Мама

Юрик хихикнул.

— Идите с богом, капитан. И я рассчитываю на вас. На тебя, на него, — Слава кивнул на Юрика. — Вся Россия на вас рассчитывает. Когда скажу кнопку нажать, нажмешь. И не думай, что там, в Воронеже, мирные жители остались, свои остались. Их там нет. Я знаю. Знаешь, как американцы свои базы здесь строили? Жгли все на хер напалмом и отстреливали тех, кто выжить пытался. А потом сверху пожарища базу свою. Знаешь, почему? Партизанских войн боятся. И правильно делают.

Он еще говорил что-то, а мысли уплывали все дальше. А капитан кивал и Юрик смотрел преданно, хоть и не понимал не хрена. А потом они ушли.

Слава залпом выпил коньяк — страшная гадость. И коньяк, и ситуация. И Россия, и Америка. Все — говно. Чем Россия отличается от Штатов? Тем что своя. А дай волю, поведет себя точно так же. Сперва рулили Советы, полмира зубами скрежетало. Теперь рулят Штаты, и это тоже далеко не всех устраивает. Любая империя должна рухнуть. Не существует бессмертных империй, как и бессмертных людей. И любая империя кого-то радует, а кого-то напрягает. Любая сила действует так, что кого-то толкает вперед, и он доволен, а кого-то отталкивает в сторону, и он, естественно, не радуется такому повороту.

А по сути любая империя — дрянь. Любая сила — дрянь, потому что сразу на контрасте возникает бессилие. И это бессилие начинают гнобить. Сильные одеваются в белое. Сильные называют себя светом, а все остальное — тьмой. И начинают бороться против тьмы, не разглядывая, есть там что-то хорошее, нет ли. Начинают давить все и вся, не потому что это плохо, а потому что это по-другому, иначе.

Как давным-давно любили говорить в некоторых учреждениях: «положено» и «не положено». Так положено, и мы будем так делать, а так не положено. Кем положено? Кем не положено? Вячеславу всегда хотелось положить болт на это «положено — не положено». Но те, которые руководствовались этим принципом, отчего-то имели силу. Не большую силу, но неистребимую. Как муравьи. Можно легко задавить одного, двух, десять, сто, но всех все одно не передавишь. Почему имеют силу мелкие сошки? Махонькие начальнички? Потому что чувствуют свою крохотную ответственность, чуют свое крохотное величие и пыжатся, и стараются следить за исполнением этих самых «положено — не положено».

Давить гадов. Тех, кто ни хрена не видит вокруг, потому что силен. И тех, кто подлизавшись к этой силе катится на волне, двигая вперед психологию «положено-не положено». И тех, кто против этой силы и отлетает, сметенный ею с дороги. Почему? Потому что, если вектор изменится, эти, что сейчас против, окажутся за. А те, что сейчас на гребне волны, полетят в стороны, волной сметаемые. Человеки одинаковы. Хапнуть побольше, почувствовать силу — и вперед, как бык на красный цвет. Ни хера не вижу, ни хера не слышу… говорить с кем-то? Вот еще, вы все в дерьме, я в белом фраке. Ни хера никому не скажу. Быдло.

Вспомнился старый анекдот про Маугли, который вихрем пронесся по джунглям, разметав подремывающих после обеда джунглевых обитателей. И все умилялись: Балу, Багира, Каа — дескать, вот он каков, человеческий детеныш. Лишь несчастный шакал Табаки, говорящих правду всегда рисуют в не лучшем свете, высказался от души. «Человеческий детеныш, человеческий детеныш… Быдло, блядь!»

Именно быдло. А те люди, что действительно неординарны, действительно выпадают из общей схемы, тех эта волна давит в первую очередь. В какую бы сторону ни катила. Они обречены.

В какой-то момент возникло ощущение, что он заговаривается, что вроде бы правильные мысли в корне не верны, что что-то выпадает из схемы или, наоборот, попадает под нее, хотя попадать не должно. Но Вячеслав тут же погнал эти мысли прочь.

Создатели нового оружия верно обозвали свой проект. Это именно «Клинок Армагеддона». Он равнодушен, он несет правосудие и очищение.

И все же что-то было не так во всей этой спонтанной философии.

19

«Я — другое дело».

Юлия стояла на балконе и смотрела на Белый город. «Я другое дело, да, я убивала… То есть, отдавала приказы нейтрализовать, так будет вернее. Но я строила. Вот оно перед глазами — то, что я строила пятнадцать лет. А он пришел ломать. Он пришел сокрушить. Ему не нравится чужая постройка, он думает, что из этих кубиков сможет сложить лучше. Но почему для того, чтобы складывать новое, нужно непременно поломать старое?

Что, места мало? Строить больше негде? Или кубиков других нет?»

Он будет ломать. Он будет по живому резать. В России всегда воевали с символами за неимением возможности побороть явление, из желания надругаться над прошлым и хитрожопого стремления направить гнев толпы в более-менее безопасное мирное русло.

Не можем побороть язычество? Давайте жечь идолов. Нечего противопоставить церкви? Давайте снесем к едреням храмы. Не можем искоренить коммунизм? Давайте снесем памятник железному Феликсу и похороним десяток памятников вождю мирового пролетариата. Гуляй, рванина! Феликс-то, оказывается, гад, людей убивал. Жалко, помер. Ну ничего. Мы его памятничек-то завалим и на макушку ему испражнимся. Сущие голуби — памятникам на бошки срать. И мозгов столько же. Только голуби это делают неосознанно и без злости. А идиоты идейно.

Нет хуже в этом мире, чем идиот с идеей. Хотя нет, есть сволочь, которая идиотам в головы эту идею вкладывает. Но лучше сволочи и идиоты, чем этот, который собрался бороться не с символом, а против всего. Уже стреляет направо и налево. Уже убивает ни за что. Так, по ходу дела. Ни в грош не ставит человеческую жизнь. А что будет дальше?

Почему она не полоснула ему ножом по горлу? Почему не отказалась помогать? Почему? Ее убили бы сразу, но на этом все и закончилось бы. Страшно умирать. А еще страшнее умирать походя, тихо, незаметно. Когда твою смерть никто и не увидит, и не заметит. Была ты, нет тебя…

Пиликнула внутренняя связь.

Юля вдохнула полной грудью, закашлялась и ушла с балкона. Трубка продолжала пиликать. Гарант конституции нажала кнопку громкой связи:

— Алло.

— Зайди.

И все, и отбой.

Почему она не убила его? Ведь у нее была такая возможность.

20

Когда Юлия вошла в кабинет, посол уже сидел перед вождем Новой России и беспрестанно что-то говорил, разводя руками. Слава с интересом смотрел на американца и слушал его, как слушают канарейку. Казалось, еще пара фраз — и Вячеслав вскинется и восхищенно выпалит: «Непонятно, но здорово!»

Он повернул голову, стрельнул в вошедшую взглядом.

— Что он говорил? — поинтересовалась Юлия, садясь рядом.

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Слава. — По интонации, так на жизнь жалуется. А на самом деле хрен знает, чего он лопочет. Переводи лучше, чем идиотские вопросы задавать.

Она кивнула, с короткой фразой обратилась к американцу. Тот замер на мгновение и с новой силой залопотал теперь уже ей. Руки его описывали в воздух невообразимые фигуры. Слава смотрел на внимательно слушающую американца женщину, на самого распалявшегося янки, в голове крутилось мелодичное: «Целую ночь соловей нам насвистывал…»