Мамочки и папочки

Я сейчас задохнусь. Паника заворачивается, как кромка разрушительной волны и затягивает меня в себя. Откуда ему известно о моем отчислении и кем я работала? Даже, если об этом поведал Янис, какого черта этот тип заявился сюда спустя пять лет?

– Неужели ты и впрямь думала, что у него нет семьи? Что у такого человека, с такими возможностями никого нет?

– Я и сейчас в этом не сомневаюсь. Иначе бы его родственники пришли оббивать пороги моего дома как минимум пять лет назад. Но что я вижу? Ко мне явился какой-то мужик, называющий себя старшим братом Яниса, которого вдруг оскорбил тот факт, что ему не достались его денежки. Пожалеть тебя? Дать платочек?

– Тут ты права, – усмехается он. – Я больше похож на одного из его друзей, которые, скажем, потерпели неудачу в бизнесе и очень нуждаются в деньгах. Почему бы не воспользоваться наивностью молодой девушки и не отжать у нее приличную сумму? Запугать её. Довести до ручки. – Мой желудок сейчас разорвется от ужаса. Элина наступает на мою ногу, будто говорит мне держаться. – Но видишь ли, я не один из его жалких дружков. Я его родной старший брат, – выговаривает он каждую букву. – И три дня назад в день его смерти мне пришло письмо, написанное рукой Яниса, в котором он рассказывает о тебе и вашей сделке: ты ему рожаешь ребенка, а он обеспечивает тебя на всю оставшуюся жизнь.

Не могу в это поверить. Отказываюсь в это верить! Нервный смешок вырывается из меня, как перья в разорвавшейся подушке.

– Покажи мне это письмо, – говорю, оборонительно сложив руки.

– У меня его с собой нет.

– Разумеется! – усмехаюсь я, поерзав на стуле. – Пришел сюда качать свои права и забыл прихватить единственное доказательство своих слов.

– Доказательством моих слов служат факты о тебе и твоей жизни до встречи с моим братом. Откуда бы мне стало о них известно? Ты погрязла в проблемах. Тебе двадцать два, твой парень набрал на тебя кучу кредитов и смылся. Из университета тебя отчислили, потому что платить за учебу стало не чем. Тебя выселили из квартиры и ты слонялась по общежитиям, где жили твои сокурсницы и подруги, – смотрит он на обалдевшую Элину. – Так ведь было?

– Что тебе надо? – спрашиваю резко. Нападаю визуально. Набрасываюсь! – Чего ты хочешь? Денег, которые тебе не достались?

– Мне нужна справедливость. Я не переношу пресмыкающихся. Знаешь, кто это такие? Они палец о палец не ударят, но ведут себя так, будто не разгибая шеи работали днями и ночами. Они покупают дорогое жилье не за свои деньги. Машины. Путешествия. Даже домики на дереве. Потому что попросту не знают, как заработать их в достойном количестве. И потому они преуспевают во лжи. Готовы даже плодиться ради бумажек.

– Попридержи-ка свой язычок, мачо! – вспыхивает Элина. – Мне казалось, я видела многое, но чтобы…

– Ребенок! – заявляет Витан, будто в этой комнате есть только мы вдвоем. – Это всё, что мне нужно. Можешь оставить себе этот дом, машину, что стоит во дворе и всё то, что мой брат по глупости переписал на тебя. У вас ведь была сделка: ты ему ребенка, а он тебе свое состояние. Второе остается у тебя, а первое ты отдаешь его семье. Всё честно.

– Если ты сейчас же не уберешься из моего дома, я позвоню в полицию. Я тебя не знаю. Обманным путем ты втерся в мое доверие и оказался в моем доме, после чего стал нести чушь. Она меня пугает. Я понятия не имею, каковы твои помыслы и на что ты способен. Я мать-одиночка, которая пять лет назад забеременела с помощью ЭКО и это решение было осознанным. Кто ты такой – знать не знаю. Мое финансовое состояние, социальное положение и в принципе личная жизнь не твоего ума дело. Для меня ты не более, чем сумасшедший, сбежавший из психиатрической лечебницы, который почему-то возомнил себя родственником моего друга, который, к несчастью, умер. Так что засунь свои жалкие запугивания сам знаешь куда. Вали.

Оценивающий взгляд обрамляет недобрая ухмылка. Несколько минут назад я едва ли сбивала дрожь внутри, но стоило только услышать упоминание о Мари, как материнский инстинкт в одно мгновение оснастил мою оболочку острыми шпагами.

– Попробуй сказать хоть ещё одно слово о моей дочери, и останешься без глаз, – говорю угрожающим полушепотом.

– Мамочка? – раздается сонный голосок Мари. Доспехи тут же слетают с меня, пламя ярости затухает под натиском самых прекрасных чувств, что я когда-либо испытывала. Обнимая своего замусоленного дельфина, Мари стоит в проходе и смотрит на всех нас нездоровыми глазками. – Мамочка, мне плохо.

Громко отодвинув стул, бросаюсь к ней. Падаю на колени, оглядываю побледневшее личико. Только собираюсь спросить, что именно её беспокоит, как у Мари начинается рвота. Убираю волосы за спинку и тихонько приговариваю, что всё хорошо, бояться нечего. Но малышка рвет и плачет, потому что ей страшно.

– Что мне сделать? – шепотом спрашивает Элина над моим ухом.

– Возьми большое полотенце из шкафа в гладильной, и просто накрой здесь всё, а я потом сама уберу. Мари очень горячая, – говорю, с тревогой глянув на подругу. – Вызову врача из клиники. Вдруг вирус какой-нибудь…

– Я сама всё уберу. А вы поднимайтесь!

– Мамочка, – хнычет Мари, прижимаясь ко мне. Она вся дрожит, жар её тела обжигает мне кожу. Стараюсь не впадать в то кошмарное состояние, когда не чувствую ничего, кроме полной беспомощности и непонимания, как помочь своему ребенку. – Мамочка, у меня болят пальчики. И ручки. И ножки.

Подхватываю её на руки и поворачиваюсь к перепуганной Элине.

– Вызови скорую, – прошу шепотом. – Скажи, что у ребенка высокая температура и рвота. Мы пока умоемся и переоденемся…

Тревога крадет слова. Целую малышку в волосы, прижимая её обессиленное тельце к себе. Каждый раз, когда она болеет, я мысленно задаюсь вопросом – почему она, а не я?

– Конечно! Не беспокойся! Я всё сделаю!

Иду к лестнице, осторожно, но быстро поднимаюсь по мраморным ступеням, приятно охлаждающим горячие ступни. И только, когда заношу Мари в свою в ванную комнату, вспоминаю, что совсем позабыла о наглом самозванце, который всё это время молча сидел за столом.

– Моя маленькая, – лаского шепчу ей, осторожно усаживая на стул. Отрываю пару тканевых салфеток из рулона, смачиваю их теплой водой и аккуратно протираю любимое личико. Мари отстраняется, нижняя губка вздрагивает. – Тебе плохо, солнышко?

– Я не хочу больше! – рыдает она и сквозь слезки смотрит на унитаз.

Ещё один приступ рвоты. Не могу не спросить снова: почему она, а не я?

* * *

– На море были? – спрашивает врач скорой помощи, после осмотра Мари. Жаропонижающее сработало быстро. Малышка быстро заснула, и мы спустились в гостиную. – Сегодня или вчера?

– Вчера, – отвечаю, беспокойно следя за движением шариковой ручки между её пальцами в белых перчатках. Женщина в ярко-синем медицинском костюме и маске на лице, бегло заполняет неведомый мне документ с данными Мари. – Но мы ничего и никогда не покупаем на пляже. Еду всегда берем с собой.

– Вы не первые с подобными симптомами. Прошлым летом было то же самое: резкое повышение температуры, тошнота, рвота, сыпь на коже. В основном заражаются дети. Вчера как раз были на вызове по тому же поводу. Через пару улиц от вашей. Отец с дочерью рано утром пошли на пляж, а уже к обеду оба слегли. Вы себя как чувствуете?

– Обыкновенно. Нормально.

– Для профилактики пропейте вот этот порошок, – записывает она название и дозировку на серой бумажке. А потом смотрит на Элину рядом со мной и хмурого мужчину, который всё ещё находится в моем доме. Подняв одну бровь, женщина добавляет: – Пропейте вы все. Хуже не будет. А если всё же почувствуете недомогание, тогда следуйте вот этому перечню.