Малинджи
Шрифт:
– Почему фальшивой? – смущенно спросил Карл, вспомнив, что совсем недавно поймал себя на мысли, что надо будет прикупить черный костюм и черный зонт. На всякий случай.
– Потому что это, как правило, единственные проявления скорби. Кто скорбит по-настоящему, не задумывается об аксессуарах, - губы Яррана дрогнули в иронической ухмылке, когда он увидел, как забегали и опустились глаза собеседника. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:
– Мать его умирала несколько дней и без конца звала своего единственного сына. Он знал об этом, потому что как только стало ясно, что дни ее сочтены, мы отправили в Дарвин мальчишку с запиской. Но Малинджи появился, только когда ее тело уже подготовили к погребению и вынесли из хижины. Поселок загудел, когда он, даже не притормозив возле порога, где уложили обернутое полотном тело, отправился прямиком к пещере. Попрощаться. Не иначе, хотел выведать у матери, где она припрятала
Через несколько дней его машину обнаружили у входа в Пещеру, а сам он пропал.
Никто не ожидал, что такой опытный проводник оступится и сойдет с Тропы, но это произошло. Что ж, не он первый, не он – последний. Никто не горевал о нем, включая, видимо, и его жену. Говаривали, что ее частенько видели в Дарвине в компании какого-то белого молодого хлыща.
Про Малинджи уже стали забывать, когда неожиданно несколько лет спустя его обнаружили у Священной Пещеры
Он был крайне истощен и совершенно невменяем, за несколько лет скитаний превратившись в древнего старика. Мне было около четырнадцати, и я прекрасно помню, как его на волокуше доставили в поселок. Высушенный, как древняя мумия, с длинными седыми космами и весь испещренный старыми шрамами, словно кто-то когда-то резал его ножами. Блеклые, водянистые глаза были совершенно безумны и казались слепыми. Он как-то странно передвигался, словно… ну, не знаю. Словно забыл, как это правильно делать. Речь тоже давалась ему с трудом, будто он позабыл родной язык, и он то и дело начинал лопотать на каком-то неведомом наречии. А вот кровохарканье, которое давно должно было свести его в могилу, осталось лишь в воспоминаниях.
Несколько часов спустя он ненадолго пришел в себя и рассказал, что случайно сошел с тропы, бесконечно долго скитался в пустоте, и только по счастливой случайности вышел на Побережье. По его словам, другого пути, кроме как попробовать пересечь Реку, у него не было, ибо он понимал, что вдоль берега может бродить тысячелетиями и так и не наткнуться на Тропу. Что было по ту сторону, он ничего не помнил. Или, скорее, не захотел рассказать, но, очнувшись в хижине матери, он понял, что из-за Реки вернулся с немыслимым знанием – как не только общаться с усопшими, но и приводить их назад. Чтобы они… продолжали жить!
…
Карл подался вперед и внимательно вгляделся в лицо коллеги. Вот оно! Но не шутит ли он? Лицо Яррана было спокойно и серьезно. Лукавый огонек, который обычно мерцал под его кустистыми бровями, потух. Да и какие могут быть шутки, когда он, Карл, собственными глазами видел старые шрамы от аутопсии на теле только что умершего старика?!
…
– Малинджи охотно поделился своим открытием. Люди пришли в ужас и созвали совет старейшин племен Северной территории, который выслушал Малинджи и постановил немедленно изгнать безумца. Ведь надругательство над покойниками, к которому сводилась суть ритуала, было меньшим из зол. Речь шла о надругательстве над Мирозданием!
Малинджи и не думал сопротивляться. Выговорившись, он окончательно впал в маразм, и больше от него не услышали ни единого понятного слова. Ко всеобщему удивлению, за ним приехала Лару - его жена - погрузила пускающего слюни старика в автомобиль, за рулем которого восседал тот самый молодой субъект с нагловатой физиономией, и долгое время Малинджи никто не видел.
Но на этот раз о нем не забыли. Его возвращение стало притчей во языцех и основой для многих сказок и легенд. Времена года сменили друг друга, и внезапно поселок облетела невероятная новость. Одна из селянок отправилась попрощаться с мужем и по возвращении рассказала, что семейство Малинджи вовсе не вернулось назад в Дарвин, как все были уверены, а уже заканчивает большую стройку в миле к западу от Пещеры. По ее словам, дом все еще был в лесах, но обещал получиться огромным и затейливым, имелся даже котлован под бассейн и легкий фундамент под какой-то непонятный длинный пристрой со стороны задней стены – скорее всего, под конюшню. А по всему периметру поместья расположился палаточный лагерь, в котором живут белые. Нет, самого Малинджи она не видела. А вскоре и вовсе ничего не будет видно, так как вся территория со дня на день обрастет высоким кирпичным забором.
Многие ходили в джунгли - посмотреть на новый дом Малинджи. И я в их числе. Забор уже стоял в полный рост, и нам, мальчишкам, приходилось забираться на деревья, чтобы попытаться что-то разглядеть сверху сквозь густые кроны.
Впрочем, увидели мы все равно достаточно, чтобы потом не одну неделю пользоваться бешеным успехом у сгорающих от любопытства соплеменников. Помимо невероятно вычурного дома с башенками, колоннадами, фигурными балкончиками
и флигельками, в глаза бросался огромный бассейн под прозрачным пластиковым навесом. А то, что изначально приняли за конюшню, оказалось чем-то вроде постоялого двора или мотеля. Знаешь, эти длинные домики в два этажа с отдельными входами? Огромная территория возле «мотеля» была густо заставлена автомобилями. Поначалу все решили, что жена Малинджи решила заняться туристическим бизнесом. Вот только, не смотря на полчища дорогих автомобилей, говорящих о том, что «мотель» забит под завязку, никакого движения в поместье не наблюдалось. Ни шумных компаний, ни музыки, ни смеха, ни гомонящих детей. Тишина. Один только раз мы заметили движение. Дверка одного из гостевых домиков открылась, и двое мужчин вынесли что-то длинное, завернутое в брезент. Разглядеть, что это, не получилось, потому что они тут же скрылись на заднем дворе, но робкая версия, что это какое-нибудь снаряжение для активного туризма, была отметена как несостоятельная. И дело было даже не в нем. Дело было в самом Малинджи и его истории.Старейшины Северной территории снова созвали совет и, заслушав все сплетни, слухи, домыслы и «показания очевидцев», помрачнели и решили оставить соглядатаев у Пещеры. После суток слежки из пяти мужчин в поселок вернулся только один. Бледный и потрясенный. Он быстро собрал семью и пожитки и ушел в глубь Территории, не дав никаких объяснений. Все, что он него добились - это горестную жалобу, что «теперь наш Кайонгуни – проклят, надо держаться подальше».
Старейшины снова отправились осаждать крепость Малинджи. Впрочем, на этот раз хозяева даже не потрудились открыть ворота, чтобы их выпроводить.
Всем стало ясно, что не важно, безумец Малинджи или проклятый, но у него получилось. Он возвращает покойников в этот мир. И снова зарабатывает на этом деньги. Старейшины предостерегли население, запретив обращаться к нему, как бы это ни было нужно. И Люди пообещали. Но легко давать обещания, когда беда обходит твой дом стороной…
…
Ярран снова надолго замолчал, нянча опустевшую кружку. Карл жестом показал официанту заменить.
– Так вышло, что через пару лет мне довелось повидать Малинджи, - губы бушмена задрожали, кадык запрыгал. Сначала Карлу показалось, что он едва сдерживает слезы, но, как оказалось, тот боролся с тошнотой. Выдавив «извини», он выскочил из-за стола и надолго скрылся в туалете, а когда вернулся, лицо его покрывали бисеринки то ли воды, то ли пота, глаза налились кровью. Он выпил рома и в несколько глотков осушил очередную кружку пива.
…
– Айюри была моей младшей сестрой, - сказал он, - Ей едва минуло двенадцать, когда случилось несчастье. Наступила на сколопендру. Укус сколопендры опасен разве что для младенцев, но у Айюри, видать, началась аллергическая реакция. То есть, это теперь, спустя почти сорок лет, я могу это предположить. А тогда мы с матерью глядели на нее и не могли поверить собственным глазам. Нога у нее начала стремительно разлагаться. Менее, чем через час после укуса, когда меняли повязку, мы уже могли видеть кость, облепленную жидким мясом и сукровицей. Кричала она, не переставая. Я как мог быстро соорудил волокушу, чтобы тащить ее в Дарвин – к врачу, но внезапно горло ее отекло, она начала задыхаться и… умерла. Мать чуть с ума не сошла. Я боялся, она отправится следом за дочерью, но, посидев над ее телом, она взяла его на руки и решительно двинулась в джунгли. К Малинджи. Я не смог заставить себя сказать хоть что-то против. Любые слова казались малодушным проявлением трусости, поэтому я поплелся следом.
Вспоминая неудавшийся визит старейшин, я надеялся, что Лару не пустит и нас. Конечно же, она точит зуб на все население Северной территории за изгнание ее мужа, и мы уйдем не солона хлебавши. Так я успокаивал себя, пока мы по очереди несли Айюри. Но выйдя к поместью, мы увидели распахнутые настежь ворота. Наверное, она засекла наше приближение из окна и увидела, что мы идем… не с пустыми руками. Несмотря на свое горе, я не мог не заметить, как изменилась Лару. Она ведь была когда-то нашей… поселковой. А теперь ее некогда чернявая голова пожелтела и красовалась модной укладкой, руки, шея и уши были увешаны украшениями, невзрачная фигура раздобрела и налилась объемами, а во рту едва умещался частокол золотых зубов.
Мать, совершенно раздавленная горем, молчала, и я взял на себя роль просителя.
– Помоги!
– шепнул я.
Лару оценивающе оглядела наш убогий вид, и я уже приготовился к отказу, но она вдруг усмехнулась, кивнула и пропустила нас во двор.
– Вдвоем нельзя. Решайте, кто пойдет к нему, - сказала она, - Вам повезло, что у нас сегодня тихо. Что принесли с собой?.
Я покосился на тело сестры, которое мать прижимала к груди. Что значит, что…?
– Деньги? Золото? Мех? Что у вас? – раздраженно вопрошала женщина.