Маленький оборвыш (др. издание)

– Какой же он был дурак, что поехал в Стратфорд, – заметил я.

– Да разве он сам поехал? Его повезли, вот как и тебя повезут, – ответил Байльс.

– Нет, меня не повезут, – решительным голосом объявил я. – Когда начальник будет проходить по нашей палате, я попрошу, чтобы он отдал мне платье и разрешил идти, куда я хочу.

– Вот это да! – засмеялся Байльс. – Попроси его, он тебя наверняка отпустит, да еще, пожалуй, даст денег на извозчика!

Я не обратил внимания на слова Байльса: я всегда думал, что он глуп, а теперь окончательно убедился в этом. Кому охота удерживать меня в работном доме? Напротив, все будут только рады отделаться от меня.

Начальник каждый вечер обходил палаты, чтобы посмотреть, все ли в постелях. Когда он подошел ко мне, я позвал его. Все в палате подняли головы с подушек и посмотрели на меня с удивлением. Я и не подозревал, что совершаю дерзость.

– Ты меня позвал, мальчик? – спросил у меня начальник, как будто не доверяя ушам своим.

– Да, сэр, я хотел попросить вас: велите отдать мне мое старое платье и положить его сюда на стул. Я надену его завтра утром, так как хочу уйти отсюда.

В глазах начальника блеснул гнев. Затем он спокойно обратился к надзирательнице.

– Этот мальчик в своем уме, миссис Браунгонтер? – спросил он.

– В своем, сэр, если у этого маленького дерзкого негодяя вообще есть ум, – ответила надзирательница.

– Очень хорошо, – сказал начальник, вынимая карандаш и записную книжку. – Он ведь из той партии, которая уходит завтра? Какой его номер?

– 127-й, сэр.

– Благодарю. Ну, номер 127-й, тебе еще придется вспомнить сегодняшний вечер, – и, взглянув на меня напоследок, он пошел своей дорогой.

Я был поражен. Я закрыл голову одеялом и долго не мог опомниться. Неужели это правда? Я не смею выйти из работного дома, когда захочу! Я здесь пленник, завтра меня увезут в то ужасное место, о котором рассказывал Байльс, и там, конечно, сразу засадят в черную яму за дерзость начальнику!

Что мне делать? Как избавиться от ужасной участи, грозившей мне? Если бы даже мне удалось вырваться из работного дома, я не могу бежать в этом платье. Я должен сознаться, что не постыдился бы унести с собой одежду, данную мне работным домом, но одежда эта была какая-то странная: коротенькая курточка, панталоны, доходившие только до колен и соединявшиеся с синими шерстяными чулками, на которые надевались башмаки с медными пряжками. Как я мог бежать в таком наряде? Всякий за версту узнал бы меня. А впрочем, от работного дома до Арок недалеко; если бы мне только удалось добраться туда, Моульди и Рипстон, конечно, выручили бы меня.

Главный вопрос был в том, как улизнуть из работного дома, и я долго не мог уснуть, раздумывая об этом. Наконец я составил план, план очень рискованный, но другого я не мог придумать. У нас в палате была Джейн – добрая женщина, помощница сиделок, которая очень часто получала от кого-то письма. Письма эти привратник оставлял у себя, а она обычно или сама спускалась за ним вниз, или посылала кого-нибудь из нас, мальчиков. За то, что привратник сберегал ее письма, она часто давала ему денег на табак. Я решил воспользоваться всеми этими обстоятельствами, и хотя для осуществления моего намерения мне приходилось много и бессовестно лгать, я не останавливался перед этим: Стратфорд казался мне слишком страшным.

Наступило утро. Мы завтракали в половине восьмого, а письма Джейн приходили с восьмичасовой почтой. Когда я проснулся, моя решимость несколько поколебалась, но во время завтрака мальчики осыпали меня насмешками и все толковали о том, как мне зададут в Стратфорде. Это окончательно разрушило все мои колебания.

В четверть девятого я ухитрился, спрятав шапку под верхнюю часть панталон, незаметно выбраться из палаты и спуститься с лестницы. Внизу от лестницы шел длинный коридор до самого двора, на дальнем конце которого находились ворота и привратник. Окно больничной палаты выходило во двор, и, взглянув наверх, я увидел, что Джейн смотрит на меня и как будто удивляется, с какой стати я очутился во дворе утром в такое время. Я не обратил на нее внимания и храбро подошел к каморке привратника.

– Нет писем, – сказал он, увидев меня.

– Я знаю-с, – ответил я, – но Джейн просит, чтобы вы мне позволили сбегать за угол, купить ей почтовой бумаги; она говорит…

– Вот выдумала! – сердито закричал привратник. – Разве я могу позволить это?! Скажи вашей Джейн, что она совсем зазналась; просить такие глупости!

С этими словами он взглянул вверх в окно, а в окне Джейн делала самые отчаянные знаки.

– Ладно! Нечего руками махать! Я его выпущу, а меня за это, пожалуй, с места погонят.

– Позвольте, – перебил я поспешно, видя, как моя надежда исчезает, – Джейн еще велела купить вам осьмушку табаку.

– Гм, это хорошо… – он опять взглянул в окно больничной палаты, где все еще стояла Джейн, сильно раскрасневшаяся, вероятно, от зародившегося в ней подозрения, и отчаянно мотавшая головой. – Да только нечего вашей сиделке задабривать меня табаком. Ну, давай мне деньги, а сам беги скорее, да смотри, не копайся, не то тебе достанется!

Дать ему деньги и бежать! Он меня отпускает, дорога открыта, и вдруг все дело должно погибнуть из-за того, что у меня нет каких-нибудь двух пенсов! Я прибегнул к новой лжи.

– У меня нет мелочи, – сказал я, – Джейн велела мне купить вам табаку из тех шести пенсов, что дала мне на бумагу.

Я стал искать в кармане панталон воображаемую шестипенсовую монету.

– Ну иди скорее! Чем тут стоять да болтать, ты бы уже и вернуться успел!

Он отодвинул засов маленькой калитки, и я был свободен! Мне хотелось тотчас же пуститься бежать, но я боялся, не подстерегает ли меня кто-нибудь, и потому сначала просто пошел скорым шагом. Зато, дойдя до первого угла, я бросился бежать во весь опор.

Было пасмурное холодное утро, я чувствовал себя необыкновенно легким и бодрым. Местность была мне знакома, я знал самую близкую дорогу и минут через десять добежал до того прохода на набережную, который вел вниз, в темные Арки.

Глава XVI. Я еще раз направляюсь к улице Тернмилл

Когда я повернул в проход, который вел к Аркам, церковные часы пробили половину девятого. Это заставило меня остановиться. Моульди и Рипстона не могло быть на месте, они, наверное, давно уже на работе и не вернутся раньше сумерек. Надо провести весь день, не видевшись с ними. Это значительно уменьшило радость, которую я испытывал, вырвавшись так благополучно из работного дома. Я мог, конечно, разыскать друзей своих на базаре, но явиться туда в моем костюме было немыслимо. Я решился пробраться под Арки и там ждать их возвращения.

Странно, то место, где обычно стоял наш фургон, совсем не показалось мне таким родным, как я ожидал. Оно выглядело необыкновенно темным, мрачным, запустелым и унылым. Шаги мои звонко отдавались среди сырых стен; камни были скользки, как стекла, а слабый свет давал мне возможность заметить ледяные сосульки, блиставшие среди зеленых кирпичей.

Я стал искать какую-нибудь телегу, в которой мог бы засесть на несколько часов, но ничего не нашел, кроме телеги водовоза, на которой стоял четырехугольный ящик с отверстием наверху. Ящик этот служил, вероятно, для возки воды, и я влез в него, радуясь, что нашел себе уютный уголок. Скоро, однако, оказалось, что убежище это не так удобно, как я воображал. Внутри ящика осталось много воды, она замерзла и сначала была совершенно твердой, но когда я сел на лед, он стал оттаивать и вода просачивалась сквозь мои панталоны.