Мама Стифлера

— Крысишь, падла?! — взревел Борода, и хищно скрючил пальцы.

— Иди нахуй, — скорбно воззвал к брату Баклажан, — с мандаринами потом разберёшься. Думай, чё делать будем?

Бородулькин расслабился, и почесал болячку на подбородке:

— Хоронить надо…

Баклажан исподлобья взглянул на Бородулькина, и спросил:

— А на что хоронить будем, а? У тебя бабки есть?

— У меня мандарины есть, — быстро ответил Бородулькин, и добавил: — Но я их на поминки не дам. Я их за бокс плана загнать хотел.

Баклажан понял, что от брата путных советов не дождёшься, и повернулся к Писе:

— Ну что, залупа молдавская, скажешь?

Пися замычал, и стал быстро колотить рукой по воздуху.

— Чё мычишь, блядина? — задал Толик риторический вопрос, и ещё раз взглянул на Динин труп.

Пися не унимался, а подскочил к шкафу, и принялся стучать по его рассохшейся дверце, издавая не поддающиеся расшифровке звуковые сигналы.

Баклажан нахмурился:

— Что ты хочешь? Шкаф ломать?

Пися закивал лысой головой, и лёг на пол, сложив на груди руки.

Толик напрягся:

— Ты предлагаешь Дину в шкаф спрятать, мудило?!

Пися замотал башкой, и снова застучал по шкафу кулаками.

Тамагочи прекратила блевать, утёрла губы рукавом, и перевела:

— Пися говорит, что может из шкафа гроб сколотить, если надо.

— Оно, конечно, дело хорошее… — пожевал губами Баклажан, и поинтересовался: — А могильщикам чем платить? А поминки? Водку на что покупать?

Услышав знакомое слово "водка", очнулась мама Дуся, каркнула: "Нету водки! Всё выжрали вчера, уроды!" — и обильно ссыкнула вдогонку.

Денежный вопрос стал остро.

А тем временем рассвело…

В восемь часов утра во двор выползло всё семейство в полном составе, включая сумку с мандаринами.

— Люди! — хором кричало семейство, — У нас горе! Дина померла, Царствие ей Небесное! Подайте по-соседски кто сколько может! Господь не забудет вашей доброты!

Баклажан при этом размашисто крестился слева направо, и мял в руках несвежий носовой платок, подозрительно напоминающий видом и запахом мамы Дусину ночную тряпку.

Во двор мало-помалу начал стекаться ручеёк сердобольных соседей.

Каждый из них подходил к Баклажану, крепко обнимал его, и бубнил ему в ухо:

— Ты это… Держись, браток… Мы того… Чем можем — поможем… Ну, как же так, а? Ведь ещё не старая баба была… Ей же и полтинника, небось, не стукнуло…

Баклажан перестал изображать безутешного вдовца, и завопил:

— Какой полтинник?! Да Динке двадцать пять всего было!!!!

Соседи отпрянули от Толика, и тоже синхронно перекрестились.

Тамагочи тем временем деловито собирала протянутые рубли, прятала их в лифчик, а Пися поочерёдно целовал руки каждому дающему. За что пару раз выхватил с кулака по лысине.

Бородулькин скорбно обжимался с мандариновой сумкой, а мама Дуся непрерывно ссалась в спортивные штаны, и протяжно охала.

Денежный вопрос медленно, но верно решался.

Ещё через два часа, Пися, как и было обещано, сколотил на скорую руку гроб.

Гроб вышел крепкий, добротный, лакированный…

Общее впечатление портила только фраза "Баклажан пидорас!" — накарябанная на бывшей дверце шкафа рукой неизвестного врага, и сильно бьющая в глаза с полированной крышки гроба.

Но Дине было уже всё равно.

Дина безучастно лежала в углу, источая миазмы, и ждала погребения.

— Мать, пора готовить усопшую! — величественно произнес вдовец Баклажан, и дал матери увесистого поджопника.

Мама Дуся засеменила к Динозавру, промокая глаза своей незаменимой тряпкой, и наклонилась над трупом.

И тут произошло ужасное.

Труп Дины напрягся и пёрнул.

Пися закатил глаза, и потерял сознание.

Баклажан с размаху осел в гроб, и беззвучно зачавкал ртом.

Тамагочи взвизгнула, и проблевалась остатками мандаринов.

Бородулькин автоматически дал в ебало Тамагочи, и сел жопой в мандариновую блевоту.

Мама Дуся обильно помочилась в спортивные штаны, и громко рыгнула.

Если кто не понял — семейство было шокировано.

Первой пришла в себя Динозавр, и глухо промычала:

— Какая падла тулуп спиздила, бля?

Вторым по счёту очнулся Баклажан, заорал:

— Хули ты людей пугаешь, мразота?! — и смачно харкнул на Динин левый носок.

Тамагочи предсказуемо проблевалась долькой мандарина, и упала на Бородульку.

Бородулька, в свою очередь, закатил глаза, и уснул на сумке с цитрусовыми.

Пися замычал, и кинулся лобызать Динозавра.

Мама Дуся смачно высморкалась в тряпку, засунула её в трусы, и подытожила:

— Поминки отменяются. Но бабки не вернём.

Ещё через час семейство бурно отмечало воскрешение Динозавра, и поочерёдно било Баклажана то сумкой с мандаринами, то ссаной тряпкой, за дезинформацию, и намеренный ввод в заблуждение.

Баклажан вытирал разбитые губы, и слабо сетовал на то, что "Уж слишком воняла, и не дышала…"

Пися перетащил уже потерявший актуальность гроб в комнату к Тамагочи, и быстро перепрофилировал его в топчан.

Тамагочи на радостях устроила себе выходной, чем, сама того не подозревая, спасла жизнь трём ветеранам Черкизовского рынка.

Мама Дуся безостановочно ссала в штаны, и лихо опрокидывала в себя рюмку за рюмкой.

А Динозавр молча сидела за столом, не прикасаясь к спиртному, и окидывала тяжёлым взглядом домочадцев.

Потом приподнялась, ткнула грязным пальцем в Баклажана, и припечатала:

— Ты урод, Толя.

Баклажан поперхнулся мандарином, закашлялся, и переспросил:

— Чё?!

Динозавр, тяжело дыша, повторила:

— Ты. Урод. Ебучий Баклажан. Ты зачем меня ебал, когда я болела?

Бородулькин похабно засмеялся, но быстро заткнулся, когда увидел Баклажановы глаза.

— Ты чё, сука? Забыла, кто тебя ебёт и кормит? Я ж те щас переебу, и Залупа останется без нового дивана, а на поминки нам денег хватит, не боись!