Манящая бездна ада. Повести и рассказы

Дядя Орасио рассказывал о Манитобе и переводил бушели в килограммы, когда они дошли до перекрестка улиц Талькахуано и Ривадавия. И дядя Орасио, ни на минуту не замолкая и без единого движения, позволявшего предположить, будто он понимает, что делает, пересек невидимый рубеж и оказался на другой стороне Ривадавия. Здесь он на минуту остановился, глубоко вздохнул и так же неспешно двинулся дальше, к Авениде-де-Майо, до которой было рукой подать, всего несколько домов. За спиной дяди Орасио шедшие по обеим сторонам от старика Оскар и Вальтер переглянулись поверх его головы, и Оскар увидел, как Вальтер радостно ему улыбнулся, словно узнал, что отец выздоровел.

Пока они пересекали первые два квартала Авениды-де-Майо, дядя Орасио сообщил, что из всех втянутых в войну стран бесспорного уважения заслуживает только Китай. Он упомянул несколько географических названий, имена военачальников и местных вождей и сообщил, что ждет Азию в будущем. Около третьего кафе, откуда доносилась музыка, дядя Орасио остановился и сказал: «Зайдем, выпьем что-нибудь». Они снова переглянулись за его спиной, и, увидев, что Вальтер улыбается уже открыто и вот-вот что-нибудь скажет по поводу происходящего, Оскар успокоился и первым вступил в небольшое кафе, где из музыкального автомата лились звуки «Арабского каприччио».

Дядя Орасио заказал три пива и, оглядев кафе, принялся рассказывать об индустриализации колониальных стран. Улучив минуту, Вальтер заметил: «Здесь сегодня мало народу. Может, пойдем напротив?..» Но дядя Орасио все говорил и говорил с тем же добродушно-рассеянным видом. Когда принесли пиво, он взял кружку и на минуту застыл, опустив глаза и не делая ни глотка. Оскар посмотрел на Вальтера, но не смог поймать его взгляд: Вальтер рассматривал людей в глубине зала и поправлял манжеты. Не сводя глаз с дяди Орасио, Оскар откинулся на спинку стула. Он увидел, как тот отпил немного пива, поставил стакан на стол, уселся поудобнее и только открыл рот, собираясь что-то сказать, как вдруг начал медленно сползать со стула. Вальтер вскочил и, обхватив отца сзади, попытался удержать его. Оскар же наклонился ослабить галстук и увидел, как дядя Орасио силится повернуть и приподнять голову, а та клонится на плечо. Вальтер закричал:

— Скорее за каплями!

Оскар выскочил из кафе, поймал такси и помчался на улицу Парана-и-Коррьентес. Мыслей в голове не было; перед глазами стоял только дядя Орасио, который, переходя улицу Ривадавия, терпеливо и спокойно спрашивал сам себя: «В чем же причина такого успеха канадских земледельцев?»

Оскар попросил шофера подождать и бегом кинулся вверх по лестнице. В холле пансиона было пусто: стоял теплый субботний вечер, и все отправились гулять. Он влетел в комнату и увидел, что на кровати сидит Перла; отставив руку, она опиралась на мягкий матрас, и ее располневшая грудь выдавалась вперед еще больше, чем когда она жила с ними на улице Бельграно. Впрочем, она вся раздалась и была сильно накрашена. Женщина улыбнулась, наклонила голову набок, как маленькая девочка, — тем самым движением, которое имело такую власть над дядей Орасио. Перла наклоняла так голову, когда хотела поставить на своем, когда чувствовала себя виноватой или когда хотела увлечь его в постель.

— Как жизнь? — не переставая улыбаться, спросила она и еще больше наклонила голову; теперь щека ее почти касалась плеча.

Оскар ничего не ответил, забыв о лекарстве, о машине, которая ждала внизу, о том, как дядя Орасио сползал со стула. Он снял шляпу и, опершись о стол, застыл, глядя на женщину. Потом тоже улыбнулся, потому что Перла спросила:

— Что с вами? Так странно видеть меня здесь? Кажется, вы не очень-то обрадовались, — она выпрямила голову. — А что, Орасио нет дома? Я бы хотела видеть его…

Оскар надел шляпу и бросился к аптечке; роясь в поисках пузырька с лекарством, он, не оборачиваясь, сказал:

— Дядя Орасио в кафе на авениде, у него сердечный приступ.

Оскар услышал, как Перла встала, сделала несколько шагов, раз-другой повторила «не может быть» и еще странную фразу, смысла которой он не понял: «И именно сейчас…» Наконец Оскар нашел лекарство и сказал:

— Внизу меня ждет такси, я еду в кафе. Если хотите со мной, давайте скорее.

Дорогой ни один из них не проронил ни слова. Оскар сидел, чуть подавшись вперед и глядя через плечо шофера; пузырек с лекарством он зажал между колен. Когда они приехали, музыкальный автомат в кафе играл пасодобль, и за их столиком никого не было. Официант стоял рядом, бессмысленно крутил салфетку и разговаривал с кем-то за соседним столиком.

— Его увезли, — сказал он. — Ему становилось все хуже и хуже, и мы вызвали «Скорую», они его и увезли. Я не знаю, куда. Наверное, на улицу Эсмеральда, шестьдесят шесть. Пойду спрошу, может, хозяин знает.

Хозяин не знал, но, поговорив на улице с полицейским, они выяснили, что дядю Орасио увезли на улицу Эсмеральда, шестьдесят шесть.

— В каком он был состоянии? — спросила Перла.

— Не знаю, — ответил полицейский. — Похоже, в плохом. Когда я прибежал, он был уже без сознания.

Они снова поймали такси и поехали в больницу. Теперь у Перлы в руках появился платочек, и она начала плакать, опять склонив голову к плечу, словно прося о чем-то, хотя просить было некого.

В приемном покое их тут же пропустили, проводили через лабиринт коридоров со множеством дверей, и они оказались в большой комнате, где увидели Вальтера, который без конца поддергивал манжеты, и мертвого дядю Орасио — тело его лежало на каталке.

Когда в последний раз за этот вечер они ехали в такси, Перла забилась в угол на заднем сиденье и закрыла лицо платком, который она придерживала всей рукой, широко растопырив пальцы. Такси медленно ползло по улице Эсмеральда, а когда они свернули и женщина отвела руку от лица, Оскар увидел, что глаза у нее покраснели, а нос распух, но она не плакала. Легкий пушок виднелся над красивыми накрашенными губами, которые она чуть выпятила — именно это выражение ее лица помнил Оскар: такой была она и на тех фотографиях, которые дядя Орасио прятал в ящике письменного стола.

— Меня выставили, как будто я… — раздраженно начала женщина.

— Ничего подобного. Вас выставили точно так же, как всех остальных. Нам там больше нечего делать.

— Я хотела остаться с ним.

Оскар предпочитал слушать рыдания женщины, лишь бы она ничего не говорила. Перла снова съежилась в углу; больше она не плакала, только сворачивала и разворачивала носовой платок, который лежал у нее на коленях. Оскар вспоминал лицо дяди Орасио и Вальтера рядом, который ни минуты не мог постоять спокойно и все время поправлял свои белые манжеты. Вальтера, пахнущего одеколоном, в модном костюме; Вальтера, который, то и дело запинаясь, словно пытался найти какие-то другие слова, а они никак не шли к нему, все повторял то, что сказала раньше Перла: «И именно сейчас…» Медсестра что-то записывала, стоя в углу комнаты, а в другом конце этого просторного помещения врач вытирал руки.

— Послушайте, — неожиданно сказала Перла, — вы сделали необходимые распоряжения?

Оскар молча посмотрел на нее и в отблесках света, который отбрасывали на их лица фонари, увидел, что женщина дрожит от злости.

— Нет, — после паузы ответил Оскар. — Обо всем позаботится эта скотина Вальтер.

— Бедный Вальтер, — сказала она. — Он так потрясен.

Оскар снова уставился в окно, думая: «Распоряжения, потрясен… И расползлась, как корова».

— Вы всегда одинаковый, — горько, слабым голосом сказала Перла. — Как будто вам все равно. А вот Вальтер…

— Может быть, — отозвался Оскар. — Наверное, вы правы: Вальтеру не все равно.

Он остановил такси на Парана-и-Коррьентес, и тут женщина, сотрясаясь всем телом, снова принялась рыдать. Оскар минуту подождал, а потом сказал, что выходит здесь, и предложил ей деньги на такси, если она едет дальше. Перла отказалась и вылезла из машины и, пока Оскар расплачивался, стояла около стены, располневшая, почти сливающаяся с ней в своем светлом платье. Оскар обернулся, и они застыли, молча глядя друг на друга; он почувствовал запах духов, слабой волной исходивший от вздымавшейся и опускавшейся груди Перлы, которая стояла рядом с пустым подъездом.