Мамы-мафия
Шрифт:
– Он больше меня не любит, это всё, – сказала я. – И от этого почему-то ещё хуже.
– Какой болван! – Труди обняла меня за плечи и выдала целый ряд банальностей, которые в подобные моменты выслушиваются охотнее всего. – Он тебя не заслуживает. Я всегда считала, что вы, собственно, совершенно не подходите друг другу. И посмотри с положительной стороны: если в жизни захлопывается одна дверь, то всегда открывается другая. Кто знает, что готовит тебе судьба. У тебя сейчас начинается большое приключение, разве это не здорово? Если у Лоренца другая, мы для тебя тоже найдём другого. Лучшего. Это будет проще простого, при твоей-то внешности. Только будет сложно найти кого-то выше тебя. Ничего не могу поделать, я в таких вещах старомодна. Если в наше время мужчины не умнее нас, значит, они должны
Но я не хотела никакой жизни одиночки.
– Труди, – сказала я веско. – У Лоренца нет никакой другой. Он просто больше не любит меня, и я не знаю, почему, и от этого я чувствую себя совершенно больной. Мне действительно было бы лучше, если бы у него была другая, это хотя бы было понятно.
Я всегда думала, что у Лоренца семья на первом месте. Сразу же после карьеры. То, что он после четырнадцати лет совместной жизни хочет отправить нас в дом своей матери, казалось мне совершенно не похожим на него.
Если у Лоренца нет другой, то он всё же страдает от опухоли мозга. Это было единственное правдоподобное объяснение, и я вцепилась в него, как в спасательный круг.
Но вместо того, чтобы пойти к неврологу, Лоренц пошёл к своему другу и адвокату Ульфи Кляйншмидту, который ещё больше сбил меня с толку и описал мне все формальности развода так юридически вычурно, что я вообще ничего не поняла. Но я не хотела себя выдавать и подписала всё, что дал мне Ульфи, чтобы «ускорить процесс». Хотя мне абсолютно не хотелось, чтобы процесс ускорялся. Может быть, Лоренц со своей опухолью скопытится ещё до развода. Это может развиться очень быстро.
– Я здоров, как бык, – сказал Лоренц. – И ты наконец должна принять, что между нами всё кончено.
Но так быстро я просто не могла переключиться. Пока я наблюдала, как Лоренц членил наш брак на составные части и теперь ходил в гости исключительно без меня – наши общие так называемые друзья решили, что Лоренц из нас двоих наиболее важен, – я казалась себе всё более лишней в нашей квартире – как нежеланный гость. Я потихоньку начала паковать свои вещи и вещи детей, на что Нелли реагировала истерическими криками.
– Мои вещи останутся здесь! Я в любом случае буду проводить здесь много времени. В эту бабушкину мещанскую халупу я буду приходить только для сна! Туда я не буду приглашать подруг, это должно быть ясно! Папа сказал, что моя комната останется моей комнатой!
Запаковывать было особенно нечего, поскольку всё принадлежало Лоренцу. Он выбирал, он и оплачивал. В вопросах вкуса я всегда держалась Лоренца, не наоборот, это проходило красной нитью через весь наш брак. Вся квартира была выложена неприлично дорогим серебристо-серым велюром из козьего волоса, в квартире имелся диван от Рольфа Бенца с чёрной кожаной обивкой, журнальный столик ценой с небольшой автомобиль и огромная абстрактная картина, продажа которой покрыла бы стоимость образования наших детей.
Только деревянный кухонный буфет, который я подарила Лоренцу к свадьбе, отличался от остальной обстановки. Я нашла его на Пеллворме, в коровнике наших соседей, с кучей слоёв краски. Мне стоило нескольких недель работы отчистить и отшлифовать его и с помощью льняного и апельсинового масла убрать запах коровника.
Лоренц был очень тронут, когда я презентовала ему шкаф, обёрнутый белой ленточкой.
Когда я об этом вспомнила, я заплакала. Я вообще много плакала, вспоминая о многих вещах. В некоторые дни мои глаза вообще не просыхали. Труди это очень беспокоило. Она сказала, что моя аура совершенно отравлена и что я должна немедленно выехать, чтобы спасти свою душу. Её не убедила моя теория по поводу опухоли мозга. Она предложила мне и детям переехать к ней, пока Лоренц не починит отопление в доме матери. Но не считая того, что Нелли из-за этого предложения снова впала в истерику, идея сама по себе была не очень хорошей. Труди проживала вместе с тремя сиамскими кошками и целой кучей духов (для нас, по счастью, невидимых) в маленькой двухкомнатной квартире и не имела никакого представления о том, что значит делить квартиру с подростком, маленьким ребёнком и депрессивной
женщиной тридцати пяти лет. Если бы у меня не было детей, я бы тут же приняла её предложение. Каждый вечер мы бы приканчивали несколько бутылочек красного вина и смотрели бы по видео грустные фильмы. Ничто может быть утешительнее, чем, будучи пьяной в доску, смотреть, как тонет «Титаник» – я хочу сказать, сразу же чувствуешь себя лучше. Но из-за детей мне надо было быть разумной.– Да ладно! – предвкушающе говорила Труди. – Мы устроим себе чудесные времена! Вам троим я постелю матрацы в гостиной, мы будем делать энергетический массаж и ароматерапию и устраивать пикники перед телевизором, и…
– Нет, нет, – сказала я. – Твои чувства ко мне изменятся, и меня больше никто не будет любить.
Вместо того чтобы переехать к Труди, я поехала – разумным образом – с детьми на Пеллворм, хотя там не было ни утешающей подруги, ни видео с «Титаником», ни красного вина. Но мы проводили каждые рождественские каникулы в доме моих родителей, и я хотела, чтобы для детей жизнь шла так нормально, как это только возможно. К сожалению, в время нашего отъезда никто не появился в доме Лоренцевой матери, чтобы починить отопление, а когда Лоренц наконец кого-то нашёл, то оказалось, что отопление починить уже нельзя, его нужно делать заново. Это значило, что мы должны остаться у моих родителей на более длительный срок. Только Нелли по окончании каникул поехала домой, чтобы не пропускать школу. Прощаясь с нами, она была в исключительно прекрасном настроении, потому что мои родители по-прежнему не знали, что им делать с девочками, и кроме того, они постоянно внушали Нелли, что она моя точная копия.
– В самом деле, точно как Констанца в её возрасте, – говорили они. Девочки не очень охотно выслушивают подобное. Я и сейчас хочу как можно меньше быть похожей на свою мать. Ко всему Нелли нашла мои фотографии с конфирмации – я в возрасте 14 лет с поникшими плечами, очками и школьными туфлями размера 41,5 – и из-за этого разразилась слезами.
– Что, я так выгляжу? – рыдала она.
– Нет, моя дорогая, – попыталась я успокоить её. – Ты унаследовала от меня только хорошие черты.
– Какие такие хорошие черты? – невежливо рыдала Нелли.
Моя дочь была рада, что ей наконец предоставилась возможность вернуться в Кёльн, а нам с Юлиусом не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать на Пеллворме, пока не смонтируют чёртово отопление.
Юлиус, правда, охотно бывал здесь, и он ведь был мальчик, а мальчиков мои родители любили, да и свежий морской воздух нам обоим был на пользу. Мы килограммами собирали мидии и невзирая на погоду очень много времени проводили вне дома, не в последнюю очередь потому, что мы избегали часто пересекаться с моими родителями. Для меня было не просто проводить с ними так много времени, у них была своя особенная манера давать мне понять, кем они меня считают: а именно никем. Моя мать не пропускала ни одного дня, чтобы не сказать мне:
– Если бы ты в своё время послушала нас и нашла себе работу! Все эти годы пробездельничать! Из этого не могло получиться ничего хорошего. И вот ты здесь – без мужа и без профессии.
– И с кучей голодных ртов на шее, – имел обыкновение добавлять мой отец – как будто у меня было по меньшей мере четырнадцать детей, которые за похлёбку должны были просить милостыню на улице.
У них не было винного погреба, где бы я могла искать утешения, а для самодельной "наливки" из чёрной смородины, которую моя мать заготавливала годами, я была недостаточно несчастна. Кроме того, часто шёл дождь. Поэтому я в конце концов была действительно рада, когда Лоренц позвонил и сказал:
– Радуйся, отопление смонтировано, всё подготовлено, и Юлиус получил место в детском саду "Вилла Кунтенбунт"! Вы можете ехать домой.
Если бы он ещё сказал, что излечился от опухоли мозга, я бы возликовала от души.
Ну, во всяком случае, мы наконец снова были дома.
Я взгромоздила тяжёлый чемодан на каменные ступеньки у входной двери и глубоко вдохнула. В этот момент дверь открылась, и из неё вышел бородач из квартиры сверху. Узнав меня, он вдруг дико заторопился и, не поздоровавшись, споткнулся о чемодан и побежал прочь.