Малюта Скуратов

Много это или мало — несколько второстепенных воеводских должностей, доставшихся худородным дворянам? В рамках огромного Московского государства с его мощными вооруженными силами — мелочь, статистически ничтожное отклонение. Но для незыблемого порядка, когда родовое начало при назначении на командные посты преобладает над служебным, когда «отечество» преобладает над опытом, заслугами и даже над желанием государя возвысить какого-либо незнатного человека, это почти революция.

До опричнины никто из перечисленных военачальников полки не водил и самостоятельными полевыми отрядами не командовал. В местническом отношении они являлись ничтожными персонами. В лучшем случае, им могло достаться воеводство во второстепенной маленькой крепости (так бывало у Блудова), в худшем их потолок — звание воинского головы. Но после введения опричнины их начинают ставить на высокие посты в армии и это происходит хоть и редко, но не в виде исключения. Подобные назначения составили очень важный прецедент. Принцип родовитости при раздаче высших должностей отнюдь не был разрушен и ниспровергнут в опричные годы. Он проживет еще более века! Однако в нем появились первые бреши. Прочность его уменьшилась.

В 1570 году общая картина главных людей опричнины резко изменилась.

Прежде всего, от ключевых должностей в опричной армии и опричной Думе было удалено семейство Плещеевых. А вместе с их падением упало значение старого боярства в целом.

Опричного боярина Алексея Даниловича Плещеева-Басманова, едва ли не всесильного в Слободском ордене, его сына Федора — царского любимца, и князя Афанасия Ивановича Вяземского, опричного «келаря», обвинили в связях с новгородскими «изменниками». Выше уже говорилось: вряд ли сам Иван IV верил в какую-то фантастическую измену Великого Новгорода, а заодно и нескольких других областей северной земщины. Но несколько титанов опричной иерархии всё же попали под подозрение. И в документах XVII века сохранилось сообщение, согласно которому «изменники»-новгородцы во главе с архиепископом Пименом «…ссылались к Москве з бояры с Олексеем Басмановым и с сыном его с Федором и с казначеем с Микитою Фуниковым, и с печатником с Ываном Михайловым Висковатого… да со князем Офонасьем Вяземским» [153] .

153

Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977. Ч. 1.С. 257.

Вяземский, возможно, предупреждал Пимена о готовящейся карательной акции. Шлихтинг в подробностях рассказывает печальную историю его падения: «При дворе тирана был один знатный князь Афанасий Вяземский, который был ближайшим советником тирана. Этот Афанасий, будучи человеком большого влияния и очень любимым тираном, рекомендовал ему некоего Григория, по прозвищу Ловчик (Г. Д. Ловчиков. —Д.В.), и добился того, что тот вошел в милость к государю. Этот Ловчик, забыв о благодеяниях, ложно обвинил Афанасия пред тираном, якобы тот выдавал вверенные ему тайны и открыл принятое решение о разрушении Новгорода. Именно об этом разрушении тиран не поведал никому кроме вышеупомянутого князя. Он пользовался у тирана таким влиянием и расположением, что даже когда тот собирался принимать лекарство, то брал его не от врача, итальянского уроженца, которого очень ценит, а в передаче из рук Афанасия. Все же тиран поверил ложному обвинению и приказал своим телохранителям убить путем засады всех рабов князя. Телохранители каждый день в то время, как Афанасий совещался с тираном, умерщвляли несколько рабов и не прекращали исполнять приказание, пока не убили всех. Возвращаясь после совещаний, Афанасий, конечно, видит на дворе палат тела убитых, жалобно растерзанных на земле, но, скрыв свою скорбь, не смеет даже ни одним словом обнаружить проявление ее. Но тиран не насытился кровью его рабов, а нападением из засады убивает братьев князя и всю челядь и лишает всего имущества… Афанасий, видя, что ему уже грозит гибель, стал удаляться с глаз тирана и провел пять дней, прячась у доктора, врача великого князя, по имени Арнольфа. Тиран приказал позвать князя к себе и сказал: “Ты видишь, что все твои враги составили заговор на твою погибель. Но если ты благоразумен, то беги в Москву” и приказал князю Афанасию: “И жди там моего прихода”. Тот, мало доверяя тирану, пустился в путь в направлении к Москве и, опасаясь какой-либо засады, губил всех встречных. Спустя немного времени вернулся в Москву и тиран и приказал отвести князя Афанасия на место, где обычно бьют должников, и повелел бить его палками по целым дням подряд, вымогая от него ежедневно 1000 или 500 или 300 серебреников. И во время этого непрерывного избиения тело его начало вздуваться желваками. Не имея более чего дать алчному тирану, несчастный со страху начал клеветать на всех наиболее богатых граждан, вымышляя, что те ему должны определенные суммы денег. Несчастные граждане принуждаются платить недолжные долги… Тиран забрал в свой дворец всех 40 девушек, которые были на женской половине супруги князя и каждая из которых обычно умела вышивать приготовленные из золота одежды. Такую награду после упомянутого величайшего расположения получил этот муж влиятельный на родине и в чужих землях, испытывая с каждым днем самое сильное отчуждение от себя государя» [154] .

154

Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозного. С. 32, 33.

Разоренного, измученного Афанасия Вяземского в оковах отправили в Городецкий посад (Бежецкий Верх). Там он и окончит свои дни [155] . Русские источники говорят о лишении его чина оружничего, но о казни нет ни слова. Синодики репрессированных при Иване Грозном имени Афанасия Ивановича не содержат. Зато слуги его и, возможно, некоторые родичи были убиты [156] . Стало быть, казни князь избежал, но с высот положения своего скатился до положения кандальника, видя к тому же крушение всего семейства. Опричные воеводы князья Вяземские — Дмитрий Иванович Лисица, Александр Иванович Глухой и Василий Иванович Волк [157] — безнадежно утратили право на «именные назначения».

155

Штаден Г. Записки немца-опричника. С. 55.

156

Памятники истории русского служилого сословия. С. 221–223.

157

Володихин Д. М. Социальный состав русского воеводского корпуса при Иване IV. С. 205.

Большого сожаления заслуживает судьба князя Александра Вяземского Глухого (или Глухова). Единственный из князей Вяземских, поднявшихся в опричнине, он и до опричнины достиг на ниве военной службы высоких чинов [158] . Энергия и командирский талант этого человека очевидны. Летом 1554 года, во время боевых действий под Астраханью, он постоянно возглавлял передовые силы, наголову разгромил вражеский отряд на Волге у острова Черного, затем неожиданно атаковал стан астраханского хана Емгурчея и разогнал неприятеля, захватил его пушки и пищали [159] . В 1563 году под Полоцком возглавлял отряд из 154 «служилых людей по отечеству», числился сначала есаулом, потом головой; 16 февраля он опять отличился, совершив разведывательный рейд под Бобыничи и взяв там литовских «языков» [160] . В опричнине Александр Иванович четырежды назначался на воеводские должности. Зимой 1567/68 года он возглавил под Дорогобужем самостоятельный отряд опричников, направленный туда «по вестям» [161] . Этот командир заведомо превосходил большинство опричных воевод реальными заслугами, отсюда и высокая частота его назначений. Фактически князь играл в армейской иерархии опричнины гораздо более значительную роль, чем знаменитый Афанасий Иванович, несмотря на то, что царским фаворитом не был и в «дворовых» делах никакой роли не играл. Вероятно, в Александре Ивановиче видели дельного военачальника; вероятно также, что у него был шанс на высокую и притом заслуженную карьеру в армии. Но падение Аф. И. Вяземского слишком навредило близким слободского «келаря».

158

Князь Александр Иванович Вяземский-Глухой осенью 1553 года был поставлен воеводой в Шацк, в апреле 1554 года князь возглавил отряд «вятчан» в походе на Астрахань, в 7070 (1561/1562) году он сидел вторым воеводой в Торопце, несколько месяцев спустя возглавил передовой полк в походе из Великих Лук «на литовскую землю», затем воеводствовал в Старо дубе «за городом» (Милюков П. Н. Древнейшая разрядная книга. С. 165, 166, 231, 232, 240). В. Б. Кобрин указал на тот факт, что «…в грамотах короля Сигизмунда он упоминается в 1551 и 1559 гг. как черниговский наместник» (Кобрин В. Б. Состав опричного двора Ивана Грозного / / Археографический ежегодник за 1959 год. С. 33).

159

Лебедевская летопись. С. 229.

160

Баранов К. В. Записная книга Полоцкого похода 1562/1563 года. С. 131, 133, 136, 140–143.

161

Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 2. Ч. 2. С. 242. До этого, в 1567–1569 годах, он трижды возглавлял отдельные полки во время боевых выходов опричного корпуса на юг, в направлении Калуги и Тулы (Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 2. Ч. 2. С. 221; Разрядная книга 1559–1605 гг. С. 55, 57).

Сообщал ли действительно Афанасий Иванович нечто важное о намерениях царя на берега Волхова? Нельзя сказать точно, но вероятность этого велика. Русские документы XVII века, как уже говорилось, упоминают о «ссылках» между Вяземским и новгородцами. Так что донос Ловчикова, надо полагать, возник не на пустом месте.

Видимо, и А. Д. Басманов так или иначе противился кровавому походу. Возможно, и он пытался сообщить новгородцам о том, какая беда ждет их в ближайшем времени. А может быть, просто попытался отговорить царя от столь жестокого плана.

Почему?

«Отцы-основатели» опричнины являлись самостоятельными людьми, а не бездумными исполнителями. Они считали свое положение прочным хотя бы потому, что получили его заслуженно. Они готовы были допустить казни — ради сохранения опричнины. Много казней. Ведь «семейное дело»! Они не гнушались ради своих семейств измараться о дела неприятные и душевредные — как, например, эпизод со свержением митрополита Филиппа. Но для них все-таки существовала нравственная граница.

Они изначально не являлись ни палачами, ни карателями. Тем более не обретался в них революционный дух, требовавший переворошить традиционные основы русской жизни, вздыбить ее и уничтожить всех противников подобного переворота. Они желали подправить кое-какие детали, но не искали способа перевернуть старинные устои вверх тормашками. И однажды кровавые «постановки» царственного «режиссера» стали приводить их в ужас. Надо полагать, Вяземский и Басманов дошли до той черты, которую не смогли переступить. Еще до большой опалы на Плещеевых пострадало несколько человек из их рода. Быть может, Алексей Данилович наивно верил, что сможет «повлиять» на царя, отговаривая его от жуткой затеи, и дорого расплатился за свою веру. Как ни парадоксально, в этой его «измене» проступают человеческие черты.

В образованном русском человеке наших дней, как правило, живет убеждение: все опричники одним миром мазаны. Только для одних опричники — армия очищения, преданные рыцари-служильцы, честно и бескорыстно выжигавшие скверну по всей стране, а для других все они скопом превращаются в кровавых зверей, палачей, душегубов и садистов без чести и совести. И в первом, и во втором случае на них примеряют мундиры энкавэдэшников, мысленно сажают их в «воронки» или ставят какими-то «вертухаями» на вышках концлагерей, иначе говоря, всем «монолитом» записывают в 1930-е. А опричнина никогда не была единой. Туда попадали люди с очень разными идеалами, целями и общественным положением. У Плещеевых и Вяземских в социальном смысле до крайности мало общего с сотрудниками НКВД. Это были аристократы (особенно родовитые Плещеевы), чувствовавшие себя хозяевами земли по праву «отечества», иными словами, по праву крови. Никто не назвал бы их выскочками без роду без племени. И они относились к своей земле и своему народу принципиально иначе, чем те же Малюта Скуратов, Василий Грязной, Григорий Ловчиков и иже с ними. Для «парвеню», вроде Григория Лукьяновича, государева милость значила всё, а для аристократа — нет.

Аристократ и вел себя самостоятельнее по отношению к престолу.

В 2010 году на докладе автора этих строк, посвященном опричнине, известный социолог Л. И. Блехер воскликнул: «Вы хотите сказать, что деятели, у которых руки по локоть в крови, не захотели запачкаться по шею? Не верю!» Прозвучало в духе: «Да не могли проклятые опричные энкавэдэшники показать себя нормальными людьми!» Так вот, не стоит переносить на опричников образ мыслей да и образ действий людей из 1930-х годов. Получается жуткий анахронизм.

А. Д. Плещеев-Басманов осмелился пойти против воли царя. Карьера его рухнула, потащив за собой в пропасть карьеры многочисленных родственников. Некоторых казнили одновременно с ним, других пораньше или чуть погодя, третьи всего лишь претерпели понижение в чинах… Серьезную потерю понесла русская армия, когда сгинули два его близких родственника, два видных полководца: братья боярин Захарий Иванович и Иван Иванович Плещеевы-Очины.

Современники рассказывали печальную историю: если один сын боярина, Петр, погиб вместе с главой семьи, то другой, Федор, тот самый фаворит Ивана Грозного, будто бы зарезал отца, желая сохранить собственную жизнь… Достоверность этой истории находится под вопросом, но и недостоверность ее не доказана. Алексей Данилович так радел за близких людей! А в итоге кто-то из них жестоко пострадал, а кто-то, быть может, поднял руку на главу семейства…

Федор Басманов не был казнен в результате общей большой опалы на Плещеевых, но и постов при дворе и в армии больше не занимал. Точная дата и обстоятельства его смерти не известны, однако отца он пережил ненадолго. С. Б. Веселовский указывает на одну довольно странную деталь: «Во вкладной книге Троицкого монастыря в 1570/71 (7079) г. записано “По Федоре Алексеевиче Басманове пожаловал государь царь… 100 рублев”. Из этого можно заключить, что у царя были какие-то особые мотивы увековечить память Федора» [162] . Собственно, многие подозревали Басманова-младшего в противоестественных отношениях с Иваном IV.

162

Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. С. 227. Обращает на себя внимание колоссальный размер вклада.