Мамонт
Шрифт:
В травме это называется «зэковский удар», а когда-то, во времена Римской империи – «укол легионера». В этом месте у человека проходят два очень крупных сосуда: подмышечная артерия с одноименной веной и плечевой нервное сплетение. А под ними – купол легкого. Если сверху, параллельно шее, воткнуть нож, вся кровь за 20-30 секунд из человека вытечет в плевральную полость. Ранение смертельное по определению. Но здесь нож был узкими, и перерезанной оказалась только вена, да и то частично. Поэтому дяденьку успели довезти живого. Точнее, еще живого.
Первый сигнал
Громко стукнули о стены с разбегу выбитые каталкой подпружиненные двери операционной. Пациента буквально кинули на стол. Над ним склонились сразу три анестезиолога, и через минуту он уже имел «в каждой дырке по трубке». Параллельно его раздевали, обкладывали стерильным бельем, мазали йодом и спиртом.
Оперсестры – две! – едва успели вывалить на столик инструменты, на ходу завязывая рукава стерильных халатов, как места анестезиологов заняли одетые мною хирурги. Анестезистки начали переливание крови. Лили сразу в подключичную и две вены на ногах. На мониторе светились нехорошие цифры: АД 40/10.
– Да налейте его скорее! Он пустой совсем, твою мать…
– Льем, дай хоть три минуты!
– Нету у него трех минут, быстрее!
Наконец цифры стали расти.
– Начинайте работать! – дал отмашку анестезиолог. – Только не борзейте, в грудную клетку пока нельзя, будет остановка. Первая задача – гемостаз.
– Не учи, ежу понятно…
Скальпель погрузился в бескровную кожу, расширяя рану. Вот тут-то и начался кошмар.
Струя крови, газированная воздухом из пробитого легкого, ударила прямо в лицо хирурга. Хорошая струя, толщиной в палец. Фонтан крови бил, пульсируя, пока его наконец не придавили.
Теперь уже матерился анестезиолог, которому не удавалось удерживать давление. Кровь переливали непрерывно, я не успевал выносить пустые флаконы и подавать полные.
Как только пытались убрать из раны тампон и что-то сделать, фонтан снова поливал все вокруг. Через тридцать минут «картина кровью» напоминала фильм ужасов: хирурги были облиты с головы до ног. Кровь сосульками свисала у них с ушей, капала с бестеневой лампы, текла со стола, с наркозного аппарата. Я не успевал вытирать пол, давно перестав обращать внимание, как хлюпает у меня в ботинках. Столько крови сразу с тех пор я не видел никогда в жизни. Даже на охоте, разделывая лося. Ну, ведро крови. Ну, два, если раненый зверь успел побегать. Но столько…
Когда в нашей больнице закончились запасы крови, стали привозить из других и со Станции переливания. Кошмар становился бесконечным. Мне хотелось скорее проснуться где-нибудь в другом месте. В довершении сестра-анестезистка, сделав резкое движение к баллону с кислородом, поскользнулась и шлепнулась навзничь эту лужу, насквозь промокнув и обрызгав всех вокруг.
Приехал завотделением. Без толку. Один за другим два профессора. На каждого новенького смотрели с надеждой, но, выпустив из пациента два-три литра крови, сдавался и он. Появился даже Шланг. Правда, близко
к столу не подходил. Помялся в дверях, не желая портить дорогую обувь, и подал совет:– А, может, хватит? Подумаешь, уголовник какой-то…
И весомо добавил:
– И вообще это травма, не совместимая с жизнью.
Один из профессоров (к тому времени различит их можно было только по росту, лица у всех были в одинаковой кровавой корке) боком начал подходить к Шлангу, вполголоса произнося отборные матерные ругательства. Членкор ретировался, не дожидаясь приближения страшного вампира.
– С-советует, с-сука, – прохрипел начавший операцию Гробовщик. – А что я в протоколе операции напишу? Что на живом не смог кровь остановить? В операционной? Что литров тридцать крови на пол вылил? Что я обосрался?
– Не ты один. Мы тут всей кафедрой обосрались. Бог наркоза, что скажешь?
На маске анестезиолога вздулся и лопнул красный пузырь.
– Тридцать один литр двести пятьдесят грамм. И почти четыре литра эррмассы. Три остановки сердца. Время…., – он посмотрел на часы, – четвертый час уже… ковыряемся.
На минуту наступила тишина. Было слышно, как со стола падают капли крови.
– Надо вызывать Емельянова, – прозвучал чей-то голос.
Я чуть не засмеялся. Ну да, «позовите Вия!» Что может этот старый пердун?
– Чего стоишь?! – вывел меня из оцепенения все тот же голос, – беги, пусть его привезут! Быстро!
Я вышел, передал кому-то команду. Ах вы, засранцы! Я думал, только Шланг – это шланг. Исключение, подтверждающее правило: хирурги – люди смелые и решительные. А вы оказались таким же говном. Боитесь взять ответственность? Хотите, чтобы старый дед дал приказ прекратить операцию? Ему же ничего не будет, а вам еще карьеру нужно делать…
Из меня будто выпустили воздух. Механически вернулся в оперблок, взял свое ведро и продолжил шлепать тряпкой, избегая смотреть в лицо бывшим кумирам.
Сменивший Горобовщика хирург держал палец в ране затычкой, прижимая руку второй рукой. Фонтан затаился, превратившись в ручеек.
Пока ждали Мамонта, я успел более-менее привести в порядок пол и стены, а сестры переодели хирургов. Протерли глаза бестеневой лампы, отмыли наркозный аппарат. Остался только (лишь?) тяжелый запах крови. И такая же тяжелая атмосфера бессилия в ожидании смерти.
Мамонт вошел тяжелой старческой, шаркающей походкой и зачем-то, не заглянув в операционную, начал мыть под хирургическим гусем дрожащие руки: то щетка, то мыло выскальзывали и со стуком падали в раковину. Наконец он закончил плескаться и вошел в операционную. Пока его облачали в стерильный халат, старший из профессоров докладывал обстановку. Мамонт подошел к столу и протянул к операционной сестре мелко дрожащие руки:
– Перчатки!
Пока сестра натягивала ему перчатки, он повернул голову к анестезиологу:
– А понизь-ка, сынок, ему давление.
– Опасно, – анестезиолог нервно шмыгнул носом, – у него уже три остановки…
Мамонт молча посмотрел ему в глаза. Не договорив, анестезиолог отвернулся и начал тыкать иглой шприца в какой-то флакон. Теперь и у него тряслись руки.
Цифры на мониторе поползли вниз.
– Докуда опускать?
– Ну… оставь чуть выше нуля.
– ???