Маленькие рыцари большой литературы

«Барышни из Вилько», писал А. Грончевский, — «гармоничная поэма о чувственной красоте мира и вместе с тем трактат о склонности человека к мифологизации этой хрупкой красоты». Герой рассказа, тридцатисемилетний Виктор Рубен не окончил университета: помешала война. Он стал управляющим небольшого хутора, принадлежащего обществу слепых. Обременённый воспоминаниями о войне и напряжённой работой, он тяжко пережил смерть друга и утратил душевное равновесие, ради восстановления которого уезжает по совету врача к родне. В тех краях пятнадцать лет назад он репетиторствовал в милом семействе, где было шестеро дочерей. Старшие за это время стали почтенными матронами, те, что были маленькими, превратились в девушек и молодых женщин. Не все счастливы. Одна из сестёр, молоденькая Феля, уже умерла. Виктор был, вероятно, влюблён в этих девушек. Хотя сам себе никак не хочет признаться в этом.

Встреча вызывает в Рубене странные чувства. С одной стороны, он рад видеть милые ему лица. С другой стороны, дом наполняют и чужие ему люди, многие из которых ему неприятны. С третьей, «та единственная, которая действительно могла ждать его, обратилась в прах».

А между тем ведь именно сюда его потянуло в поисках жизненных сил! Читатель узнаёт, что однажды Виктор и старшая из сестёр, Юля, провели ночь любви. Страстную и безмолвную ночь, о которой ни разу впоследствии ни один из них не заговорил. Казя, с которой у него были, как ему казалось, только дружеские отношения, при новой встрече неожиданно признаётся, что давно любит его. А Йола, которая нравилась ему когда-то больше всех, увлекает его в свои объятия. Он проводит с ней такую же страстную ночь, как раньше с Юлей. И так же, как старшая сестра, Йола, к облегчению Виктора, молчит наутро. Только прощаясь и провожая его, как пятнадцать лет назад, за околицу, эта женщина поражается лёгкости, с которой Виктор покидает её, и «стоит, раскинув руки, близоруко вглядываясь в его удаляющийся силуэт». На прощание Виктор говорит ей: «Мне было здесь хорошо, и я понял... понял... Что бы стал среди вас делать пришелец с другой планеты?» Он уходит от Йолы «сначала каким-то мелким, робким шагом», но «чем дальше уходил Виктор, тем твёрже становился его шаг, он приосанился и уже весело размахивал портфелем».

«История любовных ночей Виктора Рубена разыгрывалась на узкой грани между явью и сном, между сознанием и его отрицанием. Герой рассказа ищет путей к сегодняшнему дню, пытается ослабить токсичное излучение прошлого», — пишет Грончевский. Однако от какого прошлого бежит герой рассказа? Его преследуют сны о войне и её ужасах. Но неверно было бы рассматривать Виктора как человека, принадлежащего к «потерянному поколению». К концу истории он честно признаётся самому себе: «Это ложь, будто его загубили годы войны, засосали будничные дела. Он пятнадцать лет подряд гнал от себя мысли о поездке в Вилько. И никогда никого не любил, но не оттого, что не представлялось случая, а из трусости». Итак, нерешительность героя — не от робости, не от скромности, не от сломленности войной. Эта нерешительность — от эгоизма, от нежелания сделать шаг и нести за него ответственность. Любовь-сон, любовь-миф его устраивает гораздо больше: «сознание» этой любви можно «отрицать», её сладкую «токсичность» можно оставить в прошлом и идти вперёд, «весело помахивая портфелем».

Темы, намеченные в «Барышнях из Вилько» и «Березняке», получили своё развитие в романах «Красные щиты» и «Хвала и слава».

«Красные щиты» Ивашкевич создал в 1934 г. Это новый для сорокалетнего в то время писателя исторический жанр, в котором он отказался от костюмных традиций и архаики языка. [27]

Подобно героям исторических произведений Сенкевича, персонажи романа Ивашкевича говорят современным языком и мыслят современными категориями. Напомним, появление книги совпало с приходом к власти немецких нацистов. Погружая читателя в малоизвестный период польского средневековья, писатель поднимает в этом произведении весьма насущные для своего времени вопросы. «Автор делает героя носителем современных идей, — писал Рышард Матушевский, — прежде всего, связи Польши с Европой, её значения в общеевропейской судьбе». Герой книги — князь Генрык Сандомирский (1127—1166) совершает путешествие по Европе. По Европе, на картах которой Польши вообще не существует! Но Польша — в сердце Генрыка. Он «чувствовал на расстоянии её существование. И не думал о ней, как о чём-то далёком. Она была с ним здесь, на краю света, в свите короля сицилийского, и он дышал ею, словно только благодаря этому и мог жить». Князь Сандомирский отказывается от предложения своего друга Фридриха Барбароссы принять из его рук корону и власть над всей Польшей: «Так велит мне Бог», — объясняет он Фридриху. Кесарь отдал корону брату Генрыка, «отдал так, как будто их деды и прадеды ею не владели испокон веков». Но судьба Польши не может зависеть от воли Германии — поистине своевременное утверждение Ивашкевича за пять лет до рокового сентября тридцать девятого года! [28]

27

Позволим себе, однако, отметить, что, видимо, стремясь продемонстрировать свою эрудицию, автор наводнил страницы романа пространнейшими перечислениями многочисленных, не всегда главных, персонажей и их родословных, как и подробнейшей топографией различных географических мест. Это, как нам кажется, значительно утяжелило повествование и, как следствие, затрудняет восприятие произведения.

28

Переговорам с Барбароссой предшествуют опасения Генрыка, что с Фридрихом «снюхаются русины». Удивительный факт исторического предвидения писателя: ведь через те же пять лет после выхода романа в Пинске и Брест-Литовске уже проходили совместные парады советских и немецких войск!

Генрык Сандомирский добывает корону своего деда, Болеслава Щедрого. На всю жизнь она становится для него символом верности деяниям предков. Присутствуя при коронации Фридриха Барбароссы, князь рассуждает: «Императорская корона красива, но золотой обруч, который извлечён им из гроба и хранится у него, прекрасен, потому что он свой, добытый трудом и вечной борьбой дедов». Именно в эти минуты «Генрык поклялся во многом: в чистоте до конца дней своих, в верности рыцарским идеалам, в том, что возведёт в Сандомире монастырь и храм, и, наконец, в том, что совершит паломничество в Святую землю». Многие благие намерения князя Сандомирского не сбылись. Воплощение своих устремлений — корону деда — он перед смертью символически бросает в реку.

Советский литературовед А. Каждан полагал, что герой романа — «из тех, кто останавливается на полпути, кто не может перешагнуть магический круг, очерченный вокруг человека общественным бытием». Каждан сравнивал Генрыка с Виктором Рубеном. Однако, на наш взгляд, пассивность князя Сандомирского иного рода, чем пассивность героя «Барышень из Вилько». Достигнуть цели Генрыку мешают, с одной стороны, исторические обстоятельства, законы, мировоззрение его времени, с другой — неприятие жажды власти, кровопролитий и насилия. Весьма показательные в этом смысле следующие рассуждения Генрыка: «Будут ли его достойные и великие цели служить на благо его подданным? В глубине души он чувствовал, что величие, о котором он мечтает, никому не нужно». Одухотворённая натура князя сопротивляется вовлечению в круговорот войн, он отказывается от мысли расправиться с братьями, чтобы захватить их владения.

Ивашкевич открыто осуждает героя романа, когда тот позволил побить каменьями свою любимую женщину за то, что она, еврейка, проникла в христианский храм. Но ведь автор сам убедительно мотивирует его поступок: Генрык «теперь был не человеком, но машиной, орудием стоящего над людьми закона» и понимал, «что ему надлежит своим приговором восстановить чистоту извечных, священных законов, иначе весь мир пойдёт прахом».

Странно, что, предлагая Юдке принять христианство, он не настоял на этом: ведь Ивашкевич объясняет её проникновение в храм именно стремлением познать христианского Бога! А вот утверждение, что служители церкви и подданные князя одобрили бы помилование им своей возлюбленной — замужней иудейки, по сути, дважды преступившей суровый закон, несомненно, надуманно и противоречит объективной исторической картине эпохи, тщательно воссозданной писателем. И в то же время, нравственный выбор Генрыка очевиден: он не в силах простить себе жестокого приговора и со времени казни Юдки неумолимо катится к своему политическому и жизненному закату. В этом, безусловно, и состоит главная проблема романа: как соотнести личную мораль и законы общества, нравственность и историческую обстановку. Эти вопросы, как уже было сказано, миру пришлось решать очень скоро. И эти же проблемы уже на современном материале поднимает Ивашкевич в своём главном произведении в жанре романа «Хвала и слава».

Однако ещё в довоенный период он создал примечательные «Блендомерские страсти» (1938), изображающие трагедию графа Замойлы, причины которой — компромиссы, инертность, разрыв между моральными и эстетическими идеями и жизнью самой творческой личности. А. Грончевский связывал душевный разлад героя с этическими соображениями графа Толстого, бежавшего из Ясной Поляны. Но в то же время назвал это произведение каталогом извращений: в основе любовного чувства графа всякий раз лежит грех, преступление. В резкой сжатости психологического анализа, сгущении красок и контрастов здесь сказывается влияние Достоевского.

В том же 1938 г в Италии возник у Ивашкевича замысел романа «Хвала и слава» (1956, 1958, 1962). Первый из трёх томов окончен в 1949 г. «В известном смысле все персонажи „Хвалы и славы“ представляют собой автопортрет Ивашкевича. „Хвала и слава“ — это объективированное в соответствии с классическими законами художественной прозы сведение писателем счётов с самим собой», — писал Г. Береза (р. 1926 г.). И роман действительно является суммой жизненного, этического и художнического опыта Ивашкевича.

Он показывает разложение нескольких общественных формаций, рассказывает о том, как безымянное человечество растоптано историей. История представляется автору циклом катаклизмов. Первая мировая война нарушает статику расстановки политических сил в Европе, означает конец гуманистической традиции XIX века, классического мировоззренческого идеализма.

Какую точку зрения следует выбрать для взгляда на мир? — задаётся вопросом автор.

Научное познание ведёт к трагическим, пессимистическим выводам. Учёный Марре Шуар говорит главному герою романа Янушу Мышинскому: «Главный секрет науки — человечество пошло по неправильному пути. Расщепив атом, человек вторгся в тайну Творения. А это не остаётся без возмездия. Все усилия человеческого разума направлены на самоубийство. Все мы вооружили Гитлера благодаря своему попустительству. Мир обезумел, потому что получил возможность безумствовать». И напоминает слова Пьера Кюри: «Некоторые научные факты, попав в дурные руки, могут использоваться во вред человечеству».

Художническое восприятие мира фальшиво и бесплодно. Умирая, композитор Эдгар Шиллер понимает: «Ничто не существует вечно. Ничто из его трудов не возродится через века». Его сестра Эльжбета, оперная певица, идя за гробом брата с красной розой в руках, непроизвольно, но неуместно для окружающих «играет» финальную сцену «Гибели богов» Вагнера.

Ивашкевич явно ориентируется на заимствованное у Томаса Манна ироническое отношение к общественным ценностям. Такое мировоззрение заставляет рассматривать все эти ценности в зеркале скептицизма. «Хвала и слава» показывает изменчивость моральных истин. Роман сталкивает разные философские точки зрения, толкует о горькой радости познания. Авторская позиция спорит с исторической моралью. «История — это собрание легенд. Тех или иных», — говорит Эвелина Ройская.