Маленький оборвыш (др. перевод)

Какое счастье для того мальчика! Этакий чудесный шелковый кошелек, набитый деньгами! Я продал и сапоги, и чулки за шиллинг да за кусок хлеба, а он в одну минуту добыл себе по крайней мере двенадцать шиллингов! Какой дерзкий вор! Какой счастливец! А что если бы этот кошелек достался мне? Эти мысли одна за другой промчались в моей голове, а за ними последовали другие мысли, такие страшно преступные, что я невольно огляделся по сторонам, как будто боясь, что кто-нибудь услышит их. «Как это легко! Пока ты стоял на месте и дрожал, можно было три раза сделать дело! У тебя просто не хватает смелости!» – говорил мне внутренний голос. «Да, положим, – ответил я самому себе, – дело нетрудно, когда подвернется такая толстая старуха с оттопыренным карманом в шелковом платье. Тут всякому нетрудно. Тут и я, пожалуй, мог бы! Но, главное, когда дождешься другого такого случая?»

И вот я стоял у фонарного столба, поджидая «случая».

Ждать мне пришлось недолго. «Счастье», которое помогло мне при моем первом подвиге на ковент-гарденском рынке, не оставило меня и теперь. Не простоял я и пяти минут, как из магазина вышла дама, правда, не толстая и не старая, но в шелковом платье и с туго набитым кошельком. Выходя из лавки она держала этот кошелек в руках и, казалось, считала в нем деньги. Затем она закрыла его и сунула в карман платья.

«Вот если бы она подошла к окну!» – мелькнуло у меня в голове. И она, действительно, вмешалась в толпу, любовавшуюся китайцами.

Я пробрался туда же вслед за ней и старался делать все так же, как тот мальчик. Я притворился, что внимательно разглядываю китайцев, а между тем рука моя осторожно скользила по складкам шелкового платья к карману. Через минуту пальцы мои ощупали тонкую шелковую сеть кошелька, и он был у меня в руках. Схватив свою добычу, я пустился бежать.

Я бежал долго, не останавливаясь и не переводя духа, пока не добежал до глухого, темного переулка. Там я, наконец, остановился и решился посмотреть на свою добычу. Я вынул из кармана кошелек, высыпал из него деньги и пересчитал их при свете фонаря возле магазина портного. Оказалось, что у меня были две полукроны [21] , полусоверен [22] , три шиллинга и четыре пенса. Итого восемнадцать шиллингов и четыре пенса!

21

Полукрона – монета достоинством в 2,5 шиллинга (т. е. 30 пенсов).

22

Полусоверен – монета, достоинством в 0,5 фунта (т. е. 10 шиллингов или 120 пенсов).

Никогда в жизни не бывало у меня в руках столько денег, даже половины, даже четверти этого. Но странное дело! Громадность суммы, добытой мной, вовсе не радовала меня, напротив, она заставляла меня ужасаться моего преступления. Особенно полусоверен камнем лежал у меня на совести. Если бы я стащил какой-нибудь старый кошелек, в котором лежало бы два шиллинга или, самое большее, полукрона, меня утешила бы мысль, что я подвергался большой опасности и что деньги достались мне как награда за мою смелость. Но вид этого красивого кошелька, золота, мелкой и крупной серебряной монеты приводил меня в смущение. Мне даже приходило в голову, не бросить ли для успокоения совести полусоверен под лестницу к портному. Но я бросил туда один пустой кошелек.

Я решительно не знал, что мне делать, то есть не знал, что мне купить себе поесть и где купить. Если бы Моульди и Рипстон были со мной, они посоветовали бы мне, мелькнуло у меня в голове, но в то же время мне пришло в голову, что, может быть, мои старые друзья не захотели бы теперь и знаться со мной, не захотели бы дотронуться до моих денег. Ведь я был теперь карманным вором, «настоящим» вором, как говорил Моульди в тот вечер, когда он объяснял мне, что наши занятия в Ковент-Гардене вовсе не воровство. «Я не считаю себя вором», – сказал тогда Моульди и сказал таким голосом, как будто ему было бы очень неприятно, если бы он должен был считать себя вором. Да, я вор, и если Моульди встретится со мной, он отвернется от меня. Все эти мысли делали меня очень несчастным, и я несколько утешился, только дойдя до съестной лавки и истратив четыре пенса на ужин.

После этого я весь вечер или ел, или придумывал, что бы поесть. Должно быть, мой желудок был уж совсем пуст. Я раз пять заходил к кухмистеру и съедал по двухпенсовой сосиске, а перед этим съел еще кусок хлеба с патокой и, в конце концов, купил себе на пенс шоколаду.

В заключение, когда я, собираясь на ночлег, стал считать свой капитал, оказалось, что я истратил не особенно много. Я купил себе пару крепких сапог, и у меня все еще осталось три шиллинга и шесть пенсов, не считая полусоверена, который я засунул под подкладку куртки, заколов ее булавкой.

И вот я стал настоящим вором. Впрочем, я твердо решил не повторять больше моего сегодняшнего преступления. Конечно, сделанного не вернуть, но никто, кроме меня, не знал этого и никогда не узнает. Я с утра стану придумывать, за что мне приняться. Когда у человека лежит в кармане тринадцать шиллингов и шесть пенсов, он может найти сотню способов прожить честно.

Да, конечно, можно было найти и тысячу способов прожить честно; но к стыду своему я должен сознаться, что не нашел ни одного. В тот «счастливый» вечер, когда мне удалось так легко приобрести кошелек, я пошел ночевать в съестную лавочку, где провел и прежнюю ночь. На следующее утро я встал с твердой решимостью жить честно. Но, конечно, прежде чем приняться за какое-нибудь дело, я должен был хорошенько обдумать свое положение. В этих мыслях и рассуждениях я провел все время до обеда.

После обеда я пошел прогуляться по Петикот-лейн и там остановился возле одного магазина, в окне которого был вывешен желтый шелковый платок, разрисованный синими птичьими глазами. Точно такой платок носил на шее отец. Я вошел в магазин и купил платок за три шиллинга и шесть пенсов. Рассудок говорил мне, что я делаю глупость, но я утешал себя мыслью, что купил платок в память об отце. Это вызвало во мне мысль о доме, мне стало грустно, и я выпил кружку пива, чтобы развеселиться.

Не знаю, должно быть, пиво это было очень крепким, или оно с непривычки так сильно подействовало на меня, но я вдруг пришел в такое возбужденное состояние, что с трудом мог себя сдерживать. Я совершенно перестал бояться своих врагов и был готов встретиться лицом к лицу даже с мистером Бельчером, конечно, если с ним не будет двухствольного ружья.

В эту минуту я проходил мимо маленького оружейного магазина, и мне пришло в голову, что человек, которого преследует весь свет, непременно должен ходить вооруженным. Я вошел в магазин и купил страшный с виду старый пистолет за два шиллинга и три пенса. Вечером я нашел, что ужасно неудобно таскать это оружие в кармане панталон, и потому продал его в ту же лавку за один шиллинг и четыре пенса. Таким образом мои дорого добытые восемнадцать шиллингов и четыре пенса все разошлись по мелочам. Я продал красивый шелковый платок с птицами за восемнадцать пенсов и через три дня стоял посреди улицы таким же бедняком, каким был в ту минуту, когда наблюдал за толстой леди, прислонясь к фонарному столбу против богатого фруктового магазина. И вот…

Впрочем, читатель сам легко догадается, как пошла моя жизнь. Труден только первый шаг – сделав его, я уже не останавливался. Я старался убедить себя в том, что я несчастный, всеми покинутый ребенок, что все меня преследуют и ненавидят, что я поневоле должен поступать нечестно, чтобы не умереть с голоду. При втором воровстве я уже жалел, что в кошельке нашлось всего только четыре шиллинга, а при третьем и сам не помню, что чувствовал, так как за ним скоро последовало четвертое, пятое и так далее.

Однако я недолго вел жизнь карманного вора, никак не больше двух месяцев. Сколько денег мне удалось украсть за это время, не помню, знаю только, что я разбогател до того, что смог взамен старой одежды, данной мне Ильфордской полицией, купить себе очень приличное платье. Я не ночевал больше в съестной лавочке, а поселился на улице Уентфорт.

Глава XXVI. Я знакомлюсь с Джорджем Гапкинсом, и он берет меня к себе в ученики

В один июльский вечер я прохаживался по Чипсайду. Так как у меня теперь был приличный костюм, я смело появлялся на больших, богатых улицах, поглядывая по сторонам с беззаботным видом мальчика, вышедшего погулять. Я заметил джентльмена, внимательно разглядывавшего что-то в чулочном магазине. Это был один из тех джентльменов, от которых карманным ворам хорошая пожива: он был так толст, что когда наклонился, фалды его сюртука сильно оттопырились и карман выставился самым соблазнительным образом.