Манускрипт всевластия

Оркестр заиграл нечто парижское эпохи 1920-х годов — труба и ударные.

— Осторожней, Мэтью, — предостерегла Изабо.

— Ничего, Maman, не сломается. — Мэтью положил руку на мою талию и стал направлять. Я пыталась думать о том, куда ставлю ноги, но от этого все сделалось еще хуже.

— Расслабься, — шепнул мне Мэтью, нажав чуть крепче. — Не надо вести, предоставь это мне.

— Не могу. — Я вцепилась в его плечо, как в спасательный круг.

— Отлично можешь, — сказал он, кружа меня. — Закрой глаза, ни о чем не думай, положись на партнера.

В его руках это оказалось не так уж и трудно. Не видя кружащейся колесом комнаты, я в самом деле расслабилась и перестала беспокоиться, что мы на что-нибудь налетим. Движение наших тел в темноте начинало доставлять удовольствие. Я сосредоточилась не на собственных па, а на подсказках его рук и ног. Танец колыхал меня, как вода.

— Мэтью, — снова позвала Изабо. — Le chatoiement. [44]

44

Свечение (фр.).

— Я знаю, — ответил он и добавил, чувствуя, как напряглись мои плечи: — Не бойся ничего, я держу.

Я, не открывая глаз, счастливо вздохнула. Он покружил меня на вытянутой руке, привлек обратно, прижал к себе. Музыка остановилась.

— Открой глаза, — тихо сказал Мэтью.

Я повиновалась. Парящее чувство не покидало меня. Оказывается, танцевать не так уж и страшно — по крайней мере с партнером, имеющим тысячелетний опыт и не наступающим даме на ноги.

Его лицо оказалось значительно ближе, чем я ожидала.

— Посмотри вниз, — предложил он.

Носки моих туфель болтались в нескольких дюймах над полом. Я осталась в воздухе, даже когда Мэтью меня отпустил.

Вместе с осознанием этого ко мне вернулся и вес. Мэтью ухватил меня за локти, не дав удариться об пол ногами.

Марта, сидевшая у огня, замурлыкала какой-то напев. Изабо резко обернулась к ней, сузив глаза. Мэтью улыбался мне, я осваивалась с новыми ощущениями. Пол словно ожил — как будто тысяча крохотных ручонок шевелилась под моими подошвами, чтобы поймать меня или снова подкинуть вверх.

— Ну что, понравилось? — спросил Мэтью, когда Марта допела.

— Да, — засмеялась я, подумав немного.

— На это я и надеялся. Авось теперь не будешь зажмуриваться, когда ездишь верхом. — Жест, которым он обнял меня, говорил о счастье и новых возможностях.

Теперь уже Изабо запела Мартину песню:

Видя, как она в танце плывет, Скажет всякий, что равных ей нет. О, плыви, королева моя! Прочь, завистники, прочь с моих глаз, Мы хотим танцевать вдвоем, Танцевать всю ночь напролет.

— «Прочь, завистники, прочь с моих глаз, — эхом повторил Мэтью, — мы хотим танцевать вдвоем».

— С тобой хоть сейчас, — опять засмеялась я, — но другим кавалерам придется подождать, пока я не пойму, отчего вдруг стала порхать.

— Ты парила, а не порхала, — уточнил Мэтью.

— Называй как хочешь, но с незнакомыми лучше этого не проделывать.

— Согласен.

Марта пересела на стул рядом с Изабо. Мы с Мэтью, все еще держась за руки, заняли освобожденный ею диван.

— У нее это впервые? — спросила Изабо с искренним недоумением.

— Диана пользуется магией лишь в мелочах…

— Она очень сильна. Ведьмина кровь поет в ее жилах. Ей далеко не одни мелочи по плечу.

— Это ее дело, — нахмурился Мэтью.

— Что за ребячество! Пора повзрослеть, Диана, пора взять на себя ответственность за свою истинную природу. А ты, Матье де Клермон, не рычи на меня! Ей необходимо это услышать.

— Ты не вправе указывать ей, что делать.

— Как и ты, — заметила Изабо.

— Прошу прощения! — Оба де Клермона, привлеченные моим резким тоном, уставились на меня. — Я, конечно, сама решу, пользоваться мне магией или нет, — продолжала я, обращаясь к Изабо, — но игнорировать ее больше нельзя — она так и выплескивается наружу. Мне, самое малое, нужно научиться как-то ее контролировать.

Изабо и Мэтью, продолжая таращиться на меня, кивнули — сначала она, потом он.

Мы сидели долго, пока в камине не прогорели дрова. Мэтью и Марту пригласил танцевать; оба они, вспоминая другие ночи у другого огня, напевали какие-то памятные слова. Я больше не танцевала, и Мэтью на меня не давил.

— Пойду уложу ту единственную, которая не может обходиться без сна, — заявил он под конец вечера.

Я поднялась вслед за ним, одергивая помятые брюки.

— Спокойной ночи, Изабо, спокойной ночи, Марта. Спасибо за чудесный ужин и удивительный вечер.

Марта улыбнулась в ответ, Изабо выдала соответствующую гримасу.

Мэтью пропустил меня вперед и поддерживал за талию, пока мы поднимались по лестнице.

— Я еще почитаю немного, — сказала я в кабинете.

Стоя так близко, что я слышала его слабое прерывистое дыхание, он взял в ладони мое лицо.

— Чем ты околдовала меня? Дело не только в глазах — хотя от них у меня в голове мутится, — и не в том, что ты пахнешь медом. — Он зарылся лицом в мою шею, погрузил пальцы в волосы, прижал к себе мои бедра.

Наши тела слились так, будто никогда и не разделялись.

— Всему виной твое бесстрашие, — шептал он, — и бессознательная плавность твоих движений, и то, как ты светишься, когда размышляешь о чем-то — или когда летаешь.

Я запрокинула шею, подставляя себя его ласкам. Палец Мэтью обвел мои губы.

— Ты морщишь их, когда спишь, знаешь? То ли твои сны тебя не устраивают, то ли ты хочешь, чтобы тебя кто-то поцеловал. Второе мне больше нравится. — С каждым словом он офранцуживался все больше.

Внизу через все лестничные ступени чувствовалось присутствие неодобрительно настроенной Изабо с ее острым вампирским слухом. Я попыталась отстраниться. Получилось неубедительно, и объятия Мэтью стали еще крепче.