Манифесты русского идеализма

Писатель. Простите, но я совершенно не могу мириться с вашим идейным большевизмом: это и не великодушно и даже некультурно. Да и горе у всех одинаковое. Все мы ошеломлены новым погружением Атлантиды в хаос, катастрофической гибелью нашего материка, вдруг исчезнувшего с исторической карты. Вот еще недавно для нас так дико звучал этот поэтический вопль:

Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя! {12}

12

Заключительные строки стихотворения А. Белого «Отчаяние» (июль 1908). См.: Белый А. Сочинения в 2-х тт. М., 1990, т. 1, с. 90.

А она на самом деле взяла да исчезла, и закопошились на ее месте предательские «самостийности», нетопыри разные. Ведь при похоронах России присутствуем.

Дипломат. Я не люблю и не умею говорить жалкие слова. Если хотите знать, для этого мне слишком больно. А уж если бы я умел плакать, то давно выплакал бы все свои слезы года четыре назад, когда только загорался мировой пожар. Уже тогда мне стало ясно, чего будет стоить эта война и России, и тому, что мне дороже России, — я не скрываюсь, но горжусь это признать, — Европейскому миру. Что же до России, то ее военная неудача не представляла для меня и сомнения. Не мог же я в самом деле допустить, чтобы полуварварский, дурно управляемый, экономически отсталый народ мог выдержать с честью испытание при столкновении с наиболее мощным из культурных народов. Если я мог еще на что надеяться, то лишь на помощь более культурных союзников, но и на это перестал рассчитывать уже с 1915 года, когда обнаружилось, что они обречены запаздывать всегда и всюду, будучи поражены каким-то демократическим гамлетизмом. Но вот вас-то мне давно уже хотелось спросить: куда девались совесть и разум тех, кто, позабыв нашу действительность, вдруг, словно объевшись белены, начали словоизвержения об освободительной миссии России, о Царьграде, о кресте на Айа-Софии {13} , — словом, вынули из нафталина все славянофильское старье? Где были ваши глаза? Теперь все клянут и стенают, что не сбылись эти детские грезы, но ведь суд истории беспристрастен, это вы должны признать. И пока что история оправдывает скорее германство, даже большевизм, только не маниловщину эту или тентетниковщину {14} какую-то. Простите за резкость, но ведь нам всем теперь не до вежливостей.

13

После захвата турками Константинополя в 1453 г. православный храм Св. Софии, поразивший некогда красотой посланников князя Владимира, был переделан в мусульманскую мечеть Айя-София.

14

Андрей Иванович Тентетников — персонаж 2-го тома «Мертвых душ» Н. В. Гоголя. Он «принадлежал к семейству тех людей, которых на Руси много, которым имена — увальни, лежебоки, байбаки и тому подобные» (Гоголь Н. В. Собрание сочинений в 7-ми тт. М., 1967, т. 7, с. 295).

Общественный деятель. Признаюсь, что теперь и сам удивляюсь настроению 1914 года, прямо какой-то психоз овладел, не выдержали перемены политической погоды. Я об этом вспоминаю теперь, видя, как иные художники и поэты не выдерживают напора большевизма и оказываются его как бы пленниками, не видящими всей двусмысленности своего положения {15} . Впрочем, тогда и весь мир был обуян этим мессианизмом, — где же было нашей «женственности» против него устоять?

15

В предисловии к парижскому изданию сборника «Из глубины» Н. А. Струве отметил: «Поразителен — в отличие от поэтов — полный consensus русских мыслителей в восприятии Революции: лишенная всякой созидательной силы, она для всех них, с самого начала, глубочайшая катастрофа» (Из глубины. Париж, 1967, с. V; наст. изд., с. 995).

Причины такого единомыслия философов и разномыслия поэтов сложны и многообразны и в будущем составят предмет, наверное, не одного исследования. Главная причина здесь, вероятно, не в личных качествах мыслителей и поэтов (хотя и поэты далеко не все вслед за В. Шкловским поспешили провозгласить: «Я поднимаю руки и сдаюсь»), а в природе философского и художественного творчества. По-видимому, образу легче приспособиться (и незаметно изменить себе) к внешнему насилию, чем идее. Хотя конечно, в каждом конкретном случае надо строго различать: какому образу? какой идее?

Писатель. Ни в каком смысле не согласен я с этим самошельмованием. Я отлично отдаю себе отчет и теперь во всем, что я думал, писал и говорил тогда. И представьте себе, совершенно подписываюсь под всем этим и теперь. И надеюсь, что останусь при этом не один, но имея с собой «облак свидетелей» {16} — от Пушкина и Тютчева до Достоевского и Вл. Соловьева, и не убоюсь в кругу богомудрых мужей сих скорпионов вашей иронии. Что ж! теперь выигрышное время для иронии и злорадства, но ведь с окончательным приговором истории вы все же поторопились. Итак, верую по-прежнему, что Россия воистину призвана явить миру новую, соборную общественность, и час рождения ее мог пробить anno 1914. Далее, участие в мировой войне могло оказаться великим служением человечеству, открывающим новую эпоху в русской да и во всемирной истории, именно византийскую. Но этим, конечно, предполагается и изгнание турок из Европы и русский Царьград, как оно и было предуказано Тютчевым и Достоевским… {17}

16

См.: Евр. 12, 1.

17

Царьград — славянское название Константинополя (Стамбула). Ф. И. Тютчев в стихотворении «Русская география» (1848 или 1849 г.) писал:

Москва и град Петров, и Константинов град — Вот царства русского заветные столицы…

(Тютчев Ф. И. Сочинения в 2-х тт. М., 1980, т. 1, с. 104).

Ф. М. Достоевский много писал о Восточном вопросе в своем «Дневнике писателя». В главе с красноречивым заглавием «Еще раз о том, что Константинополь, рано ли поздно ли, должен быть наш» (1877, III, 1) он писал, что «теперь Россия уже могла бы завладеть Константинополем и не перенося в него свою столицу» в силу «нравственного права» быть «предводительницей Православия».

С началом первой мировой войны в России вновь ожили надежды на овладение «проливами» и Константинополем. Особенно отличился по этой части историк и — в будущем — член Временного правительства П. Н. Милюков, прозванный за свою «любовь» к проливам «Дарданелльским».

Общественный деятель. Но что же произошло?

Писатель. Произошло то, что Россия изменила своему призванию, стала его недостойна, а потому пала, и падение ее было велико {18} , как велико было и призвание. Происходящее ныне есть как бы негатив русского позитива: вместо вселенского соборного всечеловечества — пролетарский интернационал и «федеративная» республика. Россия изменила себе самой, но не могла и не изменить. Великие задачи в жизни как отдельных людей, так и целых народов вверяются их свободе. Благодать не насилует, но и Бог поругаем не бывает {19} . Потому следует наперед допустить разные возможности и уклонения путей. Этот вопрос, вы знаете, всегда интересовал С. В. Ковалевскую и с математической, и с общечеловеческой стороны, и она излила свою душу в двойной драме: как оно могло быть и как оно было {20} , с одними и теми же действующими лицами, но с разной судьбой. Вот такая же двойная драма ныне начертана перстом истории о России: теперь мы переживаем печальное «как оно было», а тогда могли и должны были думать о том, «как оно могло быть».

18

См.: Мф. 7, 27: «и было падение ее великое» (Писатель сравнивает Россию с домом, построенным на песке).

19

Гал. 6, 7.

20

Имеется в виду драма С. В. Ковалевской «Борьба за счастье» (1887), написанная совместно со шведской писательницей А. Ш. Лефлер, которая состоит из двух самостоятельных частей: «Как оно было» и «Как оно могло быть».

Дипломат. Вот в том-то и беда, что у нас сначала все измышляется фантастическая орбита, а затем исчисляются мнимые от нее отклонения. Выдумывают себе химеру несуществующего народа, да с нею и носятся. И это делалось ведь в течение целого века, притом же лучшими умами нации, ее мозгом. Да понимаете ли вы, господа, что этим своим сочинительством вы возводите на свой же собственный народ клевету и хулу: ведь он неизбежно окажется виноват {21} , если не оправдает приписываемого ему призвания. Народ хочет землицы, а вы ему сулите Византию да крест на Софии. Он хочет к бабе на печку, а вы ему внушаете войну до победного конца. Об этом, господа, знаете, как сказано в Книге, на которую вы так любите иногда ссылаться: «Связываете бремена неудобоносимые, и сами пальцем не хотите их шевельнуть» {22} . Нет, большевики честнее: они не сочиняют небылиц о народе. Они подходят к нему прямо с программой лесковского Шерамура: жрать {23} . И народ идет за ними, потому что они обещают «жрать», а не крест на Софии.

21

В киевском издании 1918 г. вместо «виноват» — «у вас виноват».

22

Мф. 23, 4.

23

Лесковский Шерамур — главный герой повести Н. С. Лескова «Шерамур (Чрева-ради юродивый)» из сборника «Три праведника и один Шерамур» (СПб., 1880). По словам автора, «Шерамур — герой брюха, его девиз — жрать… (Лесков Н. С. Собрание сочинений. М., 1957, т. VI, с. 244).

Писатель. Теперь на вашей улице праздник: легко шерамурствовать, когда кругом царит шерамурство. Но где же вы были с вашим скептицизмом, когда вся Россия, казалось, охвачена была энтузиазмом, в эти незабвенные дни в Москве и Петрограде?..

Дипломат. Положим, теперь мы уже знаем и всю закулисную сторону этих парадов, да и многое другое из начальной истории войны.

Писатель. Припомните начало войны: наши галицийские победы, дух войск, который и мы узнавали здесь по настроению раненых, общий подъем. Сделайте над собой усилие, отвлекитесь от подлого шерамурства исторической минуты и продолжите мысленно тогда намечавшуюся магистраль истории. Куда она ведет? Мы были уже накануне похода на Царьград, а ведь это целая историческая программа, культурный символ. Но нет большего горя, как в дни бедствий вспоминать о минувшем блаженстве… Будете ли вы отрицать, что народ имеет разные пути и возможности, как и душа народная имеет две бездны: вверху и внизу? Народ в высшем своем самосознании есть тело церкви, род святых, царственное священство, но в падении своем он есть та революционная чернь, которая, опившись какой-нибудь там демократической сивухи марки Ж.-Ж. Руссо или К. Маркса, таскается за красной тряпкой и горланит свое «вперед». И разве народ наш до этого революционного запоя не бывал христолюбив и светел, жертвенен и прекрасен? Станете вы это отрицать? Нет, не станете.

Дипломат. Да, в известном смысле и не стану.

Писатель. А если не станете, то не можете отрицать и того, что такой народ достоин того призвания, которое указывали ему его пророки не как привилегию, но как тягчайшую ответственность. Поэтому во что бы то ни стало надо нам теперь сохранить рыцарскую верность народной, а вместе с тем и нашей собственной святыне в эту ужасную годину. Забвена буди десница моя, аще забуду тебе, Иерусалиме {24} ; прилипни язык к гортани моей, если стану хулить и шерамурствовать вслед за большевиками.

24

Пс. 136, 5–6.

Дипломат. Позвольте, позвольте. То, что вы с такой убийственной иронией называете теперь шерамурством, есть не что иное, как прямое продолжение той всемирной бойни, в которой вы изволите различать верх и низ, шуйцу и десницу. Для меня это кошмарное бедствие не оправдывается никакими соображениями. Самое большее, я могу, признав его неизбежность, склониться пред ним, но лишь так, как я принужден склоняться пред силой болезни и смерти. Поэтому я ношу траур на сердце с самого 1914 года — стыдно признаваться в сентиментальности, но ведь и самые трезвые люди бывают иногда сантиментальны и суеверны даже. Тогда именно и загорелся мой дом, моя святыня, европейская цивилизация, а от нее запылала и наша соломенная Россия. Раньше еще возможно было вводить войну почти в повседневное употребление, тогда были другие нервы и другие нравы: резали друг друга во славу Божию, а для теперешней Европы война невыносима и преступна, она есть мерзость пред Господом, и в этом сплошном безумии и падении я не вижу никакого просвета.

Писатель. Так что вы, очевидно, полагаете, что Европа, задыхавшаяся в капиталистическом варварстве, в напряжении милитаризма накануне войны имела больше духовного здоровья, нежели теперь, когда очистительная гроза уже разразилась? Ведь ваша Европа тогда представляла собой скопидомскую мещанку, которая настолько уже обогатилась, что стала позволять себе пожить и в свое удовольствие. Только вспомните одни курорты европейские, да и все это торгашество, мелкие достижения мелких людей, на которые разменяла себя Европа. Я сделаю вам личное признание: за последние 15 лет я совершенно перестал ездить за границу, и именно из-за того, что там так хорошо жилось. Я боялся отравиться этим комфортом, от него можно веру потерять {25} …

25

Факт из биографии С. Н. Булгакова. См. его «Автобиографические заметки» (Париж, 1947, с. 115).

Дипломат. Признание ценное, хотя не знаю, кого оно более характеризует. А знаете изречение сына Сирахова: «бегает нечестивый, не единому же гонящемуся» {26} ? Может быть, от страха и не досмотрели там чего-либо и помимо мещанства, которого уж нам во всяком случае не стать занимать у Запада. Иные ваши единомышленники даже предпочитали жить на Западе для возгревания духа народного, дабы запастись там всякими доказательствами от противного, живописать были и небылицы о русском народе, о русском социализме или о русском Христе, смотря по предрасположению. Ведь чего же греха таить: и Тютчев приятнее чувствовал себя в мюнхенском посольстве, нежели в «краю родном долготерпенья», «в местах немилых, хотя и родных» {27} . Я вообще не знаю, что осталось бы от нашего славянофильства всех видов, если бы не было европейского «прекрасного далека» {28} , и мне даже кажется иногда, что оно наполовину является порождением эмиграции.

26

Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним (Притч. 28, 1).

27

Цитаты из стихотворений Ф. И. Тютчева «Эти бедные селенья…» (1855) и «Итак, опять увиделся я с вами…» (1849). См.: Тютчев Ф. И. Сочинения в 2-х тт. М, 1980, т. 1, с. 142.

28

«Прекрасное далеко» — выражение Н. В. Гоголя: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу» (Гоголь Н. В. Собрание сочинений. М., 1967, т. 5, с. 258).