Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Татарин всегда выгоду ищет, — ответил недобро Иоанн. — Хитростью их превосходят одни жидовины. От последних вся и мерзость.

— Казанские до баб наших охочи.

— И бабы до них, — опять зло бросил Иоанн.

Поп Сильвестр с Алексеем Адашевым, возомнившие себя, правда, не без оснований, реформаторами и цивилизаторами обширной русской стороны, знать не знали и ведать не ведали, как иногда принимаются важные решения самодержцем. Сколько труда и времени они затратили на создание партий и блоков среди собственных клиентов и ласкателей! То князя Петра Шуйского перетянут посулами и несбыточными надеждами, то князя Андрея Курбского с братом привлекут познаниями, широтой взглядов, божественными откровениями, а что касается Алексея Адашева, то и занимательными сказками о чужих странах, а царь в то же время куда как просто и безошибочно мыслил и к противникам реформаторов ухом и — что хуже — сердцем склонялся. Курбского одним маневром у реформаторов отнял, назначив во главе войска в Ливонию. Недаром старший по летам ярославский князь на коленях подле государя валялся и горячо руки его лобызал, клянясь в верности, которую в любой момент готов был нарушить.

— Вот тут заночуем на мыску среди сосенок, а на рассвете ударим. — И Малюта кивнул Григорию Грязному на небольшой, но мощно укрепленный обводными стенами замок, опоясанный вдобавок глубоким рвом. — На рассвете рыцари дремлют и спросонок куда как неуклюжи. Им, чтобы облачиться и приготовиться к бою…

И Малюта недоговорил.

— Тут, видно, богатый хозяин живет. Разжирел на наших землях. Небось русской кровушки попил. Стены вон как гладенько тесаны, и ворота прочные, железом обитые. Не пробьешь без пушки, — засомневался в успехе Грязной.

— Голыми руками разломаем. — И Малюта погрозил увесистым кулаком с зажатой нагайкой.

Он скомандовал охотникам рассредоточиться, на опушку не высовываться, покормить коней и устраиваться на отдых. Сам же с Грязным лег на прохладную и влажную траву и заснул, положив под голову огромный кулак.

VI

На рассвете очнулся и сразу поднялся. Кругом качалась зыбкая и подозрительная тишина. Ни шороха не раздавалось, ни звука. Ничего не цвирикало в кустарнике, и птицы еще не пробудились. Песочного цвета замок, чудилось, плыл в сизом тумане. Наверное, там тоже спят, подумал Малюта. Он растолкал Грязного и людей и, пока те собирались, послал смышленого и зоркого стрельца новгородца Савву обогнуть ров и вызнать, нет ли более удобного места для приступа. Такое место нашлось, и Малюта разделил отряд на два неравных — Грязного отправил вместе с новгородцем, а сам с меньшей частью стрельцов и охотников остался напротив ворот. Малюта не сулил воинам богатую добычу. Они знали, что если уцелеют, то награбят вдоволь, погрузят на телеги и отправят назад в Дерпт. Малюта решил зажечь ворота факелами и, забросив железные кошки с коротких штурмовых лестниц на стены, карабкаться наверх по канатам. Жертвы при таком образе действий неминуемы, и значительные. Но о том никто не думал. Каждый надеялся про себя, что смерть минует.

— Недосчитаемся многих, — сказал Малюте его стремянный и помощник Болотов.

Но едва первые всадники с полыхающими белым огнем факелами выскочили из лесу, как ворота быстро отворились, и навстречу нападавшим стройно и неторопливо остроконечной «свиньей» выехали не менее сотни рыцарей и тяжеловооруженных конников, издали внешним видом показывая, что сдаваться не намерены и готовы к сражению. Малюта сперва опешил. Разбойный клич: гойда! гойда! — застрял колом в горле. Ливонцев кто-то предупредил о приближении охотников.

Атаковать Малюту, расположившегося в лесу, им невыгодно, но здесь, на свободном пространстве, они сумеют дать отпор пришельцам. Малюта, однако, не растерялся, вскочил на коня и передовым бросился на неповоротливое железное чудовище, впрочем очень внушительное и эффектно выглядевшее. Разноцветные флажки трепетали под утренним ветром. Шлемы сияли, осененные драгоценными перьями. Щиты сверкали, а всадники выстроились так, что необходимого русским просвета между блестящими на солнце овалами и треугольниками не отыскивалось — все слилось в сплошную скругленную — загнутую к тылу — широкую полосу. Лучники, не дожидаясь команды, спешились и приступили к делу, стрелами осыпая «свинью» с разных сторон. Тело ее через несколько минут все-таки дрогнуло и распалось. Малюта крикнул стрельцам:

— Оставайтесь на опушке!

Рыцари ожидали налета лоб в лоб, но теперь им самим пришлось двигаться вперед по топкой почве. А Малюте того и надо было. Он заметил, как из ворот выскочил верховой и подскакал к одному из рыцарей, позади которого бился желто-красный флажок. Мелькнуло: значит, Грязной преодолел первое препятствие и его воины взобрались на стены.

— Вперед! — выдохнул из себя Малюта. — Вперед, ребята!

Лучники побросали свое оружие, прыгнули в седла и, размахивая кто чем — кто шестопером, кто арканом, а кто и палицей, ринулись на врага. Новгородские копейщики, держа смертоносные древки наперевес, побежали, да так быстро, что некоторые обогнали конных. Бежали рассредоточенно — россыпью, растягивая крупное тело «свиньи» в стороны.

— С боков заходи, с боков заходи! — кричал Малюта и сам одним сильным движением руки вынес коня на острие «свиньи».

Массивные лошади рыцарей оказались в подобной ситуации виновниками гибели собственных седоков. Конные воины-ливонцы без них, то есть без своих хозяев — рыцарей, не могли, спешившись, дать русским охотникам отпор. Когда новгородец шестопером раздробил оперенный шлем ближайшего всадника, сбив того на землю, началась вихревая скрежещущая свалка. Здесь все решало не театральное единоборство, как в поединке на ристалище. Здесь вступила в права сама война. Бей — хоть с фланга, хоть с тыла! Круши! Малюта сцепился вплотную с рыцарем, у которого поверх доспехов был накинут изумрудного цвета плащ с желтым крестом. Плащ и подвел ливонца. Плотная материя помогла в давке перелезть на круп рыцарской лошади, и Малюта ножом угодил в щель между наплечником и шлемом.

— Гойда! Гойда! Вперед! Все, что возьмем, — наше!

Малюта, усидев в чужом седле, с такой мощью ударил другого рыцаря шестопером, увернувшись от занесенного над ним меча, что тот свалился с грохотом под копыта соседних разъяренных ударами шпор коней.

Рыцарей, конечно, сразу не сомнешь. Ливонцы, когда надо, бойцы решительные, их ошалелым наскоком не обескуражишь. Уперев железные сапоги в стремена, рыцари медленно поворачивалсь вокруг оси, храбро отбиваясь от наседавших. За спиной полуразрушенной «свиньи» небо избороздили сперва плохо различимые серые полосы, а затем взметнулся ввысь столб сизого клубящегося дыма.

— Ах, Грязной, ах, молодец! — воскликнул Малюта. — Вали их, ребята, и вся недолга!

«Свинья» попятилась и развалилась окончательно, обнажив темное изуродованное и изломанное чрево. Разноцветные флажки были вмяты в перепаханную черно-зеленую почву.

— Вали их, ребята!

И охотники, растолкав гущу смущенных ливонцев, ворвались в ворота. Навстречу бежал Грязной с новгородцами. Пахло потом, гарью, и даже свежий — солнечный и солоноватый от нагретых сосен — ветер не разгонял эту мерзкую и перехватывающую дыхание вонь войны.

Гибель Анастасии

I

Сердцевина лета выдалась не только теплой и ясной, но и засушливой. Щедрости погоде недоставало. Сосны в Прибалтике по берегам речушек и озер высились, не движимые ветром. Песчаные отмели светлели под темно-янтарным ядовитым солнцем. Ленивые, успокоенные горячим воздухом волны их не облизывали. Чудилось, что время замерло и так будет длиться вечно. Война то затухала, то вновь ненавидяще вспыхивала ночными пожарами. Она стала коварней и изобретательней. В темноте зло менее заметно, чем при белом свете дня. Русскому путнику в одиночку отсюда не выбраться. Подстерегут, ограбят и зарежут. Местный житель озверел от проливаемой крови.

Боярский сын Петька Демидов с небольшим отрядом стрельцов отыскал Малюту в двух переходах от Дерпта на восток к Пскову. Его конь, заляпанный безумной пеной, пал, едва Демидов спрыгнул подле Малюты на землю.

— Беда стряслась, Григорий Лукьяныч, государь зовет назад. Скачи без промедления. Везде на ямах лошади для тебя готовы. — И Демидов свалился на пожухлую траву, обессиленный. — Другом тебя назвал!

Малюта ни о чем не расспрашивал и, не потеряв ни мгновения, сел в седло и ударил шпорами, слава Богу к тому моменту отдохнувшего аргамака. За ним бросились те, кого он приблизил за время похода. Богатый тучный обоз оставили без сожаления.