Мамка

— Потому, — шептала она, — я къ вамъ, милая, довріе получила, а кавалеръ этотъ — кто-жъ его знаетъ? Напоитъ, да оберетъ… А тутъ у меня, миленькая, пачпортъ, да двнадцать рублевъ денегъ.

И ушла.

Ольга знала, что спутницу ея зовутъ Акулиной Ивановной, что она крестьянская двица Некормленной губерніи, Пустопорожней волости, деревни Заплатина, Неурожайки тожъ, — что она деть на готовое мсто, выписанная, по рекомендаціи отъ конторы, блою кухаркою, въ незнакомую чиновничью семью въ городокъ К… Препроводительное письмо, по просьб Акулины Ивановны, она сама ей читала: оно лежало тутъ же, съ паспортомъ, съ деньгами. Ей было до боли завидно этой бойкой, сытой, устроенной при мст, женщин, и жаль своихъ собственныхъ неудачъ. Она думала о своей судьб и ея, и готова была помняться съ нею хоть сейчасъ своимъ ненужнымъ ей, нищимъ дворянствомъ, и своимъ забытымъ полуобразованіемъ. Думала, покуда не уснула.

Проснулась отъ внезапной остановки позда. Кругомъ — поле, брезжитъ разсвтъ, люди бгутъ мимо оконъ, по насыпи, машутъ руками, что-то кричатъ.

— Что случилось?

— Женщину убило. Съ позда свалилась. На смерть! Вздумала на ходу изъ вагона въ вагонъ перейти, — ну, а хмельная была. Её и стрясло. Такъ — всю голову въ лепешку.

Женщина эта была веселая Акулина Ивановна.

И вдругъ — точно молніей озарило Ольгу: а узелокъ-то!? Вдь, онъ у нея, у Ольги. Тамъ — паспортъ, тамъ — рекомендація… Вдь это, значитъ, сразу на готовыя харчи?.. Въ позд никто ея, Ольги, не знаетъ, Акулины Ивановой тоже…

И когда, на ближайшей станціи, былъ составленъ протоколъ о происшествіи, и Ольгу, какъ сосдку погибшей по вагону, жандармъ спросилъ:

— Какъ звать?

Она смло отвтила:

— Акулиной Ивановой… Лаптикова — прозвище.

— Покойницу знала?

— Нтъ… Впервые дорогой съхались…

— Говорила съ нею въ дорог?

— Какъ же, господинъ офицеръ! Очень даже много говорили.

— О чемъ?

— О своихъ длахъ. Насчетъ мстовъ больше.

— А какъ ее звали по имени? Не упомнишь?

— А тоже Акулиной, господинъ офицеръ. Съ того у насъ и разговоръ пошелъ, что чудно намъ стало, какъ это мы об, незнакомыя, сошлись, и об Акулины.

— Паспорть?

— Вотъ онъ.

Жандармъ поглядлъ, — все выправлено въ порядк, - записалъ.

— Куда дешь?

Ольга назвала.

— Ожидай: можешь быть вызвана, какъ свидтельница. Грамотная?

— Не обучена…

— Съ Богомъ.

Въ вагонъ Ольга возвратилась уже не дворянкою N., но крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Свой собственный паспорть Ольга-Акулина запрятала въ своихъ вещахъ, а по паспорту Лаптиковой явилась въ К… къ обозначеннымъ въ препроводительномъ письм господамъ. Оставаться у нихъ на служб она, конечно, не собиралась: она хала, какъ рекомендованная блая кухарка, а и готовить-то путемъ не умла, — разв самыя простыя кушанья.

— Больше недли меня не продержать, выгонятъ, — разсуждала она. — А мн того и надо. Какъ пріду на мсто, сейчасъ себ сошью шерстяное платье, чтобы сколько-нибудь видъ имть. А потомъ — въ Москву, тамъ меня никто не знаетъ. Съ этимъ видомъ, да съ моею наружностью и ловкостью, я себ хорошее мсто найду. Денегъ тратить не буду, посылать мн некуда, харчи готовыя, одться, обуться простому человку немного надо, — скоплю сто рублей, тогда можно будетъ и опять дворянскій паспортъ вытянуть изъ-подъ спуда, и опять поду въ Петербургъ искать мста подходящаго, приличнаго… Съ одежею, да съ возможностью выжидать, перебиться, — найти мсто можно. А безъ этого нашей сестр, горемык, одно мсто — на панели.

Дйствительно, господа въ К*** продержали Ольгу недолго. Нсколько дней она сказывалась больною, а, когда выздоровла и стала готовить, господа разразились лютою бранью на мошенничество конторы, приславшей имъ, вмсто опытной кухарки, совсмъ первобытную стряпку, и выдали двушк расчетъ и денегъ на обратный билетъ. Какъ и собиралась, она отправилась въ Москву, записалась въ тамошнихъ конторахъ и, благодаря своей симпатичной вншности и представительности, дйствительно, въ самомъ скоромъ времени получила мсто горничной въ богатомъ купеческомъ дом.

Мсто Ольг попалось чудесное: дла мало, денегъ много. Съ подарками, «на чаями» и т. д. она зарабатывала рублей 25 въ мсяцъ. Пятнадцать тратила на себя, десять относила на книжку, въ сберегательную кассу. Въ дом было много женщинъ. И хозяйк и дочерямъ ея очень полюбилась красивая, смышленая, отесанная горничная. Ей много дарили вещами и обращались съ нею настолько хорошо, что Ольга не разъ подумывала, ужъ не признаться ли ей во всемъ? Люди хорошіе, — авось, помогутъ и на ноги поставятъ. Но ложный стыдъ и страхъ, что ей не поврятъ, заподозрятъ за нею какое-нибудь темное дло, ее удержали.

— Еще боялась: за бглую нигилистку почтутъ, — наивно оправдывалась впослдствіи двушка.

Въ скоромъ времени, хозяйка Ольги отправилась въ Крымъ и взяла ее съ собою прислугою. Въ Крыму они оставались недолго: пришла телеграмма, что въ московскомъ дом случился пожаръ, и много погорло. Возвратясь въ Москву, Ольга убдилась, что, въ числ другихъ погорвшихъ вещей, погибъ и ея сундучокъ. Дорогого въ немъ ничего не оставалось, но… между крышкою и обивкою его былъ Ольгсю заклеенъ второй ея паспортъ, на собственное ея имя Ольги N. Такимъ образомъ, она утратила свою настоящую личность и на вки осталась крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Поразило ее это страшно; она плакала горькими слезами, не смя никому объяснить, о чемъ такъ горько разливается. Хозяйка, чтобы утшить ее въ пропаж погорлаго имущества, подарила ей нсколько денегъ, но радости оттого Ольг не прибавилось.

Сто рублей она давно накопила, но полагала, что теперь они ей — ни къ чему. Объ ея сбереженіяхъ было извстно въ дом, и Ольг отбоя не было отъ жениховъ, которые сватались къ ней и сами, и черезъ свашекъ чуть не каждый день. Разумется, она всмъ упорно отказывала и сердила тмъ свою хозяйку, которой непремнно хотлось, въ награду за хорошее поведеніе, выдать Ольгу замужъ — «покуда не свертлась». Она даже нашла ей сама жениха, одного изъ приказчиковъ своего мужа, человка не стараго, солиднаго и красиваго. Ольга и ему отказала. Хозяйка очень разгнвалась. Въ этомъ упорств Ольги она видла что-то скверное, безнравственное.

— О красот своей много мечтаешь! — жестоко говорила она, въ содержанки собираешься.

— Помилуйте, барыня! — оправдывалась двушка въ напрасныхъ слезахъ.

— Тогда — какого же ты принца дожидаешься?!

Одна изъ барышенъ по зим была просватана. Женихъ ея, московскій купчикъ ухарь, изъ цивилизованныхъ, женился ради денегъ. Некрасивой и золотушной невст онъ возилъ букеты и конфекты, а хорошенькой горничной, при каждомъ удобномъ случа, подмигивалъ, — то золотой сунетъ въ руку, то ущипнетъ, то поцлуетъ. Двушка была въ отчаяніи. Подъ гнетомъ этого назойливаго ухаживанія, она чувствовала себя чуть не преступницею.

— Совстно ужъ очень! Люди меня обласкали, одли, обули, а выходитъ, точно я, вмсто благодарности, отбиваю.

Пошла и разсказала все хозяйк. Вышелъ скандалъ. Жениху отказали, а «Акулину» — тоже со двора долой, чтобы впередъ застраховать хозяйскихъ дочерей отъ опасной конкурренціи. Исторія огласилась, и въ хорошихъ купеческихъ домахъ «Акулина» мста не нашла, пришлось спуститься пониже, пріютиться въ семь какого-то бухгалтера… Но и отсюда ее выжила злополучная красота! Она начинала Ольг мшать почти столько же, сколько стснялъ ее когда-то дворянскій паспортъ, но отдлаться отъ этой обузы было трудне, чмъ отъ старой.