Мамины субботы
Шрифт:
То, что происходит в продуктовой лавке Хацкеля, просто игрушки по сравнению с тем, что делается у ворот моей мамы. Но тут все как раз наоборот.
Прохожие осаждают слепого старичка и засыпают его подаяниями. Он понравился людям прежде всего тем, что не ходил с ордой попрошаек, а был сам по себе, следовал собственному пути; во-вторых, ясно видно, что когда-то он был состоятельным евреем и сам давал милостыню. Кроме того, он не требует денег нагло, как прирожденный попрошайка, он просит жалостно:
— Подайте слепому, подайте слепому!
И евреи, милосердные
— Вы погорелец, уважаемый?
— У вас внуки — круглые сироты?
— Вы не местный, дедушка? Где вы остановились?
На все вопросы у старичка один ответ:
— Подайте слепому, подайте слепому!
Вдруг к нему начинает проталкиваться какой-то человек. Он работает кулаками и наступает людям на ноги. Те оглядываются и видят еще одного старичка, который причитает:
— Что тут делается, что тут делается? Кто говорит, что он слепой? Это я слепой!
Первый бедняк, видно, вдобавок к своей слепоте еще и глуховат. Он хватает второго нищего за рукав и просит плачущим голосом:
— Подайте слепому, подайте слепому!
— Это вы, вы мне подайте. Я тоже бедняк, — кричит второй. — И я местный, а вы чужой. Я настоящий слепец, а вы лжец, вы притворяетесь. По вашему голосу я слышу, что вы не слепой.
Услышав такие речи, первый вздрагивает. Он принимается всхлипывать и говорит окружающим:
— Ой, разбойник! Ой, разбойник! Чем ему мешает то, что люди помогают старику?
Он быстро выбирается из толпы. Второй бежит за ним, стуча своей палкой по брусчатке:
— Хватайте его! Он не слепой! Держите его! Он карманник!
— Тьфу на них! — плюются люди. — Вот ведь жулики. Смеются над городом и гребут золото на улицах. Дай Бог нам не меньше.
— Мои слова. — Алтерка хлопает себя по животу. Он стоит в воротах и насмехается над простофилями, которых может одурачить любой проходимец. — Меня они не будут водить за нос. — С этой мыслью он входит во двор, в гусятню, где Лиза, его жена, сидит за обитым жестью столом и ждет своих мадам.
Во дворе появляются два отощавших черных еврея, похожих на ангелов разрушения. Они останавливаются перед гусятником и бормочут что-то себе в усы. Алтерка смотрит на них с подозрением и восклицает:
— Вы же чтецы псалмов! Идите на Синагогальный двор, сидите на ступеньках Синагоги могильщиков и ждите веселья, ждите покойника.
— А если богачи не умрут, нам, Боже упаси, молиться на ваших похоронах? — спрашивает один из них мягко и покорно.
— Лучше подайте, — жестко говорит второй, — чтобы не попасть в наши руки. Ведь сказано: подаяние спасает от смерти.
Алтерка пугается не на шутку и подает каждому по пять грошей. Лиза, которая вечно сидит со сложенными на груди руками и застывшим в углу рта зевком, тоже ощущает силу, исходящую от чтецов псалмов; по всему ее тяжелому засидевшемуся телу бегут мурашки, и она умоляет двух черных евреев:
— Прочтите псалмы за наше здоровье и наш заработок.
Когда парочка уходит, Лиза набрасывается
на мужа:— Ты думаешь, все тебе резники. С кем ты ссоришься, с ангелом смерти?
Во двор входит высокий парень в кожаной куртке, с бугристым, усыпанным прыщами лицом и бельмом на глазу. Второй его глаз остер, как нож, и впивается в Алтерку. Он протягивает руку вроде бы униженно, но в то же время выставляет колючий локоть.
— Иди работать, — говорит ему Алтерка.
Вокруг бельмастого глаза парня появляются морщинки, словно он у него очень болит, а второй, распахнутый глаз становится еще больше и пронзительнее. Парень делает шаг к низенькому плотному гусятнику, берет его за брючный ремень и дергает, давая Алтерке почувствовать, как трясется его живот. Парень смеется, словно сделал это просто так, в шутку, и небрежно бросает:
— Советами я обеспечен. Дайте на глоток водки, вам же будет лучше.
Алтерка меряет взглядом могучие плечи парня и понимает, что этот уголовник готов к драке. Я против него цыпленок, он меня отлупит, и я буду посмешищем, думает Алтерка и, закусив губу, дает парню пару монет.
Уголовник долго рассматривает лежащие на его широкой ладони монеты, словно собираясь их проглотить, и холодно говорит:
— Мало!
Кровь бросается гусятнику в голову. Он смотрит на обитый жестью стол, где лежит тесак. А не помахать ли ему тесаком перед носом наглеца? Тот, словно поняв мысль Алтерки, еще ближе придвигается к гусятнику и шипит:
— Мало, говорят вам!
Лиза, кажется, ничего не видит, она, как сова, спит с открытыми глазами, но тут она вдруг кричит мужу:
— Добавь ему и пусть идет!
Алтерка добавляет парню еще гривенник и делает хорошую мину при плохой игре, стараясь не выглядеть проигравшим:
— Когда я имею дело с хорошим человеком, я тоже становлюсь хорошим.
Браток уходит, и Лиза сыплет соль на раны мужа:
— Думаешь, все тебе квартирный хозяин, на которого ты рявкаешь, когда он приходит требовать плату? С кем ты связываешься, с хулиганом? Он же пырнет тебя в бок ножом!
Во двор вваливается женщина с высоким наморщенным лбом и набожно ссутуленной спиной. Она вцепляется своими большими жилистыми руками в край обитого жестью стола мясной лавки, словно это священный кивот в синагоге, и, раскачиваясь, взывает:
— Евреи, подайте милостыню. В святых книгах написано, что надо подавать беднякам. Кто не верит, пусть возьмет нравоучительную книгу, и он ясно увидит в ней, что бедняк, берущий милостыню, делает дающему большее одолжение, чем дающий бедняку.
— Не делайте мне одолжения, — рычит гусятник, — идите работать. Сейчас канун Пейсаха. Месите тесто для мацы, раскатывайте его по подряду. Ощипывайте битую птицу. Что вы ко мне пристаете? Я сегодня уже достаточно дал.
— Мудрецы говорят, — с напевом, словно читая молитву, отвечает на это женщина, — когда бедняк приходит за милостыней, не отталкивай его словами: «Я сегодня уже давал, приходи в другой раз». Чтобы просящий не уходил от тебя с пустыми руками, Господь, да будет Он благословен, посылает ангела, который смотрит, в добром ли расположении духа, с радостью ли дает богач милостыню или же с печальным лицом. Об этом много сказано в святых книгах…