Man and Boy, или История с продолжением

* * *

Я поднял трубку телефона. На сообщения с телестанции и из газет можно было пока что не реагировать. По родителям я обязан был позвонить.

Трубку снял отец. Это показалось мне странным. Он терпеть не мог телефона. Он брал трубку, только когда рядом с телефоном никого не было или если он как раз в этот момент проходил мимо него по дороге из «Мира садовода» в свой сад.

— Папа? Это я.

— Сейчас я позову мать.

По телефону он разговаривал формально и грубо, как будто так и не привык им пользоваться. Как будто мы с ним никогда не встречались. Как будто я торговый представитель какой-то паршивой компании и пытаюсь втюхать ему что-то такое, что ему совершенно не нужно.

— Папа? Ты смотрел вчерашнее шоу?

Я знал, что смотрел. Они всегда смотрели мое шоу.

Последовала пауза.

— Да уж, выступление получилось, я тебе скажу… — вздохнул отец.

Я знал, что ему все это должно было страшно не понравиться: ругань, драка, политика. Он и раньше возмущался обилием рекламы. Но мне хотелось, чтобы он сказал мне, что все это неважно. Что я прощен.

— Это прямой эфир, папа, — сказал я с принужденным смешком. — Нельзя предсказать, что может произойти.

Старик фыркнул:

— Такие скандалы мне не в масть.

Где-то в девяностые годы отец вдруг начал употреблять жаргон шестидесятых.

Его речь была сдобрена всяческими «ни в жисть» и «не в масть». Пройдет еще лет тридцать, и он будет приходить за пенсией, ковыляя в стареньких «прикидах» и при этом заявляя, что его постоянно то «плющит», то «колбасит». Но к тому моменту никто уже не сможет понять, о чем это он.

— В любом случае, — сказал я, — беспокоиться не о чем. Все под контролем.

— Беспокоиться? Я не беспокоюсь, — ответил он.

В трубке воцарилась звенящая тишина. Я не знал, что ему сказать. Я не знал, как перекинуть мостик через пропасть между нашими разными мирами. Я не знал, что еще сказать ему.

— Сейчас я позову мать…

Пока он отправлялся за матерью, в комнату вошел Пэт. Он был в пижаме, его светлые волосы торчали во все стороны, глаза, обычно сверкающие, как алмазы от «Тиффани», опухли со сна. Я протянул к нему руки, внезапно с острой болью ощутив, как сильно я люблю его. Сын прошел мимо меня и направился прямиком к видеомагнитофону.

— Пэт, милый, подойди сюда!

Он неохотно приблизился ко мне, сжимая кассету «Возвращение джедая». Я посадил его к себе на колени. От него шел тот удивительный сладкий запах, которым пахнут только что проснувшиеся дети. Он широко зевнул, и я поцеловал его в щеку. Его кожа была такая новенькая, такая нежная. Самая мягкая в мире.

Мне до сих пор казалось, что это самый красивый ребенок на свете — белокурый ангелочек, соскользнувший с облака по дороге в небесный магазин видеокассет.

Действительно ли он настолько симпатичный? Или это внушает моя родительская любовь? Может, любой ребенок кажется своему родителю таким красивым? Я по-прежнему не знаю.

— Ну, как, хорошо было у бабушки с дедушкой? — спросил я.

Пэт несколько секунд поразмышлял над этим вопросом.

— У них нет хороших фильмов, — высказался он.

— А какие у них есть фильмы?

— Глупые. Только такие… с картинками.

— Ты имеешь в виду мультики?

— Да. Только картинки. Для малышей.

Я возмутился:

— Пэт, они не для малышей. Тебе что, не нравится Дамбо, слоненок с большими ушами? Бедный маленький слоненок, над которым все смеются?

— Дамбо — дурак.

— Дамбо классный! Что в нем плохого? Господи, да я сам вырос вместе с Дамбо!

Я собирался прочесть ему лекцию о гении Уолта Диснея, величии мультипликационного искусства и волшебстве детства, но тут к телефону подошла моя мама.

— Гарри? Мы так беспокоились! Что теперь будет? Ты потеряешь работу?

— Нет, мама, я не потеряю работу. То, что произошло вчера вечером, — это как раз мы и называем хорошим телевидением.

— Точно, милый? Мне казалось, ты говорил, что хорошее телевидение — это когда гость нападает на ведущего. Я не знала, что в обратную сторону это правило тоже срабатывает.

— Все будет хорошо, — успокоил ее я, хотя в чем-то она была права. Во всех потасовках на ток- шоу, которые я мог вспомнить, дубасили ведущего. Но не наоборот. — Со мной скоро подпишут новый контракт. Не беспокойся, мама, пока что нам не придется отправлять Пэта в трубочисты.

— А что случилось с Джиной? Она кажется такой… Ну, не знаю… расстроенной, что ли.

— У Джины все в порядке, — уверенно произнес я. — С чего бы это Джине быть расстроенной?

После того как я повесил трубку, Пэт кинулся к видеомагнитофону и засунул внутрь кассету «Возвращение джедая». Фильм начался с того места, на котором остановился в прошлый раз: Принцесса Лея, одетая как рабыня, сидела у ног Джаббы Хатта. С отвисших губ отвратительного Джаббы, любовавшегося своей сексапильной наложницей, капала слюна. Мой четырехлетний сын бесстрастно взирал на эту сцену. Я полагаю, ему не мог пойти на пользу такой сюжет?

— Давай поиграем, — предложил я.

Он просиял.

— Давай!

— Во что ты хочешь играть?

— В звездные войны.

Улыбаясь до ушей, он приволок из своей комнаты ящик с игрушками и высыпал на ковер все то, благодаря чему Джордж Лукас стал знаменит. Я сидел на полу рядом с сыном, пока он осторожно водил Хана, Люка, Чуй и двух дроидов вокруг серого пластмассового «Миллениум Фалькона».

— Принцессу Лею ухватили в плен на Звезде Смерти, — сказал Пэт.

— Захватили в плен, — поправил я. — Она захвачена в плен.

— Находится в плене, — настаивал он. — Мы должны спасти се, пап.

— Хорошо.

Я немножко поиграл со своим сыном, ведь обычно я уделял этому слишком мало времени, но уже спустя минут пять или десять понял, что надо ехать на работу. День обещал быть долгим и сложным.

Пэт расстроился, что папа прервал игру, но снова приободрился, когда я включил ему Принцессу Лею в виде рабыни. Ему очень нравилась эта сцена.

* * *

О нас писали во всех газетах.

Солидные издания расценили инцидент с Клиффом как симптом окончательного упадка нашей телестанции, охотящейся за дешевыми сенсациями в мире, перегруженном ненужными визуальными впечатлениями, где ни на что надолго не хватает внимания. Бульварные газетенки встали на уши по поводу крови и ругани в прямом эфире.