Мамины субботы

Однако соседи знают правду, знают, что это только отговорки. Он просто остался без денег и на самом деле проклинает тот час, когда ему пришлось перебраться в этот нищий двор. Жители двора не слишком довольны новым соседом. Но моя мама повеселела. Ей больше не будет так печально и неуютно. С тех пор, как умерли реб Борехл и Блюмеле, собственная квартира пугает маму, словно зал прощаний на кладбище.

Алтерка — низенький, плотный и круглый, как бочонок с кислой капустой. Ноги у него кривые, похожие на утиные лапки. Его жена — высокая толстая еврейка с выпученными глазищами размером с кулак. Третий в этой семье — черный кот, отъевшийся и ленивый. Он лежит на обитом жестью столе рядом с окровавленными тесаками, рядом с жирными ощипанными гусями и даже не тронет ни пупка, ни крылышка, ни горлышка. Он гуляет по двору ленивым шагом и едва дышит от ожирения, прямо как его хозяин.

Лизу, жену Алтерки-гусятника, все называют «мадам». Она разговаривает с клиентами очень деликатно и не водит дружбу со всякими там Ентами [25] . С образованным покупателем она даже говорит по-русски. Но однажды весь двор так и застыл с открытым ртом, убедившись, какую ругань она способна извергать.

Это произошло, когда варшавские купцы прислали в Вильну возы с морожеными битыми гусями. Варшавцы кричали на своем диалекте «Мы торгуем честно!», но литвачки [26] не верят польским евреям. Между собой гусятницы решили: никто не даст за товар больше определенной суммы. И пусть польские дрипки [27] подавятся своими гусями! Но вдруг стало известно, что Лиза втайне от всех скупила товар по завышенной цене. Вспыхнула настоящая война. Женщины вопили:

25

Ента — распространенное в прошлом еврейское женское имя. В данном случае имеются в виду простые, необразованные еврейки.

26

Литваки — белорусско-литовские евреи. Белорусский диалект идиша, на котором разговаривали литваки, отличался от других диалектов этого языка фонетически, грамматически и лексически.

27

Презрительное прозвище польских евреек ( идиш).

— Мы, честные дуры, верим ей, мы стоим стеной, а она берет и сговаривается с варшавскими купцами! Как вам нравится эта мадам, которая так деликатно воспитана, да еще и говорит по-русски?

Застывшая на губах Лизы сладкая улыбка сошла с ее лица, и она ляпнула: «Замухрышки долбанутые!» Торговки, эти бой-бабы, способные переорать кого угодно, содрогнулись, словно им на затылок под парик полилась грязная и холодная дождевая вода.

Еще больший скандал разразился между ее мужем и резниками. Резники утверждали, что привезенные из Варшавы битые гуси зарезали их самих. Никто больше не принесет им под нож цыпленка. Все бросятся покупать дешевых польских гусей. Алтерка кинулся на одного из резников с кулаками. Ему едва не объявили бойкот. С тех пор он в жутких отношениях с резниками. Он думает, что они его прокляли. Проклятие подтверждается тем фактом, что ему пришлось выехать из своих светлых залов и перебраться в этот бедняцкий двор.

Тем не менее он не отчаивается и в первую же субботу показывает всем, на что способен.

В час предвечерней молитвы мама берет свои священные книги и усаживается с ними на пороге. Наша кошка с белым пятном на носу устраивается рядом с ней, подложив под себя хвост; она зевает осторожно, словно старается не ловить в субботу мух. Мама видит в открытую дверь напротив, как Лиза ставит на скамейку миску с кипятком.

Мама спрашивает:

— Мадам, где вы в это время взяли горячую воду [28] ?

28

В субботу запрещено разводить огонь и нагревать жидкости.

Однако, поскольку дым из трубы не идет, мама не хочет брать грех на душу, подозревая еврейку в том, что она втихаря развела огонь в плите.

И все-таки, несмотря на свои старания не впасть в грех, мама видит, как Лиза распускает волосы, моет их, словно девушка [29] , расчесывает гребнем и совсем не стесняется стоять перед мужем полуголой. Настоящая осквернительница святости субботы! Мама сердится, но молчит, потому что Лиза запросто может ей нагрубить: мол, что это вы суете свой нос в чужую квартиру?

29

Согласно еврейской религиозной традиции, замужние женщины, в отличие от девушек, должны коротко стричь свои волосы и носить поверх них парик.

Маме больно видеть, что в квартире реб Борехла и Блюмеле поселились такие люди, и она хочет вернуться в свою комнату, чтобы на них не смотреть. Но в кузнице темно — читая там, можно ослепнуть. Кроме того, ей не по сердцу сидеть в святую субботу в мастерской, рядом с мехами, среди угля и пудовых молотов, среди ящиков с распахнутыми хищными пастями и стальных пил со звериными зубами. Мама не уходит с порога и пытается углубиться в чтение Пятикнижия на простом еврейском языке.

Появляется Алтерка-гусятник, разодетый в пух и прах. Он долго разглядывает свои жирные пальцы, вынимает из кармана маленький ножичек и начинает подрезать ногти. При этом он спрашивает медовым голосом:

— Лиза, ты готова?

Мама мягко и подчеркнуто вежливо замечает:

— Реб Алтер, сегодня суббота.

— Ну и что? — Он делает вид, что не понимает, к чему она клонит.

— Разве вы не знаете, что в субботу нельзя стричь ногти?

— А вам-то какое дело? — спрашивает он.

Мама приводит самый мощный аргумент:

— Вы продаете евреям кошерную птицу.

Этого вполне достаточно. Он вспыхивает и начинает орать:

— Ну так не покупайте у меня кишок, моя дорогая! Донесите на меня резникам, донесите вашему сыну, который просиживает штаны в ешиве. Лиза, как тебе нравится эта новая праведница Двойра-Эстер [30] ?

30

Имеется в виду жившая в конце XIX — начале XX века в Вильне знаменитая благотворительница Двойра-Эстер Гельфер.

— Что ты разговариваешь с этой нищенкой? — отвечает Лиза, не выходя из квартиры.

Мама поднимается, берет свои книги и возвращается в кузницу. Она не будет осквернять святой день, препираясь с такими грубиянами. Гусятник кричит ей вслед:

— Я сейчас еще и сигару закурю!

— Чтоб у вас рот был на затылке! — благославляет его мама и хлопает дверью. Кошка едва успевает отскочить и спасти свой хвост. Она остается снаружи, на нашем пороге, одна.

В окно мама видит, как мадам выходит из своей квартиры празднично одетая; над ее большой головой в маленькой шляпке — летний зонтик [31] в цветочек. Дождь не идет, и солнце не припекает. И все же Лиза берет в субботу воздушный шелковый зонтик, чтобы показать его на широкой улице. Она похожа на большую деревянную бочку, поверх которой — перевернутая миска, а на миске — плоская тарелочка. Ее коротышка муж пританцовывает, левой рукой берет жену под руку, а в правой держит тросточку, выпячивая свой колышущийся живот. За ними идет отъевшийся кот. Он крадется неслышными шагами, чтобы хозяева его не заметили.

31

Согласно еврейской традиции, в субботу запрещено ходить с зонтиком.

Кот умен. Но Лиза еще умнее. Она останавливается. Медленно поворачивается всем телом, и муж поворачивается вместе с ней. Лиза ничего не говорит, но Алтерка понимает, в чем дело, и угощает кота своей тростью. Кот тоже понимает, в чем дело, и широким хозяйским шагом возвращается во двор, спокойно, словно ничего и не случилось.

Алтерка останавливается и морщит лоб. В его морщинах лежит глубокая мысль и размокает, как зерна ячменя в курином зобу. В конце концов жесткая мысль размягчается, и гусятник проглатывает ее.

— Ты знаешь, Лиза, почему весь мир так ненавидит кошку и так уважает собаку? У обеих есть когти, но кошка прячет их в бархатных подушечках, а собака их не скрывает. Мир ненавидит таких лицемеров, как резники.

От мудрости мужа по лицу Лизы растекается улыбка до ушей. Однако ее оттаявшее было лицо тут же каменеет снова. Ей приходится наклонять свое тяжелое тело, свою большую голову и воздушный зонтик, чтобы пройти в узкую калитку, ведь в честь субботы ворота заперты. Супруги протискиваются в калитку, распрямляются и отправляются на прогулку по широкой улице.

Кот во дворе осматривается и видит на нашем пороге кошку, которая из уважения к святой субботе старается не проглотить муху во время зевка. Кот задумчиво проходит мимо нее, неожиданно, словно невзначай прыгает и кусает ее в спину. Мама у мутного окна своей комнаты погружена в чтение Пятикнижия на простом еврейском языке, однако, услышав вопль нашей кошки, она подбегает к двери и впускает ее, — та, ни жива ни мертва, озирается и вылизывает укушенную спину.

Больше мама не выходит со своими святыми книгами на порог нашей квартиры в субботу в час предвечерней молитвы.