Маленький мальчик нашел пулемет

Выпив чаю, Сережа уселся с ногами на диван, включил телевизор. Но и тут его ждал облом. Телевизор ловил в деревне всего два канала. Один из них сейчас показывал передачу, где играли в знакомства обалдевшие от того, что их транслируют на всю страну, дядьки и тетки. А на другом крутили сериал про многочисленную страдающую семью.

– Деревня!
– Сережа выключил телевизор.

Делать было нечего. Эх, как Сереже хотелось домой в Москву! Уж там он нашел бы, чем заняться. Посмотрел телевизор с десятком программ, кино по видео, вытащил бы свои боевые роликовые коньки и отправился кататься на бульвар, нашел бы ребят, которые никуда не уехали на лето... Да мало ли занятий в цивилизованном месте! А тут... "Деревня!" - повторил Сережа и пнул кулаком подушку. Его бесило здесь все: эти подушки, кружевные салфетки, разложенные тут и там, алюминиевый рукомойник вместо привычной раковины с горячей и холодной водой...

Маленький мальчик зенитку нашел!

"Ту-104" в Москву не пришел!

Гуляя кругами по комнате, громко запел Сережа на мотив революционной песни "Варшавянка".

– Сережа!
– укоризненно крикнула из кухни бабушка.
– Не смей похабить такую хорошую песню!

– Я не похаблю!

– Похабишь.
– твердо сказала бабушка.
– Спой лучше что-нибудь приличное!

– Не-а!

– Тогда замолчи.

– Ага, щас...

Сережа не унимался. Он пел и орал, пока не охрип. Затем умолк и долго слонялся по углам, пытался найти себе занятие. Он ловил кошку, но не мог придумать, что бы такое смешное над ней учинить. Когда ополоумевшая кошка забилась под кровать и зашебуршала там, Сережа догадался, что можно сделать. Он вырезал из шуршащей оберточной бумаги четыре квадратика, выволок кошку из-под кровати и примотал бумагу резинками к каждой её лапе. Поставив кошку на пол, он стал ждать, что будет.

Кошка сделала шаг. Непонятное шуршание под всеми четырьмя лапами заставило её подскочить в воздух. Но как только она приземлилась, все началось по новой. Бумага зашуршала. Кошка взбрыкнула всеми ногами одновременно. Взбрыкивая как очумевший лунатик, она поскакала в кухню. Это было очень смешно. Сережа от души захохотал...

Бабушка с причитаниями разматывала несчастную кошку, а Сережа продолжал петь и веселиться. Стишки и песенки, которых он набрался в лагере, прочно сидели в его голове. Сереже очень хотелось вещать их всему миру громким голосом.

Через полчаса притащилась бабкина подруга Антонина Тихоновна. Как Сережа и предполагал, она тут же бросилась ахать и охать. Что мальчик заболел, что кушает он плохо, выглядит бледно, молоко не пьет, а пить молоко при простуде обязательно нужно, да ещё и обязательно с медом, с содой и с топленым салом... Предательская бабушка сразу стала жаловаться Тихоновне, что Сережа её совсем не слушается, кошку обижает, гадости говорит, орет дурацкие песни. И не успел Сережа опомниться, как обе бабки принялись его стыдить. Только этого ещё не хватало! Сережа выскочил из кухни, изо всех сил хлопнув дверью. Он слышал, как бабки, тут же забыв о нем, принялись щебетать, обсуждая свои проблемы.

"Ну я вам устрою.
– подумал обиженный Сережа.
– Мало не покажется. Ишь, старые калоши, против меня объединились. Так вас достану, попляшете у меня." Он сложил руки кренделем, нахмурился и принялся обдумывать дальнейшие действия.

– Сережа, пора обедать! Иди борщ есть!
– открылась дверь, и в комнате появилась бабушка.

– Иди, голубчик, не серди бабушку!
– бабкина подруга вкатилась следом.
– Руки не забудь помыть.

Сережа проигнорировал предложение помыть руки. Он сел за стол, поболтал ложкой в тарелке с густым темным борщом, приправленным сметаной. Бабки уплетали борщ за обе щеки, довольные, разрумянившиеся.

Люблю я мух толченых

И жареных глистов!

Запел тут Сережа, чтоб бабкам жизнь медом не казалась.

– Фу, что это такое?
– сморщилась Антонина Тихоновна.
– Как не стыдно за столом про мух петь?

...Опарышей печеных

И сопли мертвецов!

Не унимался Сережа.

– Сережа, прекрати!
– закричала бабушка.
– Или выходи из-за стола! Не порть нам аппетит!

Сережа, схватив с тарелки кусок колбасы, убежал в комнату, продолжая во все горло кричать свою песенку. Он слышал, как от волнения Тихоновна опрокинула тарелку борща себе на юбку и взвизгнула. Бабушка бросилась смывать с подругиной одежды жирный борщ и сметану, ошпаренная Тихоновна кряхтела и охала.

Отмщенный Сережа вновь уставился в окно. Дождь, похоже, зарядил навсегда. Не сказать, чтобы Сереже на улицу сейчас хотелось. Но словно какой-то чертенок толкал под руку - рвись, рвись на улицу! Зачем? Да только затем, чтобы сделать бабке назло.

Сережа отыскал куртку, влез в свои любимые ботинки и направился к выходу. Проходя через комнату, он увидел, что бабушка и её гостья уже сидели чаевничали.

– Не ходи на улицу!
– бросилась к нему бабушка. Вид у неё был несчастный и замученный. Сереже даже стало её жалко.

– Ну, чего пристала.
– буркнул он, вырываясь из бабушкиных рук.
– Да я только на крыльце постою.

Бабушка вздохнула и села на свое место. Антонина Тихоновна покачала головой, но ничего не сказала. Сережа вышел на крыльцо. На улице дул холодный ветер, задувал косой дождь на крыльцо. И Сереже пришлось зайти обратно в дом, только чуть-чуть дверь на улицу приоткрыть и высунуть туда нос.

"Да, на улице не фонтан.
– подумал Сережа.
– Ишь ты, Тихоновна, ещё будет головой качать. Нашлась, тоже мне... А на улицу и правда, носа не высунешь."

...Стал задыхаться - высунул нос.

Добренький дяденька спичку поднес.

Вдруг вспомнилось Сереже, и он усмехнулся, представив, как это все могло бы происходить. А ещё бы смешнее было, если б Тихоновна из бочки с бензином нос высовывала... Постояв где-то минут десять, Сережа продрог и вернулся домой. Войдя в большую комнату, он только хотел бросить куртку на диван, но увидел, что на нем расположились бабульки. Они жевали булочки, пили чай и рассматривали альбом со старыми фотографиями. Оторвавшись от своего занятия, бабушка с подругой посмотрели на Сережу. Сережа усмехнулся, деловито показал им язык. Тихоновна вздохнула:

– Мы не такими детьми были. Не огрызались со старшими, язык им не показывали.

– Да. Другое время было, другие люди...
– согласилась Сережина бабушка, - смотри-ка, Тоня, вот наша общая фотография. Это мы во втором классе. Октябрята. Со звездочками, все в школьной форме. А это Леня - наш пионервожатый.

Тихоновна, склонившись над пожелтевшей черно-белой фотографией, долго возила по носу очками, как будто наводила резкость.

– Ну надо же - наш отряд октябрят! Какими же мы были хорошими детишками.
– наконец, сказала она.
– Добрыми, послушными. Не то что современные дети. Ни стыда у них, ни совести.

Сережа тоже взглянул на мутную фотографию, где сидели в три ряда, сложив ручки на коленочках, примерные детишки. Затем презрительно хмыкнул, вышел на середину комнаты и продекламировал:

Бантики, гольфики, тапочки в ряд

Трамвай переехал отряд октябрят.

А вот кулачок. И флажок в нем зажатый

Это задорный пионервожатый!

Бабушка и её подруга остолбенели.

– Какой же ты злой мальчик, Сережа...
– пробормотала бабушка, и Сережа увидел, как задрожали у неё губы и на глазах показались слезы.