Мама

Все просто. Зайти в кабинет и…

За женщину, с которой началось все его путешествие. За женщину, которая должна была родить ему сына, но так и не родила. Он никогда никому не говорил о своей прошлой жизни. Не рассказывал никому из тех, кто шел рядом. Потому что та жизнь умерла. Потому что та женщина и не родившийся ребенок жили только в его памяти. За эту память…

«Беспредельщик ты, дядька», — фыркнул над ухом знакомый голос.

Слава повернулся, замер. Со стены на него смотрел Анри. Смотрел и улыбался своей вечной улыбочкой. Вячеслав подошел ближе, провел рукой по серьезному портрету. Человек на нем не улыбался. Да и на Анри он не походил ни капли. Наваждение растаяло.

За Анри. Француз готов был за него на все. Он погиб за него. Только просил не предавать. Нельзя предавать живых, невозможно предавать мертвых. За тебя, Анри. За Жанну. За Эл.

Зачем, господи, зачем они пошли за ним. Сейчас бы жили себе спокойно, радовались жизни. А его бы прикончили где-нибудь на подступах к бывшему президенту, и все бы кончилось. Взгляд заволокло туманом. Среди этого тумана проступали люди, лица, слова, сказанные кем-то когда-то кому-то. Или не сказанные. Мелькнуло лицо Эл. Она была сейчас не шалавой в состоянии боевой готовности, а той девочкой, которую он будил утром в заведении Сэда. Солнце путалось в ее волосах. Лицо девушки было светлым, необыкновенно нежным. Пухлые очаровательные губки слегка раздвинулись в улыбке: «Я люблю тебя». — Легкий игривый смешок. — «Иди ко мне…»

Сказать бы «я тебя тоже», протянуть руку, схватить ее за руку и больше не отпускать. Слава протянул руку…

Что-то холодное ожгло пальцы. Из тумана проступила дверь. Ручка холодная, никелированная. Он надавил на нее и шагнул в кабинет.

На столе мерзко пищал запросом встроенный компьютер одного из тридцати «клинков Армагеддона». Дурацкое название! Еще двадцать два в Европе и штатах. Пять в трюме лайнера, который теперь никому не нужен. Один там же на лайнере у капитана… как же его звали? И того, второго… лейтенанта. Юры с коровьими глазами. Еще один здесь на складе и один перед ним. Пищит зараза, требует ответа. Не понимает, как можно совместить координаты цели с координатами точки выстрела. Это же опасно. Дурная машина, это более чем опасно, но тебе этого никогда не понять. И в этом твое счастье, и твоя беда.

Вячеслав сел за стол, глубоко вздохнул и вытер о штаны вспотевшие ладони. Рука сама собой потянулась к страшному оружию…

39

Василий Тимурович, сумасшедший ученый Вася, тихонько перебирал струны старенькой гитарки. Сейчас он был, как никогда, вменяем и адекватен. В ясных глазах его стояли грусть и радость. Топорщилась клочковатая бородка, подергивалась в такт словам давно забытой песни. Последняя песня, последняя ассоциация…

Еще не сорваны погоныИ не расстреляны полки.Еще не красным, а зеленымВосходит поле у реки.Им лет не много и не мало,Но их судьба предрешена.Они еще не генералы,И не проиграна война.У них в запасе миг короткийДля бурной славы и побед,Сентиментальные красоткиИм восхищенно смотрят вслед.А на парадах триумфальныхИх ждут награды и чины,Но эти сцены так фатальны,А эти лица так бледны.Кровавая, хмельная,Хоть пой, хоть волком вой!Страна моя родная,Ах, что ж ты делаешь со мной?!

Голос его звучал хрипло и тихо. Но каждое слово ложилось твердо и торжественно. С таким торжеством умирает природа, осыпаясь вихрем разноцветных листьев. Ярко, бурно, бессмысленно. Последний бал перед смертью.

Этот мужик, которого в шутку или в приступе безумия обозвал «доктором», ушел. Не вышел из комнаты, не убежал из города, страны… нет. Он ушел совсем, навсегда. И за ним должен уйти весь этот безумный, безумный, безумный мир. Потому что этот мир неправильно поступил в отношении этого доктора, а доктор обиделся. И скальпель в руках доктора вещь хоть и маленькая, но не безобидная.

Все. Все кончено. Сейчас, наверное, об этом никто не знает. Пока не знает. Может быть, даже сам доктор не знает. И сделает то, что сделает по незнанию. Может быть. А он, Вася, знает. Знает и понимает. Потому что осознал это давно, потому что после того, как создал этот меч и отдал его кому-то в руки, жил предчувствием, что карающий клинок опустится на голову человечества и снесет ее раз и навсегда. А теперь предчувствие умерло, осталось только знание того, что через минуту, или через пять, что, в общем-то, без разницы, все это кончится. Совсем все…

Клинок Армагеддона. Забавное название, которое когда-то дал проекту. Вспомнил знакому с детства игрушку и по образу и подобию… Все мы играем. Это со стороны кажется, что кто-то там серьезен, ведет серьезную политику, экономику, толкает серьезную науку, творит серьезное искусство. А на самом деле все это только игра. Дети разные, игрушки разные, но суть — одно игрушки.

Горят фамильные альбомыВ каминах жарких на углях.От стен Ипатьевского домаУже накатывает страх.Уже сошел с небес мессияИ помыслы его чисты.Свой вечный крест несет Россия,Считая свежие кресты.Вчера изысканные франты,Сегодня — рыцари войны,Они еще не эмигранты,Они еще ее сыны.Но жизнь прошла, как не бывало,И не оставила следа.На горизонте догоралаИх путеводная звезда.Кровавая, хмельная,Хоть пой, хоть волком вой!Страна моя родная,Ах, что ж ты делаешь со мной?!

Последняя песня, последние минуты. Последний глоток жизни. Пей, не напьешься. Грустно. Но так, наверное, и должно быть. Особенно если знаешь что-то, что неизвестно никому. И известно уже не будет, потому что конец света — мгновение. Осознать не успеешь, как уже провалишься в черноту небытия. Налетит вихрь, сметет горсткой пепла. Он знал это, как никто другой. Он единственный знал это на сто процентов. Оттого в сердце жила радость и боль, в горле стоял ком, а голос хрипел в последнем вздохе.

Последний выстрел с сердцем скрещен,Неумолим прощальный взгляд,Но дневники любивших женщинИх для потомков воскресят.Ах, боже мой, что б с нами было,Когда бы это все не зря…Когда бы разум не затмилаНа башне красная заря?!Кровавая, хмельная,Хоть пой, хоть волком вой!Страна моя родная,Ах, что ж ты делаешь со мной?!

Он знал, что это будет, но, как и другие, не успел понять, как это случилось. Просто налетел вихрь, жаркой волной смел все, что попалось на пути, и унес в небытие горсткой пепла. Пепел от гитары, пепел от человека, пепел от города… Пепел… Тлен.

Кровавая, хмельная,Хоть пой, хоть волком вой!Страна моя родная,Ах, что ж ты делаешь со мной?! [19]

40

Взрывы следовали один за другим. Сперва исчезли как по мановению волшебной палочки, шесть городов в Европе и девять в штатах. Слава все-таки отдал приказ. Однако взорваны были не все города, какие запланировали. Кто-то из отправленных на позиции русских все же колебался. Потом исчез Белый город, превратившись в черную пустошь.

19

Стихи Зои Ященко.

Те, кто сомневался, больше не сомневались. Оставшиеся четыре европейские столицы и три города за океаном прекратили свое существование. А потом…

Ядерное оружие нашлось даже в тех странах, где его по определению быть не могло. Нажимались «красные кнопки», летели крылатые ракеты, не срабатывали хваленые системы ПВО. Запад есть запад, восток есть восток. Кто это сказал? Теперь никто не вспомнит. Вспоминать некому.

Ракеты летели с запада на восток и с востока на запад. О чем думали люди, дергающиеся к «красным кнопкам»? Наверное, уже ни о чем не думали, просто панически рефлексировали в предчувствии конца света.