со шляпой, и мы погнали на второй этаж. Перед тем как подняться в автобус, я было собралась дать ему денег, но он отмахнулся, сел на место водителя, хлопнул дверкой, и мы помчались! Это был шофер…

Я, кстати, рядом со словом «bayan» увидела и слово «bay» и подумала: похоже на «купить» по-английски, однако, порывшись в памяти, поняла: бай-то, это наша Средняя Азия против них боролась, антибайская типа революция там была. Бай — господин, а баян, видимо, госпожа. (Так и было на вывеске в том чистеньком турецком туалете, где в каждой кабинке имелся дополнительный кран, а под ним кувшинчик для гигиены.)

Итак, я могу обращаться к мужчине просто: «Бай!»

Но я ошиблась.

В очередном ресторане мне обещали принести уже показанную рыбу через четыре минуты (в СВЧ, что, ли они ее испекут?) Прошло семь раз по одной порции времени для приготовления рыбы в СВЧ, а мой дядя все не появлялся. Вдруг он пронесся вдалеке. Я громко позвала его:

— Бай!

Он исчез. Это было не то слово. Возможно, слово «бай», подумала я, обозначает «самец»? Крикни я такое в нашем ресторане, тоже меня бы не поняли… Так и сказали бы: «Нне понялл!»

Потом мне объяснила Нихал, что «бай» — это старинное слово. Какое? Разумеется, «боярин». От того же корня. Буй тур яр Всеволод… Я напрасно ждала, что официант встрепенется при слове «боярин». Надо было звать «эфенди», объяснили мне. Но для обозначения мужчин существуют и другие слова. В следующем ресторане пожилая дама, окруженная могучей семьей, все время подзывала официанта «э, э, паш'а». Имя? Нет, другого она тоже так же окликнула. Ну, слово «паша» мы знаем. У нас в стране все Павлы исключительно Пашки. А произошло оно от тюркского «паша», что значит «командир». Дама и говорила: командир, то и се! Командир, еще и это нам! Э, э, командир, пятое и десятое нам подай! Совсем загоняла двух пашей.

Что касается меня, то я регулярно обедала в обществе по меньшей мере четырех персон: черного паши с белыми усами, одной рыжей красотки и двух с серыми лицами в полосочку. Один серый полосатый все время выл и гнал остальных из-под стола, но они только прижимали ушки и сидели, ожидая очередного куска сверху, от меня.

сижу в ресторанеберег вечер заливходят просящиеплачут не стесняясьвсе либо беременныелибо кормящиеа тут фонарискатертиживой ветерокогни бегут по водезеленое небо закатапопрошайки кричатмяу-миау!погодитемне еще не принеслихотя рыбу нашууже мне показаликакой-то местный карасьпо виду тоже с икройкрасный пузатыйо бабывечно ищемчтобы нас пожалелиглядишьна крючке сидишькак этакарась

Кошек на моем острове (и по всему Стамбулу) паслось огромнейшее количество. И все это были весьма неказистые, какие-то драные и будто облизанные создания, совершенно лишенные животов.

У нас почти все Мурки, Барсики и Васьки граждане дородные, незаурядной красоты, остановишься иногда и просто любуешься — глаза как крыжовник, усы столбом, сидит такое на заборе где-нибудь зимой, шубка пушистая, хвост как веник!

А потом я поняла: все островные и стамбульские зверюги — они, видимо, морские котики, т. е. иногда и в волну сунутся за рыбешкой. У них и лапы врастопыр, на каждой по вееру рыболовных крючков! А что, окатит их не раз соленой водой, вот и результат. Ведь их тутошние предки восходят к временам Трои!

Собак в Турции мало. Они тут считаются нечистыми животными. Кошка может зайти в мечеть, но не собака! (Кстати, это тоже тюркское слово-ругательство, русское «пес».)

6. Слово «моск» и все с ним связанное

Надо сказать, что поселил меня театр в дорогом отеле на центральной площади Таксим, в здании с турецким евроремонтом, причем окно выходило на залив, на тихую сторону, и ничего хорошего из этого не вышло. Ночью (а она наступает в Стамбуле в восемь вечера) было тихо, свежо и красиво, в темных небесах реяло огромное желто-красное полотнище футбольной команды «Галата-сарай», и дальние огни шевелились в черной воде, это был прекрасный финал моего первого дня в Турции — и я так и заснула с открытым окном… Чтобы немедленно вскочить от леденящего душу ясного и безнадежного, долгого человеческого крика. Звонить в полицию? Было пять утра, стояла та же тьма. Я тут же позвонила в рецепцию и по-английски сказала, что человек кричит на улице. Надо полицию! «Йес, мэм», — невозмутимо ответил сонный голос.

Потом-то, по прошествии двух минут, слушая все тот же воющий вопль, я догадалась. Ага. Это пел муэдзин с минарета. Из окна была видна маленькая мечеть внизу. В окошечке минарета горела лампочка.

(Кстати, мечеть на всех европейских языках — и на турецком тоже — называется «моск». И если знать, что некоторые турецкие города имеют окончание «ова», то мы и получим в результате город мечетей, т. е. церквей, «Москова». Иностранцы, что ли, увидев наши маковки и луковки на высоком холме над двумя реками, назвали так Москву?)

На второй день я отправилась в Айя-Софию, в церковь Святой Софии. Самый знаменитый православный храм мира, превращенный в мечеть.

Вошли, посмотрели по сторонам. Какое-то совершенно огромное, полутемное пространство (некоторые окна грубо заложены посторонним кирпичом, ничем не закрашенным). Вообще многое переделано, заслонено огромными щитами с золотой арабской вязью — но как-то не слишком усердно, аляповато, как-то временно, хотя и 550 лет назад. Прошлое выходит из тьмы веков и располагается по-своему, разрешает догадаться, как тут раньше было, пронизывает все собою.

Дорога наверх, на галереи, была для императрицы и ее двора, а также для синода, по ней могла бы пройти лошадь с повозкой (а несли паланкины), это древний путь, не знавший грязи и дождей, отполированный подошвами как ладонями, камни блестят, кривые, разнообразные, огромные, составляющие на каждом шагу, как в калейдоскопе, новую картину. Думаешь — кто тут полз, кто шел, кого несли, кого убивали, волокли, сколько молитв, песен, криков слышали эти стены — вся скорбная и величественная история этих мест…

В укромном месте мне вдруг померещились нацарапанные на мраморе русские буквы. Долго рассматривала. Удалось прочесть: ГОСПО ПОМИЛУ РАБО СВО С МО НАСТАВЛЯЕШЬ ГОСПОД…

Может ли так быть, что это выцарапали (чем?) в мраморе, приходя постоянно, какие-то русские эмигранты? Или еще раньше — православная женщина из гарема султана?

И еще знаки, вырезанные во мраморе — полустертые, глубокие… изображение собаки? Чтобы осквернить мечеть?

И наконец, наверху — венец Святой Софии: мозаики. Иисус, Богородица и Иоанн Креститель на Страшном суде. Скорбный лик Богородицы. Деисус. Золотая, мелкая, как грань драгоценного камня, плитка. Многое уничтожено, у Девы Марии видна только голова и часть плеча. Однако я, если честно сказать, ничего более сильного в храмах не видела. XIV век.