Мандаринка на Новый Год
Шрифт:
Ник сидел на краю постели, спиной к ней, его широкоплечий силуэт смутно угадывался в полумраке комнаты. Никогда она не бегала от трудных разговоров, и сейчас не будет!
— Ник…
— Да? — он даже не повернул голову.
— Извини меня.
Он не ответил, и это было ужасно обидно. Но она упрямо продолжила:
— Я понимаю, что вела себя как идиотка. Я сама предложила, и ответственность целиком на мне. Просто… я не думала, что будет так… Извини.
—
Он резко замолчал. Она тоже не знала, что сказать. Молчание затягивалось, а Люба стала замерзать. И снова вернулась противная дрожь.
— Очень… больно? — Ник первым нарушил затянувшуюся паузу.
Не собирается она с ним это обсуждать! Слишком стыдно за свою истерику. Не шестнадцать ей лет, в конце концов, чтобы так себя вести!
— Ник, полежи со мной. Мне холодно.
— Конечно.
Он лег рядом, натянул на них обоих одеяло. Но почему-то не оставляло ощущение, что он теперь далеко, очень далеко. А ей хотелось… Толку себе врать! Хотелось тепла, нежности. Чтобы обняли, утешили, пожалели, приласкали. Наверное, нормальное желание для женщины после первой близости с мужчиной. Только вот мужчина, похоже, на эти условия заранее не подписывался. И поэтому он молча лежал рядом, лишь слегка касаясь ее плечом.
Накатывала обида и жалость к себе. Вот же год начался!
— Коль, я, наверное, домой поеду…
— Не глупи, — Ник говорит спокойно. Обидно спокойно для нее! — Смысл сейчас куда-то ехать? Давай завтра утром, а? У меня дома раньше двенадцати никого не будет. Завтра утром спокойно уедешь, чего сейчас ночью метаться?
Обида уже просто комком в горле. И ведь сама виновата! Пока она упивалась жалостью к себе, дыхание Ника стало совсем тихим. Прекрасно! Как и положено бесчувственному животному — после секса тут же заснул. Правда, то, что между ними произошло, сексом назвать сложно, но ей от этого не легче. И, тем не менее, несмотря на всю ее обиду, возможно, несправедливую, на парня, лежащего рядом, желание простого человеческого тепла пересилило гордыню. Он спит, и не убудет с него! А ей ужасно хотелось обнять и прижаться, что она и сделала. Аккуратно, стараясь не разбудить.
Ник неожиданно вздохнул, и она отпрянула. А он вдруг повернулся на бок и притянул ее к себе.
— Прости. Я думала, ты спишь, — невнятно, ему в грудь.
— Это ты меня прости, — его губы коснулись ее лба, и он притиснул ее к себе еще крепче. — Просто я не знаю, как…
Вот тут ей захотелось зареветь, прямо-таки смертельно. От его жеста и какой-то странной, грубоватой, неуверенной нежности, что почудилась ей в его словах. Она закусила губу, пытаясь справиться с противоречивым букетом эмоций. Это помогло, и слезы сдержать все же удалось. В итоге, она устроила голову у Ника на плече. Он по-прежнему обнимал ее, и Любе вдруг подумалось, что все вышло не так уж и плохо. Уже ничего не болит, а лежать с ним в обнимку оказалось неожиданно приятным. Чувство неловкости испарилось, хотя, возможно, только на время. И последнее, о чем она подумала, засыпая — как же, все-таки, хорошо, что это у нее случилось с Колькой. Он свой парень, и с ним не так стыдно. А теперь еще тепло и уютно. На этой мысли она
уснула. А Ник еще минут десять лежал, боясь шевельнуть правой рукой, но потом и его сморил сон.— Ящер, ты охренел!
Именно под эти слова он и проснулся. Лениво открыл глаза и первое, что увидел — рыжая голова любимой сестрицы, торчащая между дверью и косяком. Выглядела Варька непростительно жизнерадостно для утра первого января. И была очень громогласна — тоже совершенно непростительно.
Ник попытался встать с кровати и понял, что правую руку не чувствует. И тут же вспомнил, почему именно. Повернул голову. Нет, это ему не приснилось. Ее наследное высочество Любаша Соловьева мирно спала на его плече. Странно, что не проснулась от Варькиного конспиративного ора.
— Варвар, выйди, — он старался говорить негромко. — Я сейчас.
Люба не проснулась и когда он вытаскивал из-под нее руку. Отвернулась к стене, натянула на себя плотнее одеяло и продолжила мирно сопеть. В реальность картины верилось с трудом, но подумать об этом не получалось — за стеной демонстративно гремела чем-то на кухне Варька. Ник натянул штаны и секс-инструкторскую футболку, поднял с пола мобильник. Девять утра. Какого Рыжий Орк явился домой в такую рань?!
— Коля?! — младшая только и ждала его появления на кухне. — Чем ты ее опоил?! Или это наркотики? Надеюсь, ты не совершил ничего противозаконного?!
— Чайник поставила? — он проигнорировал ее вопрос. — Чего приперлась ни свет, ни заря?
— Это и мой дом тоже! — парировала Варвара. — Не увиливай! Как ты затащил ее в постель? Успокой меня: скажи, что до насилия дело не дошло!
— Какие еще есть версии у любящей сестры про любимого брата?
— Господи, да я глазам своим не поверила! Ты — и Люба!
— Прекрати причитать, — насыпая в кружку растворимый кофе.
— Я умираю от любопытства — КАК?! Как тебе это удалось сделать? Как ты ее уговорил? Что пообещал?
— Если хочешь знать, то она сама! — не выдержал Ник. — Сама пришла! И сама предложила!
Какое-то время Варька так и стояла с открытым ртом. Потом все же закрыла.
— Да ты гонишь…
— Сама такая.
— Быть этого не может! — Варя пришла в себя. — Чтобы Люба — и с тобой! Да еще и сама предложила! Ага, как же, размечтался. Не смеши меня. Сестре мог бы и правду сказать.
— А он и сказал правду, — раздался третий голос. Они обернулись одновременно. В дверях кухни стояла Люба. Первой опомнилась Варвара.
— Привет, Люб. С Новым… годом!
— Доброе утро, Варюш. И тебя тоже… с наступившим.
— Отличная стрижка, Любашик, — Варька поразительно быстро справилась с изумлением. — Кофе будешь? Маман нам торт испекла на утро — творожный.
Пока Варвара ныряла в холодильник, они смотрели — он на нее, она — изучала рисунок плитки над раковиной.
Он прекрасно знал, что девчонки Соловьевы красивые. Всегда знал. Но именно сейчас он это понял. Почувствовал. Безупречную линию скулы. Черные опахала ресниц. Губы… Неужели он их целовал сегодня ночью?! И странную беззащитность натянутой в повороте головы шеи.