Малюта. Часть 1

Григорий не верил, что всё это произошло с ним. Час назад он уже простился с жизнью, а теперь возвращался от царя, неся за пазухой столько, сколько он зарабатывал за три года. Целое состояние ему пожаловал царь-батюшка. На такие деньги можно и дом подладить, и всем нарядиться, да что там нарядиться – зажить по-новому. Конечно, не как князь или боярин, но достойно, не хуже, чем другие.

Глава 3

На дворе мела метель. Холодный ветер пронимал до самых костей, заставляя дрожать всех и каждого. Василий Собакин приехал в Москву из Коломны. Ему крайне хотелось пристроить своего племянника Калиста ко двору государя. Василий понимал, что надеяться на то, что его племянник, который был ему за сына, сможет найти хорошее место при дворе государя, бессмысленно, но всё же жить в Москве-то куда лучше, чем всю жизнь тухнуть в Коломне. В Москве Василий решил ненадолго остановиться у своей двоюродной сестры Марии Скуратовой.

В доме Скуратовых родственника приняли тепло. Дали согреться у печи, попотчевали томлёным вином.

– Смотрю, вы тут неплохо в Москве поживаете, – утирая губы, проговорил Василий Собакин, – только изба ваша тесновата.

– Не наша это изба, – возразил Григорий Скуратов.

– Ты, Григорий Лукьянович, ещё чарку томлёного винишка, того, что я привёз, опрокинь, да я вместе с тобой опрокину.

Мария Скуратова неодобрительно посмотрела на супруга и двоюродного брата, но говорить ничего не стала. Мария знала, что Василий Собакин с молодых лет пристрастен к томлёному вину и пить его может без меры, а как упьётся, то иногда такое говорит, что и слушать страшно: крамольные слова и о государе, и митрополите Афанасии. Григорий наполнил чарки себе и гостю и, поднявшись со своего места, проговорил:

– Ну, Василь Степанович, за государя, царя-батюшку. Многая ему лета!

– Многая лета, – повторил Собакин и опустошил чарку, а после, зажмурившись, изобразил на лице гримасу, – совсем не в то горло полилось, а всё из-за того, что за дурака и кровопивца пью. Вот ты, Григорий, заплечных дел мастер, скажи – ну разве хорош наш государь?

Собакин посмотрел на Григория пьяным взором и, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть со своего места, стукнул кулаком по столу.

– Гниль, а не царь! Гниль!

Григорий немного нахмурился, а потом схватил за грудки родственника и притянул к себе.

– А ну рот свой поганый закрой, а не то я тебе язык вырву, поджарю и заставлю съесть. Молю тя, закрой свой рот. Здесь Москва, а не Коломна. У нас за такие речи не просто наказывают – всех жизни лишают.

– Да я ведь на торгу такое слышал! И похлеще сказывали…

– То изменника Курбского люди.

– А ещё говорят, что царь из Москвы уехал и всё… Пропал.

– Уехал – значит, надо было, не твоё и не моё дело.

– Да всё, говорят, навсегда уехал. Новый теперь царь на Руси будет. Владимир Старицкий царём станет, – проговорил довольный собой Василий, а после, рыгнув и чуть не скатившись под стол, добавил, – не царём, а князем великим, как и должно быть. Конец царствию неправдивому!

– Дурак ты, Собакин, – после некоторого молчания проговорил Григорий, – сам в Москву приехал, хочешь племяннику место при государе найти, а царя бесчестишь. Хороший пёс руку, которая его кормит, укусить не смеет.

– А коли он возьмёт племянника моего к себе на службу, так зачем мне его бесчестить? Стану восхвалять! Да только моему племяннику служба нужна настоящая, а не такая, как у тебя. Калистушке языки вырывать да прочими бесчестиями заниматься не с руки. Он не ты!

Василий налил себе ещё одну чарку и одним махом опустошил её. Затем он попробовал дотянуться до кусочка сала, тонко порезанного и выставленного на столе рядом с солёными огурцами, но не смог и повалился на стол, уткнувшись рожей в свою миску.

– Свинья, – сказал Григорий, ставя чарку на стол, – смотри, Мария, язык твоего братца двоюродного как бы нас до беды не довёл.

– Да завтра он уже уедет. Он здесь с благодетелем своим, князем Горбатым-Шуйским, переговорит и домой воротится. Не брани ты его. Бес пьянства обуревает его, и он во хмелю всякие гадости говорит, чтобы остроту ума показать. Потом сам жалеть станет. А что, правду он сказал, что царь Иван Васильевич оставил Москву?

– Благодетель твоего брата – государев враг.

– Не его в том вина. Сам понимаешь – все мы люди подневольные. Отцу Василия за службу государь землицу пожаловал. С ней самому бы прокормиться, а надо ещё справу покупать. Так где, думаешь, государь?

– На богомолье царь поехал. Нечего бояться. Воротится, а что говорят, то пустое.

– А я вот тоже слышала, когда на торг ходила, что царь навсегда Москву оставил. Надломился, говорят, хребет его. Кто, думаешь, теперь царём-то будет? Брат его двоюродный Владимир, али кто иной?

– И ты туда же, – тяжело вздохнул Григорий, – молю тя, не говори никому такого. Один на Руси царь, и имя ему Иван Васильевич. Он наш государь, и иного у нас не будет.

– Да что я такого сказала, – обиделась Мария и принялась убирать со стола. – Куда Василия Степановича спать положим?

– Я бы его на холод вынес да там и оставил бы. Пусть за свои речи помёрзнет.

– Сердце твоё закостенело, Григорий. Он мне родня, кровушка у нас с ним одна.

***

Вместе со своими ближниками, царицей и сыновьями Иван Васильевич, побывав перед этим в нескольких монастырях, приехал в Александровскую слободу, которая раньше принадлежала его матери.

Здесь, в тереме своего отца, покойного великого князя Василия III, и остановился царь. Терем долгое время находился в запустении, и посему в нём было очень неуютно.

– Всё, Афоня, – тяжело вздыхая, проговорил Иван, обращаясь к князю Вяземскому, – здесь я и буду править. Не нужна мне больше Москва. Пусть злыдни-бояре всё растащат и вместе с моим добром к Жигимонту на поклон бегут. Все вокруг одни изменники, понимаешь меня, Афоня? Вот кто сейчас здесь со мной, те и есть самые верные мои друзья. С вами тут и останусь.

Царь постоянно твердил одно и то же. Видно, поэтому князь Вяземский ничего отвечать не стал, а только поклонился царю и вышел. Иван Васильевич тотчас изменился в лице. На людях царь говорил голосом страдальца, часто вытирал слёзы с глаз, а оставаясь один, он вовсе не казался слабым и убитым горем. Иван Васильевич подошёл к столу и принялся быстро писать грамоту, в которой рассказывал о том, как в дни его малолетства окаянные бояре грабили Русь. Иван подробно описал и то, как неумело воевали с литовцами и с крымскими татарами его ближники.

Царь обращался к митрополиту, коря того за то, что старец всегда вступался за бояр, которые есть враги Отечеству.

– Афоня, – крикнул царь, отложив грамоту, – позови ко мне Лешку Басманова, пусть придёт! Поговорить с ним хочу. А пока его нет, ко мне никого не пускай – ни царицу, ни сыновей. Я хочу помолиться.

Алексей Басманов был уже не молод и прославился своими ратными подвигами. Он смело сражался с ливонцами, брал штурмом Нарву, а когда крымский хан двинулся на Москву, то вместе с сыном Фёдором заперся в Рязани, храбро отбиваясь от татар. Среди ближников царя он был одним из самых старших.