Мамы-мафия: крёстная мать

Я пожала плечами.

– У неё даже не получается проветрить комнаты или выкинуть в помойное ведро баночки из-по кошачьей еды. Она чувствует себя неудачницей и одновременно ощущает дикий гнев по отношению ко всем, кто даёт ей понять то же самое. Я боюсь, что ей нужна… э-э-э… психологическая помощь. И Ронни тоже. Ты видел, что он вчера сделал с булочкой? Он растёр её пальцами в пыль, вместо того чтобы съесть. И это мужчина, для которого я всегда пеку дополнительный противень пиццы.

– Да, я тоже очень беспокоюсь за них обоих, – сказал Антон. – Ронни говорит, что он просто не может до неё достучаться. Она даже не разрешает себя больше обнимать.

– О, это я могу объяснить, – сказала я. – Мими злится на него, потому что он рассказал о выкидыше своей матери.

– Но он должен был, – ответил Антон.

– Нет, не должен, – возразила я. – Его мать вообще не знала, что Мими беременна.

– Но она же не может злиться на Ронни из-за того, что он… рассказал матери о таком важном событии, – заметил Антон.

– Может, – ответила я. – Какое дело его матери?

– Ну да, она…

– Она глупая корова, которая смотрит на Мими сверху вниз, потому что та не мечет одного ребёнка за другим, – перебила я его. – Она написала Мими письмо, в котором значилось, что она должна быть рада, что её слабое тело отторгло эмбрион, поскольку бедный Ронни не заслужил ребёнка-инвалида. И что Мими лучше всего выкопать себе могилу, чтобы Ронни мог найти себе более молодую и более здоровую мать для своих детей.

– Она действительно это написала? – неверяще спросил Антон.

– Примерно, – ответила я. – Только другими словами.

– Это очень резко, – заметил Антон.

– Да, она действительно настоящая злая свекровь, как в пословице, точно как т… – Я запнулась. Вот дерьмо. – Как те злобные свекрови в сказках, – неуклюже добавила я.

– В сказках, я думаю, злобные мачехи, – заметил Антон.

– Ах да, верно, – сказала я, с сомнением глядя на дочку Антона Эмили, которая с момента их прихода цеплялась за его рукав и безотрывно смотрела на меня своими тёмными глазами. Эмили было шесть лет, и она выглядела, как хрупкий азиатский ангелочек, с её бархатной кожей и прекрасными миндалевидными глазами, опушёнными густыми ресницами, которые она унаследовала от тайландских предков её матери. Её волосы были чёрными и блестящими, как вороново крыло, и когда она улыбалась, на её щёчках образовывались ямочки. Не то чтобы она когда-нибудь мне улыбалась, наоборот – если она вообще на меня смотрела, то таким взглядом, как будто я только что откусила голову её любимой кукле Барби.

– Она такая робкая, – прошептал мне Антон над её головой, но я не была уверена, так ли это. Во всяком случае, на дружеское приглашение Юлиуса поиграть с ним Эмили ответила совсем не робко:

– Я не играю с младенцами.

Антон засмеялся.

– В шестилетнем возрасте два года разницы играют большую роль!

– Мне скоро пять. – Юлиус был очень обижен. Я тоже. В конце концов, он был выше хрупкой Эмили на полголовы и вообще очень развитый для своего возраста. – Я умею ездить на двухколёсном велосипеде.

– О, это здорово, – сказал Антон тоном «Я хочу подольститься к ребёнку моей подруги, чтобы набрать у неё побольше пунктов». От этого тона ему, очевидно, было самому неловко, потому что он слегка покраснел. В самом деле, путь в моё сердце вёл прямиком через расположение моих детей. С Юлиусом, правда, это было не особенно трудно: он почти ко всем людям относился с симпатией, у него была солнечная маленькая душа. Нелли казалась более сложным случаем.

– Тогда мы могли бы все вместе устроить поездку на велосипедах, как вы думаете? – добавил Антон уже не так льстиво.

– Хорошо, – сразу же обрадовался Юлиус. Мы с Эмили не сказали ничего. Последняя совместная поездка ещё сидела у нас в памяти.

Эмили не хотела играть с Зентой и Бергером, нашими рыже-полосатыми котятами, хотя они в это время были совершенно очаровательны – игривые, пушистые и милые. Все дети были от них в восторге, то есть все, кроме Эмили.

По совету Анны я пригласила Антона и Эмили на ужин.

– Будет лучше, если вы вместе займётесь совершенно нормальными вещами, а не только походами в театры и ужинами в шикарных ресторанах, – сказала Анна. – Может быть, вам стоит как-нибудь вместе приготовить еду. Стоя рядом, вы нарежете овощи, вытрете с глаз друг друга слёзы от лука, покормите друг друга маленькими лакомыми кусочками, а дети в это время совместно накроют на стол. Как счастливая большая семья. А когда дети пойдут спать, вы вместе помоете посуду и займётесь этим на кухонном столе.

Мне понравилась эта идея, хотя мы, конечно, не ковали никаких планов по поводу ночёвки. И это дело на кухонном столе – я никогда не решусь на такое при наличии детей в доме! Мне хватит и взаимного кормления. Но так как Эмили заняла руку Антона, он не мог даже нарезать перец для салата. Его взнос в готовку состоял в том, что он наблюдал за моими действиями и пил красное вино.

Эмили висела на его руке с тех самых пор, как он обнял меня при встрече.

– Сегодня с нижним бельём? – шепнул он мне на ухо. У меня как раз ещё оставалось время для приятных мурашек по телу, но тут Эмили схватила Антона за руку и прилипла к ней.

Я тихо вздохнула. К сожалению, с Антоном всё протекало не так, как я себе представляла. Чудесное, окрыляющее чувство первой влюблённости уступило место глубокой неуверенности. Не то чтобы я сейчас находила его менее привлекательным, наоборот. Но наши отношения застряли на полпути, и я не знала, как мне сдвинуть их с места.

Поставив в духовку каннелони, я посмотрела на часы. Нелли опять опаздывала на полчаса. При этом она обещала появиться ровно в семь и на сей раз вести себя не как помешанное на мобильнике, невоспитанное дитя.

– С Пэрис ты притворяешься приличной, – упрекнула её я. – Если ты с новой подругой отца можешь изображать милую, воспитанную девочку, то почему не с Антоном?

– Во-первых, я не притворяюсь, когда я милая, – ответила Нелли. – Во-вторых, я мила с Пэрис, потому что она подарила мне iPod и эту суперклассную, супердорогую тушь, с которой мои ресницы выглядят безумно длинными, и в-третьих, это дело с папой и Пэрис серьёзней, чем платонические отношения между тобой и Антоном.

– Они не платонические, – возразила я. – Только потому, что мы ещё не… Тебя это вообще не касается.

– Папа тоже сказал, что ты не вытащишь Антона из его строгого костюма, он готов поспорить на что угодно. – Нелли коварно усмехнулась.

– Как? – Что это Лоренцу пришло в голову? Что он хотел этим сказать – что я слишком глупа и непривлекательна, чтобы заполучить в постель такого мужчину, как Антон? Или он имел ввиду, что Антон слишком для этого ущербен? В обоих случаях это была наглость! – Ты можешь передать твоему отцу, что даже платонический секс с Антоном лучше, чем неплатонический с ним, – заявила я (выражение, которое наверняка найдёт найдёт отражение в Неллиных мемуарах под заголовком «Как затыкала меня моя мать»).

– Платонического секса не существует, мама, – только и ответила Нелли. Не звучал ли в её голосе налёт сочувствия?

Когда я сейчас смотрела на Антона в его свободном костюме от Армани и с дочкой на руке, меня опять охватили сомнения, сможем ли мы когда-нибудь уйти с платонического уровня. С Эмили у рукава он казался мне, честно говоря, не очень эротичным. Но, может быть, она останется висеть на рукаве его пиджака, когда он его снимет и повесит в гардероб?

– Я не люблю каннелони, – сказала Эмили.