Мама. Леля. Грибное лето
Шрифт:
– Совершенно с вами согласен, – быстро сказал директор. – Товарищи, время позднее, мне кажется, вопрос ясен. Ирина Петровна, вот я о чем хотел вас спросить…
Он спросил о мероприятиях, намечаемых во время школьных каникул, видимо, просто чтобы дать возможность Ирине Петровне авторитетно поговорить на другую тему.
Ну и обтекаемый же человек!
Когда все стали расходиться, директор негромко сказал Светлане:
– Вы не очень спешите? Могли бы задержаться на четверть часа?
Он выждал, пока никого не осталось в комнате, подошел к окну, потрогал пальцем землю в цветочном
– Скажите, почему вы никогда не придете посоветоваться, поговорить со старшими товарищами? Молодое самолюбие? Или вы так уверены в себе? Или так уж всех начисто считаете равнодушными?
Последнюю фразу он сказал, уже улыбаясь, показывая, что разговор будет неофициальный.
Светлана вдруг почувствовала, как вся ее настороженность и внутренний протест исчезают куда-то.
– Не думайте, что я такая самоуверенная. Только… Евгений Федорович, у нас почти все учителя – пожилые люди. Посоветоваться с молодым человеком было бы легче.
– Я понимаю: по-товарищески, как равный с равным. Между прочим, ведь я и сам был молодым, не думайте, что директора и завучи так и родятся директорами и завучами.
– А ведь иногда можно подумать именно так!
Директор усмехнулся.
– Моя внучка – ей четыре года – недавно озадачила мать вопросом: «Мама, я знаю, откуда маленьких детей берут: дети родятся. А вот откуда старух берут?»
– Наблюдательная девочка, – упрямым голосом сказала Светлана. – Иногда поражаешься, откуда берутся совсем готовенькие старики и старухи, без молодости, без воспоминаний о детстве, – им даже и лет бывает не так уж много!
– Вот что меня удивляет, – заметил директор. – Вы так чутки и внимательны к детям – откуда такая непримиримость к недостаткам взрослых людей? Чем отличаются взрослые люди от детей? Тем, что они взрослые. Но все-таки это люди, а не ангелы с крылышками!
– Вы считаете, что нужно быть снисходительнее?
– Нет, не считаю. Слово «снисходительный» предполагает, что снисходящий стоит на высоте.
– Тогда – терпимее?
– Тоже не так. Терпеть недостатки не имеет смысла. Терпеливо стараться их исправить – другое дело. Вообще, я считаю, что от каждого человека нужно брать то, что он может дать, и постараться, чтобы он добавил еще сколько-нибудь. Я подразумеваю – брать хорошее и не для себя лично.
– Я понимаю.
– У одного – опыт богатый, так сказать, техника, у другого – вдохновение. – Он потянулся к своему портфелю, посмотрел на градусник за окном. – Ого! Мороз основательный!
– Наш градусник, – сказала Светлана, – на два градуса всегда прибавляет.
– У каждого точного прибора есть своя – помните физику? – поправка. Одни больше, другие меньше уклоняются от идеала. Но если знать размеры отклонения, прибором можно пользоваться – я не говорю, разумеется, о случаях явного брака. Так вы заглядывайте, если вдруг вдохновение осенит, а опыта не хватит.
Светлана энергично сжала его руку:
– Спасибо!
Она быстро прошла по коридору, заглянула в буфет – нестерпимо захотелось сладкого, хоть какую-нибудь конфетку съесть!
Внимательно оглядела стойку… Ага!.. «Языки» лежат горкой, узкие, длинные, из слоеного теста, – вот оно! Еще конфетку «Коровка»
можно взять – тоже любимое.Буфетчица положила все на тарелку, и тут только Светлана заметила, что за дальним столиком сидит Юлия Владимировна.
Светлана подсела к ней.
В буфете, кроме них, не было никого.
– Спасибо вам, вы очень хорошо говорили! – начала Светлана, развертывая конфету. – Юлия Владимировна, я теперь знаю, откуда директоров берут!
– Что, что?
Светлана, с вязкой конфетой во рту, быстро рассказала о недоумении маленькой внучки Евгения Федоровича.
– Пословица такая есть: «К старости человек либо умный, либо глупый бывает». Так вот, если к старости человек станет умным, его нужно сделать директором школы – в идеале, конечно!
«Язык» был ломкий и очень вкусный. Наконец и с «языком» и с чаем было покончено.
Обе встали. Светлана вдруг сделалась серьезной:
– Юлия Владимировна, мне хочется у вас спросить… одну вещь. Можно?
– Да спрашивайте, когда вам захочется! Вы же знаете, я всегда чем только могу…
– Это – не о школе.
Светлана быстро оглянулась на буфетчицу – та смирно сидела, отделенная пирожками и бутербродами от остального мира.
– Это очень… женский вопрос. Понимаете, у меня никого нет, с кем бы я могла… посоветоваться.
У Юлии Владимировны что-то появилось в глазах… сочувствие… любопытство… одобрение. Так, наверно, еще в каменном веке бывало, когда одна женщина другой женщине…
– Я, кажется, догадываюсь, о чем вы хотите спросить. Ну-ну!..
Когда Светлана звякнула ключом, желая открыть, дверь вдруг распахнулась сама. Костя стоял в шинели, видимо, только что пришел. В передней было темно.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер.
Он нечаянно дотронулся до ее плеча, как бы испуганно отдернул руку и зажег свет.
– Ужинать хочешь?
– Да, пожалуйста.
Поужинали в таком же стиле – будто он в гостях, а она не очень разговорчивая хозяйка. Потом Костя зажег лампу над диваном и взял книжку. А Светлана подсела к письменному столу.
Каждая тетрадь – как знакомое лицо. И почти уже знаешь, какое у какого лица будет выражение. Но сегодня и ошибки, и кляксы, и красивые буковки в тетрадях отличников – все какое-то неодушевленное. И отметки ставишь без радости и без негодования.
В комнате полутемно и тихо. Где-то очень далеко, через две двери, у соседей, чуть слышно пробили старые-престарые настенные часы. Сначала один раз, потом через бесконечно долгий промежуток времени – десять раз. Еще, казалось, несколько часов прошло – опять намек на звук: дин-дон! – половина одиннадцатого.
Да что же это такое!
Светлана отодвинула тетради и громко спросила:
– Костя, что случилось?
Он сейчас же ответил:
– Очень неприятная вещь случилась – я тебе стал отвратителен!
– Костя, пойди сюда!
Даже заплакать хотелось, так быстро он подошел и схватил ее руки.
– Костя, слушай! Мне нужно тебе сказать…
– Что сказать?
– Костя, понимаешь, у нас…
– Светланка, да что с тобой?
Ну и недогадливый народ эти мужчины! Юлия Владимировна небось с полуслова поняла!