Мамочка из 21-го бокса
Шрифт:
– Ольга Петровна, можно Вас на минуточку…
– Что такое? Что случилось?
– Я хотела поинтересоваться, что за диагноз у нас…
Наша докторша выпалила мне название диагноза чуть ли не на латыни и посмотрела на меня… Я стояла в недоумении. Словосочетание «нервная система» меня очень задело. Неужели моя доченька будет инвалидом? Тут я вспомнила, что у нее часто трясется нижняя губка… О, Господи! Только не с нами. Тогда Ольга Петровна добавила: «Вас, наверно, интересует дальнейшая судьба ребенка»…
– Да, – без промедления добавила я.
– У Вас будет абсолютно нормальный
После этих слов с моих плеч такой груз свалился! Нет. Не камень! Валун! Гора сошла! Э-эх! Вот она жизнь! Вот она жизнь! Возрадуйся!
Сегодня все шло по-другому. И снег за окном падал прекрасней. И Варя улыбалась теплее! И медсестры были доброжелательней и дружелюбней! Сегодня был мой день! День мамочки из 21-го бокса! Мамочки, которая не спала ночами, следя за покоем своего ребенка. День женщины, которая не отходила от своего чада, меняя капельницы и пеленки. Женщины, которая сцеживала свое молоко по часам и минутам, и выкармливала малыша! Варя шла на поправку – это была моя победа! Болезнь отступала!
Моя девочка стала сосать соску, как все обычные дети. Теперь я дышала спокойнее. Моя осанка стала тверже. Шаг ровнее. И все-то у меня спорилось да ладилось. Я переодела Варю, накормила ее, уложила спать, и пошла на обед. В столовую.
Маринка, Танька, Ольга и остальные – все уже были там. Осталось только два свободных места. Я заняла одно из них. Сижу, ем. В светлое помещение вошла девушка в светло-голубом спортивном костюме. Я видела ее уже не в первый раз. Она все время ходила поникшая и печальная. Мне всегда хотелось узнать, что с ней, но как-то не получалось завести разговора. Она сидела напротив меня. Долго водила ложкой в супе и не ела. Я спросила: «Что с тобой?»
– Наверно, что и со всеми здесь. У меня болеет ребёнок, – не поднимая голову, ответила она.
– Ничего! Поправится! – ждала я, когда она на меня посмотрит.
– Тебе легко говорить! Она у меня вообще не ест… – бросила она ложку в щи.
Я вспомнила, что, проходя мимо их бокса, видела, как эта мамочка стоит у кроватки малыша, а над ним висит какое-то оборудование. В колбе бурлят и вьются пузырьки… Но я не знала, что это…
– Ты понимаешь, она не может глотать! Я кормлю ее через зонд! – со слезами она посмотрела на меня.
– Как раз-таки я это отлично понимаю! Сама через это прошла! Только я вот, что сделала: попросила врачей убрать этот зонд, и потихоньку приучала ребенку к соске. Попробуй и ты! – вселяла я в неё уверенность.
– Ты, правда, так сделала? – боялась мне поверить она.
– Конечно! – уверяла я.
Мамочка успокоилась, скушала суп, второе, выпила компот и, воодушевлённая, исчезла из столовой. Я сидела довольная тем, что смогла хоть кого-то подбодрить. Народ не расходился. Это было единственное место, где можно было пообщаться и отвлечься от проблем.
– Машка, спой песню, – просили меня девчонки.
– Ну, что вы! Сейчас услышат, опять заорут!
– Да ну! Пой, давай! Ну, хотя бы частушку тогда…
– Ну, хорошо! Только одну!
Все сидели в ожидании моего перла.
– А давай матюкальную! – предложила Танька.
– Ну, давай, ты можешь! Повесели нас, – начали все остальные.
Я запела:
«Раньше я жила-не знала, что такое кокушки а-а-а, пришло время… застучали-и-и … кокушки по жопушки»! Девчонки расхохотались, и вышло это так громко, что нас услышала медсестра: «Это ещё что такое? Вы забыли, где находитесь? Это больница! Боль-ни-ца! Успокойтесь и ведите себя прилично!»– Радовались бы, что мы отвлекаемся. И так у всех только горе на уме, – высказались девчонки.
Я не унималась и допела им эту песню шёпотом: «Бригадир у нас хороший. Бригадир у нас один. А-а-а! Соберёмся всей бригадо-о-ой. И хм-хм ему дадим!»
– Ну, Машка, ты даёшь! Хоть ты повеселишь, так ладно.
– Ладно, девочки, расходимся. Пора уже.
До ужина время пролетело быстро. На нем ко мне подбежала мамочка в светло-голубом спортивном костюме. Она откуда-то знала, как меня зовут.
– Маша, Маша! Она ест! Ест! Как хорошо, что ты мне это посоветовала! Она ест, только срыгивает потом все…
– А ты как хотела? У нее желудок еще не привык к этому. У меня сначала вообще по 10 граммов ела, а теперь 75 и больше! Ничего – все будет хорошо, я узнавала, – с улыбкой произнесла я.
Входные двери хлопнули, и с улицы зашла новая мамочка. Ее встретила та же молочная медсестра, что и меня, Людмила Александровна. «А где дети?» – спросила она.
– Сейчас принесут.
Через несколько минут занесли двое близнецов. Медсестра взяла обоих на руки и понесла в бокс. Мамочка, растерянная и взлохмаченная, бежала за ней. Мы с Танькой были в шоке.
–Двое!
–Двое…
– С ума сойти! Тут с одним-то не знаешь, как справиться!
– Бедная… Намучается.
Не успела я это произнести, как входные двери открылись снова. Шла мамочка и три медсестры. У каждой сестрички по ребенку.
–Тройня!
– О, Господи, что за день?!
– Дар речи потерять можно!
– Как она с тремя обходиться будет?
– Может, родственников пустят… чтоб помогали ей.
– Не знаю…
Мы сидели, выпучив глаза и открыв рты. Смотрели друг на друга и сопереживали молоденькой мамочке.
«Мамочка из 21-го бокса»! – кричала меня медсестра.
Я испугалась и побежала к своей палате.
–Что случилось?
– Вы переезжаете!
– Куда? Зачем? Нам и тут хорошо!
– Это не обсуждается. Врач так сказала. Вы уже почти выздоровели, а тут поступили «тяжелые», им лучше лежать отдельно. Вы переезжаете к Грошевым.
– А? К Грошевым! Тогда ладно!
Я собрала свои вещи, подхватила Варю, и мы перешли в другую комнату. Там было большое окно, которое выходило на город!
– Как тебе повезло, Танюха! А у нас только крышу соседнего здания видно. Ты, наверно, в Новый год и салют видела…
– Конечно!
– А я дак спать легла. Никакого салюта, никаких поздравлений. Нет, родные, конечно, мне звонили, ну да разве мне до этого.
– А муж?
– И он звонил. У него там очень весело было. На площади отмечал! Как раньше… Как будто нас и нет вовсе. А мы есть. Мы лежим в больнице.
– Вот урод!
– Да… Я уже к этому привыкла. Мне теперь он совсем безразличен стал. Главное – Варя. А она идёт на поправку, и скоро нас выпишут! Я надеюсь…