Мандустра

— Потерпи, моя хорошая, моя родная, — говорил я ей, наклоняясь со шприцем в руке, — сейчас укусит комарик, и все.

Но оказалось, что на комаров ей глубоко наплевать, и все эти уколы ее не волнуют. Мой шприц еле-еле продырявил толстую кожу и увяз в слое жира. Моржиха на это никак не отреагировала, только слабо, невыразительно рявкнула.

Я попробовал шприц для лошади, но и он был слишком мал, чтобы пройти сквозь кожу и этот проклятый жировой слой, а я считаю, что вводить лекарство надо исключительно в плоть. И тогда я взял шприц для лошади и засунул иглу прямо в горло. Моржиха взвизгнула от боли и страха и бешено дернулась, проколов себе нёбо. Я сразу же нажал на шприц и, двинув ей лошадиную дозу сильнейшего снотворного с новокаином, выдернул его. Ответом был фонтанчик крови изо рта моей ненаглядной. Она посмотрела толстыми выпученными глазами на свою кровь, которая сочилась сейчас, словно молоко из перевернутой детской бутылочки с соской, напряженно вздохнула и затем резко выдохнула воздух, успокоенно замерев. Я понял, что она обгадила мне всю постель. Но ради моей любви я был готов на любые жертвы.

Когда она окончательно заснула, я вырезал ей ко всем чертям голосовые связки, но оставил язык, чтобы она могла нормально есть и глотать. Затем наложил швы, остановил кровотечение, вмазал ей морфия, чтобы она ловила кайф, и привязал ее к кровати.

— Бедная ты моя, бедная, — сказал я, склонившись над ней.

Я чуть не расплакался, увидев ее, исполосованную скальпелем и в бинтах. Я даже на мгновение засомневался, люблю ли я ее, но потом отринул сомнения.

— Спи, моя радость, усни, — жалостливо проговорил я и ушел к себе.

Рана заживала почти неделю, но все это время моржиха вела себя тихо и спокойно, потому что я избавил ее от нужды кричать. Только иногда она напрягалась, будто ей пучило живот, пытаясь издать хоть какой-то звук, но потом, понимая, что это невозможно, замолкала. И наконец этот ужасный рефлекс — говорить — исчез и больше не появлялся.

И когда я снял с нее швы, я решил оформить наш брак. Я изготовил свидетельство и однажды утром, купив бутылку шампанского и пару золотых колец, явился к моей возлюбленной. Тут я вспомнил, что нужно свадебное платье, иначе что же это за свадьба? Я купил его, пришел домой и принялся надевать на свою милую. Моржиха сипела от негодования, но ничего не могла сказать. Я напялил на нее фату, накрасил ей усы, так, что они из грязно-белых превратились в красные, отошел на пять шагов и, посмотрев на нее, восхитился. Ну и жену я отхватил! Дородная, ничего не говорит, сексуальная, в общем, красота.

И я торжественно объявил:

— Хотите ли вы выйти за меня замуж?

Но она молчала, выпучив на меня огромные, как у бегемота, глаза.

— Я думаю, вы согласны? Тогда подпишите вот здесь.

Я подал бумагу, но она отмахнула ее своей ластой. На бумаге появился перистый отпечаток.

— Вот и все, — удовлетворенно проговорил я, подписал тоже и надел на палец кольцо.

Затем я надел кольцо на один коготь моржихиной ласты.

Она дернулась так, что порвала платье.

— Ну зачем же? — укоризненно проговорил я. — Теперь мы — муж и жена. Надо поцеловаться.

И я с вожделением прикоснулся к ее усатому рту, схватившись руками за клыки. Усы больно кольнули меня, но поцелуй любви все равно опьянил меня, словно волшебный сок.

Я открыл ей пасть и влил шампанское. Потом выпил сам.

— А теперь нам пора идти почивать, — сказал я.

Я задернул шторы и стал ее раздевать. Я медленно расстегивал платье. Она помогала мне судорожными движениями ластов. Я снял с нее фату.

О, моя любовь! О, светлый миг!

Голую и розовую я положил ее на кровать. Она уставилась на меня непонимающе. Тогда я разделся сам и залез к ней. Я набросил на нас одеяло.

И я добился ее!

Не могу сказать, что она страстная и опытная, но я также не могу сказать, что она — девственница. Меня это сильно возмутило: кто мог быть с ней до меня?!

Зачастую у меня было ощущение, что со мной лежит бревно, а иногда мне казалось, что я утону в ней. И все же я был счастлив.

И как было прекрасно, когда я ушел в свою комнату, оставив ее лежать и засыпать в одиночестве, — она не сказала мне ни слова, никаких дурацких женских требований, признаний и тому подобного, что мешает нормальному сну и вызывает отвращение.

Я заснул, как ангел, и проснулся на следующее утро в блестящем расположении духа.

Я покормил ее рыбой, позавтракал и ушел гулять.

Вот так я и живу с моржихой около года. Я счастлив, как никто другой. Дни проходят, а я не устаю радоваться своему правильному решению.

Недавно мой друг сделал в моем холле небольшой резиновый бассейн, я налил туда воды и запустил дражайшую половину. Когда я ничем другим не занят, влезаю туда и плаваю с ней туда-сюда, туда-сюда… Потом мы занимаемся любовью. Один раз она меня, правда, приняла за какого-то хищника и начала кусаться. Но затем ее агрессивность прошла и сменилась восхитительной нежностью.

Она не произносит ни звука, не нарушает мой покой: когда я хочу ее — я получаю ее, когда не хочу — посылаю ее подальше. Я могу говорить ей все, что угодно, она же не поймет, она же глупая, как пробка, и этим мне нравится все больше и больше. Когда я хочу выпить, я напиваюсь, и ей это все равно. Когда я хочу изменить ей, привожу пару проституток с улицы, и она даже этого не замечает. Хочу любить — люблю, хочу ненавидеть — ненавижу. Я не даю ей денег, она не заставляет меня делать карьеру, она просто живет и молчит. Плавает в бассейне, и для нее в этом мире все прекрасно. И для меня тоже.

И неужели кто нибудь думает, что наш брак — не самый лучший и что существует более скромная, более приятная и более удобная жена, чем моя?

ИСТОЧНИК ЗАРАЗЫ

Я проснулся от солнца, повергшего мое тело под простыней в жаркое и потное состояние. Я вспомнил какие-то стихи и побежал на кухню принимать лекарства. Вводя себе в вену чудный раствор песцилина — препарата, изготовляемого из слюнных желез песцов — я ощутил прилив бодрости и веселья в своих больных членах. Сегодня должен был быть счастливый день — наша компания, состоящая из друзей и подруг, решилась развлечься немного: и я тоже был приглашен на вечеринку, собирающуюся у Марка, и предвкушал последневный разврат с чувством глубочайшего освобождения от окружающего постылого мира.

Промыв замечательный шприц, который выиграл недавно в лотерею, я бережно погладил его и положил на специальную полочку. Затем выпил еще пару таблеток нового средства, чтобы оттянуть смерть, нависшую надо мной, и пошел умываться.

В ванне мне стало смешно почему-то. Очевидно, таблетки, на название которых я так и не посмотрел, обладали приятным побочным действием. Все же я намылился и даже, после всего, употребил дезодорант, который, помимо запаха, обладал свойством прижигать мелкие гнойнички и язвочки, выступившие на теле поутру, поскольку я не сторонник вставать по ночам и принимать что-нибудь, заглушающее их образование.