Маленькое счастье
Шрифт:
– Неужели это правда? Вы уверены в этом?
– Да, Андрей. Хоть вы и усомнились в моей квалификации, но я в этом уверен.
Ему стало стыдно за свои слова и теперь, когда Пархоменко сделал на них акцент, внутреннее терзание усилилось. Хотелось что-то сказать этому человеку, извиниться перед ним, но тот опередил Андрея.
– Как я понимаю, вас мучают ваши слова? Не переживайте. Не вы первый, и не вы последний кто говорит мне что-то подобное. Я уже привык к этому. Вопрос у меня в другом. Когда, по вашему мнению, начали происходить эти изменения в поведении вашей жены? Когда она стала по-другому реагировать на свою дочь?
– Я присматривался к ней, так как начал подозревать у неё психическое расстройство, но я так и не поверил в это до конца. Жаль, ведь
– Понятно. Редко кто замечает это за своими родственниками. Очень часто болезнь движется очень медленно, и мы не понимаем, что наш родной человек от чего-то страдает. Он может говорить какие-то странные слова, делать странные вещи, но мы воспринимаем их как игру, или просто баловство. А бывает и так, что человек живёт в своём собственном мире, а мы про это даже не догадываемся. Вот так и живёт он всю свою жизнь с воображаемыми друзьями в этом мирке, а потом его как прорвёт… И выливается всё то, что накопилось, на окружающих людей, но чаще - на родственников. Хотя, многие всю жизнь в этом мирке так и живут. Ваша жена употребляла наркотики?
– Что? А, нет. Не знаю… Сколько я её знаю, она их не употребляла. Может в очень ранней молодости.
– Хорошо, - Пархоменко что-то отметил в своём блокноте, - а больные психическими заболеваниями в роду были? Или это лучше у Василия Александровича узнать?
– Давайте лучше у него. Мне о таком не известно. Они ни разу не упоминали о таких родственниках. Так что даже не представляю, но мне, кажется, что нет.
– Нет, или не было?
– доктор обозначил лёгкую улыбку на своём лице. – Это многое меняет на самом деле. Очень часто мы не знаем о таких людях в наших семьях, так как это не принято распространять, даже среди родных и близких. Тем более, болезнь может протекать в очень лёгкой форме, и окружающие могут просто этого не замечать. Больной, в это время, живёт своей обычной жизнью и считает, что с ним всё хорошо. Так что, не знать о таких людях в своём или чьём-то роду - это нормально. Немного глупый вопрос, но, тем не менее: она йогой занималась?
– Нет. А что, это тоже влияет?
– Бывали случаи и в моей практике… Часто, занимающийся йогой человек, у которого началось развитие заболевания, просто усугубляет своё состояние постоянными медитациями и уходами в себя. Ну, раз не занималась, так и запишем. А как вы с ней общались в последнее время? Ну, я спрашиваю про этот год, о котором вы мне сказали. Вы вели себя с ней, как с больной? Или, всё же, старались не выдавать своих догадок?
– Да по-разному было. Я старался её не тревожить по этому поводу. Часто молчал об этом, когда возникали ситуации, ставящие меня в тупик. Но, бывало и такое, что я говорил с ней об этом.
– То есть, вели себя как с больным человеком?
– Ну, да. А как по-другому?
– Видите ли, в чём здесь ещё дело… Очень часто, возникает такая ситуация, когда от больного шизофренией мы ожидаем какого-то поведения и, практически, транслируем это поведение на него. Как результат, больной может почувствовать наши ожидания и совершить то, что мы, вроде как, предвидели. Так что, лучше вести себя с такими людьми, как с обычными, вроде как со здоровыми. Ну, это вам на будущее, так что не корите себя... Ну, хорошо, пойдемте, посмотрим как там дела у нашей Наташи. Может помочь надо с информацией, хотя, как мне показалось, она и сама справится.
***
– Вот так я и познакомился с Наташей, а так же и с её мужем Андреем. Наташа рассказала мне совсем другую версию событий в ванной комнате. С её слов, получалось так, что дочь смеялась, глядя на
неё. Наташа сначала подумала, что дочь, как и говорила, собиралась её убить, но у той были совсем другие планы на свою мать. Смеясь, она сообщила матери, что никто ей всё равно не поверит в то, что здесь произойдёт. Наташа удивилась этим словам, но смысл их ей стал понятен только тогда, когда дочь, всё так же смеясь, провела ножом по своей руке. Кровь закапала на пол и Женя закричала. Но, Наташе показалось, что кричала она не от боли, а с какой-то радостью в голосе. Затем, дочь кинула ей нож, Наташа от испуга тоже закричала, но схватилась за него, как за свою последнюю надежду. Женя просчитала и это. Она понимала, что теперь на ноже останутся отпечатки матери и никаким образом она уже себя не оправдает. Мы все с вами прекрасно понимаем, что любой суд стал бы на сторону ребёнка. Да что там суд! Мать обвинили бы с вероятностью в сто процентов, даже не привлекая дочь к разбирательству. Это был чёткий и холодный просчёт этой маленькой девочки.Договорив это, Сергей Петрович снова подошёл к окну. Он рассматривал улицу и одиноко идущих по ней людей. Третья областная психбольница не была тем местом, в котором из окна можно было наблюдать большое скопление народа, так что Пархоменко нравилось это вынужденное одиночество редких прохожих, которых он любил провожать взглядом. Ему всегда было интересно, куда именно торопятся эти люди, которые не одеты в больничные халаты, а значит, не являлись его коллегами по работе. Почему-то всегда было такое чувство, что они просто хотят сбежать отсюда, как можно подальше, так как это место у здорового человека положительных эмоций не вызывало.
Пока он смотрел в окно, сзади раздавался лёгкий шёпот. Он сменил ту тишину, которая висела над студентами в момент его рассказа. Профессор задал им задачу, которую они пытались переварить и сейчас не могли найти ответа на самый главный вопрос этой истории: что же произошло на самом деле?
Шёпот прервал всё тот же Павлов, что очень порадовало Пархоменко.
– Но вы так и не ответили на вопрос… Да и мы не совсем поняли, как данная ситуация соотносится с заданным вам вопросом.
Пархоменко вернулся на своё место и осмотрел студентов. Десятки глаз были сейчас прикованы к нему, и он был этому рад. Они жаждали ответа, а значит, он не зря их так долго учил. Ну что же, они получат его. По крайней мере, в той форме, в которой он сможет им его дать.
– Сергей, - задал он вопрос Павлову, - как вы считаете, какой диагноз я поставил Наташе?
– Ну, очевидно же, что параноидную шизофрению…
– Логично. Объясните почему?
Сергей немного замялся, но настойчивый и серьёзный голос профессора не оставляли ему шансов.
– Ну, я так думаю, что здесь на лицо присутствует параноидный бред: вера Наташи в то, что её дочь за ней объявила просто настоящую охоту. Также, можно наблюдать и описание женщиной непонятных взглядов со стороны дочери, и, как мне кажется, её мужа. Ну и, я так понимаю, можно прибавить к этому мысль о наличии любовницы, в виде дочери, у её мужа. Хотя, в последнем я не очень уверен…
– В принципе, вы правы. – Подвёл итог Пархоменко.
– Тут можно найти и странное поведении пациентки, и необычную, местами, даже очень странную речь, а также специфическое восприятие происходящего вокруг её. Про явно выраженные бредовые идеи я даже говорить не буду. Были проведены исследования, взяты все необходимые анализы, за спиной у меня остались десятки часов бесед с этой женщиной. Не поверите, но я очень сильно хотел ей помочь, так как мой хороший друг очень просил меня об этом. Шизофрения была эпизодической, причём, явно с нарастающим дефектом, так что я был чист перед собой и был на все сто процентов уверен, что ставлю правильный диагноз. К слову, я уверен в этом до сих пор, но… Но мне нужно было увидеть источник этого заболевания. Тот фактор, который вёл Наташу к этому состоянию. Совершенно верно! Кто-то только что прошептал правильный ответ! Мне нужна была Женя. И её привели ко мне. Меня интересовала реакция пациентки на дочь, поэтому я разрешил посещение. Если бы я тогда знал, чем это закончится...