Маленький Большой человек

Ну да не буду долго распространяться на эту тему. Скажу лишь только, что беде моей помог счастливый случай — встретил я благодетеля по имени Аллардайс Т. Мериуэтер. Встретился я с ним в одном из салунов Канзас-сити, куда я как-то забрел средь бела дня посидеть да поразмышлять над стаканчиком виски…

Как только я вспоминаю этого человека, так первым делом приходит на ум его манера изъясняться.

Так вот, стою я у стойки бара и тут ко мне подходит какой-то тип и произносит следующее:

— Сэр, — говорит он, — я полагаю, что вы простите мне мою прямоту, если я скажу, что уж если мы с вами — единственные джентльмены среди окружающего нас сброда, то это обстоятельство должно вызвать в нас естественное желание стать под общие знамена…

— Не понял, — перебиваю я его.

— Вот именно, — подхватывает он и называет себя.

— Крэбб… — тянет он через мгновение после того, как я представился в свою очередь. — Вы к какой ветви Крэббов принадлежите — к бостонской, филадельфийской или нью-йоркской?

Ясное дело, что принял я его за одного из тех франтов, что валом валили сюда с востока — подлечить слабые легкие или там ещё чего. Считалось, что прерии способны возвращать здоровье… И тут такое меня зло взяло: представляете, я, значит, сижу на мели и денег мне взять неоткуда, а у этого маменькиного сынка за все заплачено и разгуливает он тут у нас, словно сам чёрт ему не брат…

Ну, я и буркнул, всем своим видом показывая, что мне абсолютно наплевать, поверит он мне или же нет:

— К филадельфийской.

__ А-а-а, — закивал он. — А вот мои знакомцы из вашего рода все сплошь из бостонцев или нью-йоркцев…

Да, я ещё не рассказал, как он выглядел: спереди, кажется, нормального размера, но сзади — боров боровом. Выбрит до синевы, рот такой вялый, безвольный… А ещё масса всяких безделушек: в галстуке булавка с бриллиантом, цепочка для часов какая-то хитроумная, с фасонной чеканкой, в петлице — бутоньерка, трость с золотым набалдашником, лайковые перчатки и прочая дребедень… А возраста он был примерно моего.

— А какой университет вы закончили, — снова пристает он ко мне, — Гарвардский или Йельский?

— Первый, — отвечаю.

— Ну, а я — второй, — говорил он. — Но у меня была масса знакомых, даже, вернее, закадычных друзей в Гарварде начала шестидесятых… Ведь, судя по всему, именно в это время там учились и вы. Кстати, вы были знакомы с Монтгомери Бриэром, с Уильямом Уиплом или Бартли Платтом — все они из клуба «Индейский пудинг?» Возможно, вы знавали Честера Ларкина — он из «Мускусных быков» или Мансарда Ритча из «Кенгуру»…

— Нет, — говорю я в том же духе, — никогда не знал. Я был из «Антилопы».

— Ну тогда, сэр, — говорит он, — разрешите в связи с этим ещё раз пожать вашу руку! Лучшей рекомендации и желать невозможно! Полагаю, каждый джентльмен цивилизованного мира наслышан об избранности и аристократичности «антилоп»… Так что нет ничего удивительного в том, что я сразу же выделил вас из этой толпы: порода говорит сама за себя…

И он ещё некоторое время продолжает в том же духе. Потом мы ещё раз выпили. Мне поначалу было забавно его разыгрывать, но потом его трескотня мне наскучила, и я уже собрался было уходить, как он мне и говорит: — Сэр, ничего другого мне не остаётся, как надеяться на вашу милость… Я оказался в отчаянном положении, ибо — увы — не могу, подобно вам, похвастать нравственной чистотой… Да, я подобно тростинке, колеблемой ветром, оказался слаб перед натиском порока… Боюсь, что добрая старая фирма Мериуэтеров, которую я рано или поздно унаследую, едва ли найдёт опору в моём лице… Короче, сэр, за две недели я умудрился спустить за карточным столом те пять тысяч, что дал мне отец на целый месяц путешествия по Западу… Дать ему телеграмму, чтоб выслал ещё денег, я не решаюсь… И вот сейчас я взываю к вам как к единственному джентльмену среди всего этого сброда… Двадцать долларов, мистер Крэбб, всего двадцать долларов… Для вас это жалкие гроши, а мне они спасут жизнь!

Он смахнул со щеки набежавшую слезу.

— А взамен, Джек, — продолжал он глухо, — я вручу вам расписку, на которой будет начертано благородное имя Мериуэтеров, чье слово ценится на вес золота, а в качестве залога предложу вам… ну, хотя бы вот эту булавку!

Вся эта история меня мало взволновала, но как только речь зашла о драгоценной безделушке, сердце мое дрогнуло: Шайен человек я жалостливый, да и камень на булавке был размером не меньше как с желудь… Так что наскреб я ему требуемую сумму, пока этот простак не передумал.

— Благослови вас Господь, — торжественно произнес он, принимая деньги и протягивая мне булавку. — Надеюсь встретиться с вами при более благоприятных обстоятельствах.

У него при виде денег настолько улучшилось настроение, что парень тотчас же испарился из салуна, даже не оставив мне расписки. Впрочем, меня это вполне устраивало: сделка была что надо — такой бриллиант всего за двадцать долларов! Да я немедленно загоню его за очень даже кругленькую сумму…

Но только я начал расплачиваться с барменом, как эта булавка — хлоп — и падает на пол! Камень — вдрызг, и количество осколков не оставляет ни малейших сомнений в том, что этот бриллиант не иначе как стекло чистейшей воды.

Я тотчас выскакиваю из салуна. Глядь — а этот мерзавец трусит по улице! Я — за ним, и после непродолжительной погони (мозги у него Шайен работают быстрее, чем ноги) хватаю отпрыска славного рода за грудки, прижимаю к стене и приставляю к его печени ствол револьвера.

Он от такого неделикатного обращения поначалу покрылся холодным потом, потом принялся хватать воздух своим вялым ротиком, но довольно быстро опомнился и внаглую произносит:

— Так, значит, сэр, вы меня раскололи?

— Ага, — соглашаюсь я, — и могу запросто за это вырвать тебе глаз!

Но угрожающего тона мне хватило ненадолго — всегда питал слабость к парням, которые не теряют присутствия духа под дулом «Кольта». Так что отобрал я у него свои деньги и спрятал пушку в карман.

— Ну ты и жулик, — говорю, — прям артист какой.

— Нет, — отвечает, — вы это преувеличиваете. И вообще, до двенадцати лет я был совершенно невинен.

— И вот что удивительно, — продолжаю я, — как же тебе это удалось? Как это я не заметил, что задница твоя так и светит из штанов, что манжеты потрепаны, словно их собаки жевали… Да чего стоит одна дырка на сапоге, из-за которой ты, наверное, всю лодыжку натер чернилами! Как я этого не заметил — ума не приложу!

— Да-а-а, — протянул Аллардайс, и в голосе его звучала уязвленная гордость, — знавал я времена и получше. Нынешняя полоса невезения — явление временное… Признайтесь, что работаю я неплохо, если даже вы накололись на булавку, простите за скверный каламбур.

— Что да то да, — вынужден был признать я, — если бы я её случайно не уронил, ты бы исчез без шума.

Он тяжело вздохнул и говорит:

— Если вы не против, то я бы предпочел отправиться в участок немедленно. Понимаете, мне крайне неприятно, когда смакуют мои промахи…