Маленькие женщины

Тем временем Лори помчался к Эми, чтобы обрадовать ее, и так хорошо рассказал всю историю, что тетя Марч сама захлюпала носом и даже ни разу не сказала свое «я же говорила». Эми проявила при этом такую силу воли, что я полагаю, «хорошие думы» в маленькой часовне дей­ствительно начали приносить свои плоды. Она быстро осу­шила слезы, умерила желание немедленно увидеть мать и даже не подумала о бирюзовом колечке, когда старая леди искренне согласилась с мнением Лори, что Эми показала себя «замечательной маленькой женщиной». Даже на по­пугая это, казалось, произвело впечатление, так как он назвал ее «хорошей девочкой», благословил ее пуговицы и уговаривал ее «выйти прогуляться» самым приветливым тоном. И она охотно прогулялась бы в этот ясный морозный полдень, но, обнаружив, что Лори валится с ног от уста­лости, несмотря на все его мужественные усилия скрыть это обстоятельство, она уговорила его полежать на диване, пока она напишет матери записку. Это заняло у нее немало времени, и, когда она вернулась, он спал, растянувшись на диване, с руками, заложенными под голову, а тетя Марч, задернув шторы, сидела, ничего не делая, в приступе не­обычной доброты.

Спустя некоторое время они начали бояться, что он не проснется до вечера, и я уверена, что так бы оно и было, если бы не успешно разбудивший его радостный крик Эми, увидевшей в дверях мать. Возможно, немало было в тот день счастливых девочек в городе и его окрестностях, но, по моему личному мнению, Эми была счастливее всех, когда сидела на коленях у матери и рассказывала ей о своих огорчениях, получая утешение и вознаграждение в виде одобрительных улыбок и нежных ласк. Они были вдвоем в часовне, против которой мать не стала возражать, когда узнала о цели ежедневного уединения.

– Напротив, мне очень нравится, дорогая, – сказала она, переводя взгляд с пыльных четок и истрепанной ма­ленькой книжечки на прекрасную картину, увитую гирлян­дой вечнозеленых листьев. – Это замечательная идея – отвести себе какое-то место, где можно побыть в тишине, когда что-то тревожит или гнетет нас. В этой жизни нам нередко бывает тяжело, но мы всегда можем вынести любое бремя, если знаем, где просить помощи. Я думаю, моя девочка, ты тоже учишься этому.

– Да, мама, и, когда я вернусь домой, отведу угол в большой гардеробной, чтобы положить там мои книжки и повесить копию этой картины, которую я попыталась сде­лать. Лицо женщины вышло не очень хорошо – оно слиш­ком красивое, мне так не нарисовать, – но ребенок получил­ся лучше, и я Его очень люблю. Мне приятно думать, что Он тоже когда-то был маленьким, потому что тогда мне не кажется, что я далеко от Него, и это мне помогает.

Когда Эми указала на улыбающееся лицо младенца Христа, сидящего на коленях Богоматери, миссис Марч увидела на поднятой руке нечто такое, что вызвало у нее улыбку. Она ничего не сказала, но Эми поняла этот взгляд и после минутного замешательства добавила серьезно:

– Я хотела сказать тебе, но забыла. Тетя дала мне сегодня это кольцо; она позвала меня к себе, поцеловала, надела его мне на палец и сказала, что я – ее гордость и что она хотела бы, чтобы я осталась у нее навсегда. Она дала мне и эту смешную штучку, чтобы кольцо не свалилось, а то оно слишком большое. Мне хотелось бы носить его; можно, мама?

– Оно очень красивое, но я думаю, что ты слишком мала для таких украшений, Эми, – ответила миссис Марч, глядя на маленькую пухлую руку с полоской небесно-голу­бых камешков на указательном пальце и странной застежкой из двух крошечных золотых рук, сцепленных вместе.

– Я постараюсь не быть тщеславной, – сказала Эми. – Я думаю, что оно нравится мне не только потому, что оно такое красивое. Я хочу носить его, как та девушка в рассказе носила браслет, – носить, чтобы он напоминал мне о чем-то.

– О пребывании у тети Марч? – спросила мать, за­смеявшись.

– Нет, напоминать мне, что я не должна думать лишь о себе. – Эми казалась такой серьезной и искренней в своих намерениях, что мать перестала смеяться и внимательно выслушала предлагаемый маленький план.

– Я много думала в последнее время о моей «котомке» недостатков, и себялюбие – самый большой из них, так что теперь я собираюсь приложить все силы, чтобы избавиться от него, если сумею. Бесс не эгоистка, и именно поэтому все любят ее, и всем так тяжело от одной мысли потерять ее. Людям не было бы и вполовину так тяжело, если бы это я заболела, да я и не заслуживаю их тревог. Но я хотела бы, чтобы множество друзей любили меня и скучали обо мне, поэтому я собираюсь изо всех сил стараться быть такой, как Бесс. Я могу забыть о своем решении, но если у меня всегда будет с собой что-нибудь, напоминающее об этом, то, я думаю, у меня будет получаться лучше. Можно мне попробовать?

– Конечно, но я больше верю в уголок в гардеробной. Носи свое колечко, дорогая, и старайся. Я думаю, ты при­дешь к цели, ведь искреннее желание быть хорошей – залог успеха. Теперь я должна вернуться к Бесс. Не падай духом, доченька, скоро ты вернешься к нам.

В тот же вечер, когда Мег писала отцу отчет о благо­получном прибытии путешественницы, Джо проскользнула наверх, в комнату Бесс, и, застав мать на обычном месте, с минуту стояла в нерешительности, глядя на нее и озабо­ченно теребя свою шевелюру.

– В чем дело, дорогая? – спросила миссис Марч, про­тянув руку, с выражением лица, располагающим к откро­венности.

– Я хочу кое-что сказать тебе, мама.

– О Мег?

– Как ты сразу угадала! Да, о ней; и хотя это мелочь, меня она тревожит.

– Бесс спит, говори тихо и расскажи мне обо всем. Надеюсь, этот Моффат не был здесь? – спросила миссис Марч довольно резко.

– Нет, я захлопнула бы дверь перед его носом, ес­ли б он посмел, – сказала Джо, устраиваясь на полу у ног матери. – Прошлым летом Мег забыла свои перчатки у Лоренсов, а назад получила только одну. Мы совсем забыли об этом, пока Тедди не сказал мне, что вторая перчатка у мистера Брука. Он держит ее в кармане жилета и однажды выронил; Тедди стал дразнить его, и тогда мистер Брук признался, что ему нравится Мег, но он не смеет сказать об этом, потому что она так молода, а он так беден. Вот, разве это не ужасно?

– Ты думаешь, что он нравится Мег? – спросила Миссис Марч, обеспокоенно взглянув на нее.

– Спаси и помилуй! Я ничего не знаю о любви и прочей подобной чепухе! – воскликнула Джо с забавной смесью интереса и презрения. – В романах у девушек это проявляется в том, что они вздрагивают и краснеют, падают в обморок, худеют и ведут себя как дуры. Что до Мег, она ничего такого не делает: она ест, пьет и спит как разумное существо, прямо смотрит мне в лицо, когда я говорю об этом человеке, и только немножко краснеет, когда Тедди отпускает шуточки насчет влюбленных. Я запретила ему это делать, но он не слушается.

– Значит, ты думаешь, что Мег не проявляет интереса к Джону?

– К кому? – воскликнула Джо, удивленно уставив­шись на мать.

– К мистеру Бруку. Теперь я называю его Джоном; Мы начали называть его так в госпитале, и ему это нравится.

– О Боже! Я знала, что ты встанешь на его сторону: он был добр к папе, и ты не прогонишь его, и позволишь Мег выйти за него замуж, если она захочет. Какая подлость! Поехать ухаживать за папой и помогать тебе, только чтобы добиться вашего расположения. – И Джо опять дернула себя за волосы в порыве гнева.

– Дорогая моя, не сердись; я расскажу тебе, как все вышло. Джон поехал со мной по просьбе мистера Лоренса и так преданно заботился о нашем бедном папе, что мы не могли не полюбить его. Он был совершенно откровенен и честен в том, что касается Мег; он рассказал нам, что любит ее, но хочет заработать денег на хороший дом, прежде чем предложит ей выйти за него замуж. Он хотел только нашего позволения любить ее, и трудиться для нее, и права добиться ее любви, если сумеет. Он действительно превосходный молодой человек, и мы не могли отказаться выслушать его, хотя я не соглашусь, чтобы Мег была помолвлена так рано.