Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов

И Персиваль, программируя психологию бедняка, предлагает ему шестьсот долларов, а затем и ежемесячное пособие в двести зеленых, чтобы тот навсегда убрался с этого острова и не раздражал одним своим видом столь порядочного человека, каким считает себя Форд. И каково же было удивление последнего, когда его брат по отцу бесцеремонно и грубо ответил решительным отказом. Ведь он здесь родился, и никто ему не может запретить тут жить!

Конечно, он уедет на «Алмеде» в Штаты, это его желание, но никаких денег от Форда не возьмет. Невероятное чувство собственного достоинства.

Для такого ограниченного человека, как Персиваль Форд, это вроде бы победа. Но не столь блестящая, как ему бы хотелось.

Еще более впечатляющим оказывается рассказ «Кулау-прокаженный».

Положение Кулау ужасно. Он раньше никогда никого не убивал, жил мирно, ловил диких быков на острове Ниихау. Но пришли белые, забрали себе весь скот и лучшую землю, организовали плантации, где у местных жителей только одно право — работай! Плантаторы для собственного обогащения привезли больных китайских кули, и те заразили местных жителей проказой. И теперь даже самых уважаемых граждан Гавайев, вроде судьи Капалеи, закончившего колледж, превратили в ничто, сослали, как и самого Кулау, на безлюдный остров Молокаи, заточив их в пожизненную тюрьму. Справедливо ли это?

И Кулау организует оборону, насмерть сражаясь за свободу. Кулау умер свободным человеком. И никакие меры остервеневших «цивилизаторов», никакое предательство «подданных» — товарищей по несчастью, не заставили эту свободолюбивую натуру изменить самой себе. Таков этот физически слабый, но необыкновенно сильный духом герой Лондона.

Через испытание страшной китайской хворью проходят и другие персонажи рассказов — полинезийцы и белые. Болезнь стала как бы своеобразным оселком, на котором проверяются моральные и душевные качества действующих лиц. Это в духе Джека Лондона. Спесь, необычная показная храбрость слетают, как ненужная шелуха.

Вот еще один потомок миссионера из Новой Англии — Джек Керсдейл (рассказ «Прощай, Джек»).

Он великолепен в своем роде — и успешный торговец-предприниматель, и спортсмен, и хорошо сложен, и выпускник Оксфорда, и покоритель дамских сердец. Да и человек от природы храбрый. К тому же он успел принять участие в революции по свержению монархии на острове — в пользу американских торговцев-переселенцев.

Ему свойственно социальное мышление. Он убежден, что прокаженные должны пребывать в полной изоляции на Молокаи и там им неплохо живется: и питание, и уход, и воздух там даже лучше, чем в Гонолулу, — солнце и морской бриз делают свое дело. Разве можно сравнить жизнь гавайских прокаженных с существованием жителей городских европейских трущоб или безработных во многих странах? Некоторые обзавелись женами, скутерами и никуда не хотят уезжать оттуда.

Но в трагический момент проводов больных в лепрозорий он среди отъезжающих узнал свою недавнюю любовницу — прекрасную туземную певицу. И он мгновенно обмяк, струсил, заметался, побелел…

В такой же ситуации оказывается и другой белый — шериф острова Коны («Шериф Коны»). В его обязанности входит выявление больных проказой, задержание прокаженных и немедленная отправка их на Молокаи. Шериф Коны Лайт Грегори — стопроцентный американец, рослый, на диво прекрасно сложен, благополучный полицейский чиновник и прекрасный семьянин. Неожиданно для себя он узнает о своей болезни и вскоре, перенося немыслимые душевные муки и остро переживая свое новое положение, оказывается на острове прокаженных — среди своих бывших клиентов, пытавшихся инстинктивно избежать своей жалкой участи, но вовремя задержанных и отправленных на остров. От прежнего самодовольного и самонадеянного блюстителя порядка и общественной гигиены ничего не осталось. Жалкое человеческое существо, нуждающееся в сочувствии и в какой-нибудь помощи.

Живется ли кому-нибудь хорошо на Гавайях? Вот, к примеру, ничем не приметный китаец Чун А-чун из одноименного рассказа — китайский крестьянин — батрак, завербовавшийся в свое время на Гавайи. И когда срок его контракта истек, А-Чун приобрел мелкую лавочку на полученные деньги для торговли импортными товарами.

Но самую большую выгоду принесло ему поварское ремесло — он стал лучшим кулинаром и шеф-поваром на Гавайях. Этот человек — философского склада, знакомый с китайской наукой самосозерцания. Судьба его складывается блестяще, но… Ему, уже старику, вдруг захотелось вернуться на родину. Это блеф. В Китае А-чун оказался бы нищим, он поехал куда-то на Филиппины и оттуда стал руководить своей финансовой империей. Это очень непростой характер.

Конечно, у полинезийцев есть и своя национальная гордость. Они хорошо чувствуют и понимают высокомерно-снисходительное отношение к ним белых американцев. Но пока на острове еще остались какие-то формы независимости, местные жители радушно принимают гостей — сенаторов США. Поражают их своими танцами и душевным исполнением гавайской песни «Алоха Оэ». За всем этим показным радушием со стороны важных конгрессменов пробивается презрение к людям низшей расы, хотя полинезийцы и не негроиды, в отличие от меланезийцев.

Один из них Стивен Найт — полукровка, хапа-хаоле, чего не заметила пятнадцатилетняя дочь сенатора Дороти Сэмбрук, стал гидом девочки по незнакомым местам. И непозволительно расширил свои служебные обязанности и полномочия — вступил с нею в половую близость. Сам Найт — спортсмен и красавец. Но разве этого достаточно, чтобы побороть расовые предрассудки сенатора Джереми Сэмбрука? Он-то во время торжественного отплытия под зажигающие душу звуки «Алоха Оэ» (так называется и рассказ) — мелодичной, с большим общечеловеческим содержанием песни о любви, запрещает дочери поддерживать с Найтом, неполноценным субъектом, какой-либо контакт. Правда, тут еще неизвестно, кто кого переиграл. Пока можно лишь попрощаться с этим полутуземным музыкантом, который как раз и дарит возлюбленной замечательную гавайскую песню.

У Джека Лондона картина Гавайев нарисована широкими мазками. Своеобразие этого острова представлено с разных сторон. От проказы, завезенной сюда колонизаторами, до пронизывающей все человеческое существо песни о вечной любви. Лондон не раз гордился реалистичностью своих произведений, и цикл гавайских рассказов это подтверждает.