Мамба в Сомали: Черный октябрь

— Аа-а, это я так, про другое. Что с производством лекарств?

В этот раз Фарах замешкался с ответом, так как его сбила с толку моя «оговорка».

— Мы привезли с собой достаточно много. Но нам нужны реактивы, иначе производство остановится. На фабрике, да и в лаборатории, их осталось совсем мало. А иностранные фирмы не желают их нам продавать.

— Да, это проблема… Надо что-то делать.

Фарах лишь молча развёл руками.

— Впрочем, в этом плане я вам помогу, — сказал я, немного подумав, — но немного позже. А пока пусть используют то, что есть в наличии. А вот в здешней лаборатории нужно оставить небольшой резерв.

— Хорошо, — кивнул Фарах.

— Какие у тебя планы на ближайшее будущее? — вскользь поинтересовался я.

— Работать, — пожал плечами он.

— На благо государства, надеюсь?

— Ну да, и на твоё благо.

На последних словах в интонации его голоса промелькнула плохо прикрытая злость. Как интересно! Однако, не подав вида, я продолжил разговор:

— Мне скоро снова придётся уехать. И обязанности главы нашей фармацевтической фирмы опять лягут на тебя. Контрактов пока ни с кем не подписывай. Мне надо подумать, что делать дальше. В контакт тоже ни с кем не вступай. И, кстати, с кем ты разговаривал два дня назад?

— Много с кем, — вновь пожал плечами Фарах, — я уже всех и не помню.

— По телефону, — уточнил я.

— И по телефону тоже.

— По междугороднему, — после паузы добавил я, внимательно наблюдая за реакцией Фараха.

Услышав уточнение, тот немного напрягся и сглотнул.

— Я звонил в Эритрею. Нужно было узнать, уехала ли последняя партия наших лекарств, — с ходу соврал он.

— А мне сказали, что звонок был в Джибути…

Фарах явно не ожидал от меня такой осведомлённости. Его глаза забегали туда-сюда, выдавая усиленную работу мозга. Хм, давай, выкручивайся!

— Ну, так что? — вновь спросил я его, так и не дождавшись ответа.

— Я не звонил в Джибути, я звонил в Эритрею, — упёрся Фарах, смотря мне в глаза и усиленно стараясь не отвести взгляд.

— Почему ты меня обманываешь?

— Зачем мне обманывать тебя, Мамба?! Мы же с тобой столько всего вместе пережили!

— Да уж. Карамба! — внезапно крикнул я, заставив Фараха вздрогнуть от неожиданности.

Дверь тут же открылась, и в комнату вошёл здоровенный негр.

— Позови напарника, и принесите то, что я оставил в комнате отдыха.

— Да. Сейчас.

Фарах всё это время недоуменно вертел головой, пытаясь понять: что вокруг происходит?

— Сейчас увидишь, — обнадёжил я его, не объясняя, что именно ему предстоит увидеть. Пусть помучается немного, теряясь в догадках.

Через пару минут дверь снова открылась, и в комнату внесли поднос. Рядом с графином воды и единственным стаканом стояла небольшая картонная коробка. Поставив поднос на стол, Карамба вопросительно посмотрел на меня.

— Свяжите его, — приказал я, кивнув на Фараха, и застигнутого врасплох провизора тут же скрутили.

Не глядя на него, я вытащил из графина пробку и плеснул воды в обычный советский гранёный стакан, на дне которого просвечивало клеймо Гусь-Хрустального завода. Затем полез в коробку и, нащупав там пузырёк, достал и откупорил его. Смерил взглядом Фараха, всё это время с ужасом наблюдающего за моими манипуляциями, и навскидку определил его приблизительный вес. Потом отсчитал ровно пять капель, секунду подумал и добавил шестую. Жидкость в стакане помутнела, но, чтобы настой тщательнее растворился в воде, я ещё несколько раз крутанул его.

— Открой рот, — велел я Фараху, зажатому крепкими лапами верзилы Карамбы. Но тот лишь отрицательно мотнул головой. Пришлось обратиться за помощью к своим помощникам: — Тогда вы открывайте.

Цепкие сильные пальцы раскрыли рот Фараху, позволяя мне влить жидкость из стакана прямо в горло. Фарах непроизвольно сглотнул и сразу же закашлялся.

— Ты вздумал меня отравить?! — почти с ненавистью выкрикнул он мне в лицо. Затем попытался встать, но тут же рухнул на место, получив кулаком Карамбы по затылку.

— Не надо экспрессии. Зачем мне тебя травить, когда я могу просто расстрелять? Только яд переводить. Ты заврался, Фарах. Но, надеюсь, пока не успел рассказать обо мне ничего лишнего. Хотя, с тебя станется… Впрочем, минуты через три ты мне и так всё расскажешь. Сам.

Пока я заговаривал зубы Фараху, сыворотка правды уже начала действовать. Пребывая в полном неведении и даже не подозревая, чего ожидать от влитого в него препарата, Фарах то злился и ругался, то бледнел и пугался. Наконец, под действием сыворотки в ругательствах Фараха начало проявляться его истинное отношение к происходящему.

— Отпустите его! — дал отмашку я. — Давай, рассказывай, как ты докатился до такой жизни?

— Да ты, да я…

Эмоции пока явно главенствовали над разумом фармацевта. Да и мой приказ не содержал конкретики. Пришлось задавать наводящие вопросы и немного разбавлять их собственными эмоциональными всплесками, чтобы получить хороший отклик от допрашиваемого. Оба моих помощника, едва Фарах начал говорить, покинули кабинет. И теперь я в одиночестве слушал всё, что извергал из себя Фарах. Который, кстати, реагировал весьма бурно, и я узнал много нового не только о себе, но и о других.

Всё оказалось примерно так, как я и предполагал. «Жаль Фараха, — подумал я, услышав его первые невольные признания, — вероятнее всего придётся лишить его жизни». Но в процессе исповеди фармацевта вдруг понял: убийство — это лишнее. Его просто следует изолировать от любых контактов.

И как же это сделать? А вот на этот вопрос ответ у меня был! Кто-то другой при озарении его подобной мыслью, возможно, воскликнул бы: «Бинго!». Но в в моём исполнении это прозвучит малость нелепо.

Когда я узнал от Фараха всё, что хотел, то просто залил ему в глотку снотворное. После этого Фараха под руки вывели из здания и усадили в машину. Которая (вот ведь незадача!) буквально за ближайшим поворотом угодила в небольшую аварию. И Фараха эвакуировали в госпиталь.

Там в обмотанного с головы до груди бинтами провизора и ввели один внутривенный раствор. Пришлось мне потратиться на довольно редкий препарат. Всё же, жалко было дурака: вместе из тюрьмы бежали, вместе столько всего пережили! Да и две дочки у него… Их ещё вырастить надо. Оставив его в больнице, я на следующий день вылетел в СССР.

Фарах, как мне потом сообщили, очнулся лишь через три дня и никого не узнавал. У него практически отсутствовала память о последних десяти годах его жизни. Спустя какое-то время он с трудом узнал жену, а потом и детей. И то, возможно, просто притворился, лишь бы не расстраивать их. Правда, родителей своих провизор помнил, но в основном из эпизодов детства и то весьма смутно. А вот в профессиональном отношении он теперь представлял собой чистый ноль.