Манускрипт дьявола
Шрифт:
Сергей живо заинтересовался близкой темой:
– Слушай, а почему именно здесь качалка? Лучше места не нашлось?
– Да полно хороших мест, только аренда не по карману! А у Пушкина – сам погляди – на территории куча складов, подсобок всяких, половина из них не используется, так что почему бы ему не помочь хорошему человечку? Цену он не задирает, берет по-божески. И мне выгода, а заодно и дяде Саше денежка капает. Разве плохо?
– Тебе виднее, – уклонился от ответа Сергей.
– Слушайте, мужики… – Баренцев помялся. – Вы мне скажите начистоту: могу я вам чем-нибудь помочь? А то у меня и ребята
– Менты как раз отлично шевелятся, – сухо сказал Бабкин. – Без всякого бакшиша. Так шевелятся, как твоим знакомым ребятам и не снилось.
Сергей хотел добавить, что если кто и найдет Наташу Куликову, так это они, но промолчал.
– Да ладно тебе, не заводись, – примирительно сказал Лешка. – Я ж только за ради помощи предлагаю. Нет так нет. Если что – только свистните, я как Конек-Горбунок – тут же прискачу.
– Постарайся все-таки вспомнить, не было ли новых знакомств у Куликовой последнее время, – попросил Илюшин. – Вспомнишь что-нибудь – сразу звони.
– О'кей.
Когда сыщики ушли, Баренцев присел на бордюр, задумчиво потряхивая в руке ключи от машины.
– Тошка, Тошка… – пробормотал он. – Эх ты, Тошка!
Александр Сергеевич подождал, наблюдая из-за шторы, и, убедившись, что сыщики не вернутся, взял со стола телефон.
Он видел, как Лешка полез в карман, но ответил не сразу – сначала обернулся и поднял глаза на окна кабинета Арефьева. Увидел знакомую фигуру и нехотя нажал «ответить».
– Зайди ко мне, – не здороваясь, зло приказал Арефьев. – Разговор есть.
– Не до разговоров мне сейчас, дядя Саша.
Из-за стекла Александр Сергеевич видел, как Баренцев шевелит губами.
– А ты разговаривать и не будешь. Ты будешь слушать. А то у тебя язык слишком длинный, чешешь им направо-налево. Зайди, сказано!
Он положил трубку и стал ждать, пока парень поднимется в его кабинет.
Когда Лешка постучался и заглянул в дверь, Александр Сергеевич сделал ему знак зайти. Тот шмыгнул носом и проскользнул внутрь, встал посреди ковра, понурившись, опустив глаза:
– Чего такое, дядь Саш?..
– А ну хватит комедию ломать! – прошипел взбешенный Арефьев. – Ты бы еще ножкой пошаркал! Хорош дурку валять, Тома Сойера из себя корчить!
Он схватил Баренцева за плечо, собираясь встряхнуть парня, но тот как-то незаметно уклонился, высвободил плечо и сделал шаг назад.
– Вы, дядя Саша, руки-то не распускайте, – негромко попросил Лешка. – Я вам не провинившийся подросток, чтобы вы меня как мальчишку отчитывали и за разные части тела хватали. Зачем звали? Опять деньги кончились?
Он поднял на директора холодный взгляд, и в голубых глазах Александр Сергеевич увидел свое отражение, которое показалось ему съежившимся.
– Ты зачем, поганец, треплешься с кем попало? – спросил он, сдерживаясь, чтобы не заорать, но руки все-таки убрал. – Видишь – чужие люди шныряют, так пройди себе тихонечко мимо.
– У меня к ним, может, интерес был, – ощерился Лешка. – Это вам, дядя Саша, Тошка по барабану, а мне она не чужой человек.
– Вот и выясняй свой интерес где-нибудь в другом месте! Нечего шушеру всякую приваживать. Достаточно того, что твои дуболомы через задние ворота шныряют
целыми днями, скоро люди коситься начнут.– Мои дуболомы вам денежку приносят, если вы забыли. Дружба дружбой, а аренду вы с меня исправно каждый месяц получаете. И не дуболомы, а клиенты тренажерного зала. Уважительнее надо к людям относиться, уважительнее!
– Ты как хочешь, а чтобы больше никого лишнего я здесь не видел, – тихо приказал директор интерната, наклонившись к Баренцеву. – Все, свободен.
Выйдя на улицу, Лешка сплюнул на чахлую клумбу, вскопанную у входа в главный корпус интерната, и проводил взглядом группу подростков, направляющихся к подсобным помещениям. Ребята были как на подбор – крепкие, рослые, похожие на стаю орангутангов.
– Что-то вы взъерошились не по-детски, дядя Саша, – проговорил Баренцев вслух и двинулся в сторону машины, припаркованной у главного выхода.
Машина у него была прекрасная. Сказка, а не машина. Лешка еще подростком мечтал о том, что когда-нибудь у него будет джип – страшный, черный, с хищными фарами и тонированными стеклами. Эта мечта со временем превратилась в навязчивую идею, но Баренцев дураком не был: знал, что если спустить все заработанное на машину, то этим его крошечный, только-только набирающий обороты бизнес может и закончиться. Поэтому он вкалывал, сжав зубы, привозил свое питание, распространял его по знакомым спортсменам, потихоньку расширяя дело. И только когда обрел уверенность, что создал финансовую «подушку безопасности», купил машину мечты.
«Лендкрузер» был похож на Баренцева, как собаки бывают похожи на хозяев, и тоже притворялся проще, чем есть. Снаружи джип отдавал колхозом, приветом из девяностых и золотыми цепями на бычьих шеях. Внутри же взгляду открывались кожаный салон благородного кремового цвета, прекрасная стереосистема и разнообразные полезности, которыми Лешка нафаршировал свою игрушку. Она стала для Баренцева талисманом, символом новой жизни, из которой уже ничто не смогло бы затащить его обратно, в ту нищету, из которой он отчаянно выкарабкивался, как жук из банки.
Его братья понемногу спились, и когда Лешка, заезжая к матери, окунался в их быт, это вновь и вновь подстегивало его – дальше, дальше, прочь от этого болота! Он не мог удержаться и не сорить деньгами, выгребая на какой-нибудь вечеринке из карманов все подчистую. Его знали как человека компанейского, не дурака выпить и к тому же всегда готового дать в долг, так что приятелей у Баренцева было предостаточно.
Но с Максом и Тошкой он виделся все реже, хотя все трое не выпускали друг друга из виду.
Подумав в который раз о Тошке, Баренцев выругался. Один из двух встреченных сыщиков сказал, что менты роют землю носом в ее поисках… Но не факт, что здоровяку можно верить.
Сзади посигналил выезжающий из ворот интерната грузовичок, и Лешка вздрогнул.
«Совсем нервы ни к черту, – обругал он себя, заводя машину. – Что же делать-то, а?»
И сам себе с беспомощной злостью ответил: «Только ждать. Больше ни черта не сделаешь».
Квартира Илюшина, она же его офис, располагалась на двадцать пятом этаже. Окна большой комнаты выходили на парк, и возле крайнего окна Макар и уселся с ноутбуком на коленях, в который раз рассматривая фотографии.