Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения

– Здравствуйте, Маргарита Карапетовна! – радостно отрапортовали мы.

Маргарита Карапетовна пробормотала что-то невнятное, прикрылась мочалкой и повернулась к нам спиной. Спина у Скелетины была такая, что легко могла сойти за стиральную доску – вся в ребрах, торчащих позвонках и копчике. Груди при всем старании на Скелетине мы не разглядели, если только какие-то чахлые зачатки! Наш созерцательный процесс самым бесцеремонным образом оборвала Ба – она подцепила нас за шкирки и поволокла в дальний конец помещения.

– Чтоб не отвлекались! – рявкнула грозно.

Впрочем, с нового места дислокации открылся такой исчерпывающий вид на голых тетенек, что мы моментально потеряли дар речи и даже не сопротивлялись, когда Ба немилосердно натирала нас натуральными мочалками.

Голых тетенек было штук восемь. Одни намыливались, другие обливались водой, а одна тетенька устроила самую настоящую стирку. На лавочке рядом возвышалась гора перестиранного белья, а его хозяйка тем временем увлеченно полоскала под душем то ли наволочку, то ли кухонное полотенце – в густом паре разглядеть точно, что тетенька полощет под упругой струей воды, было категорически невозможно.

По центру зала хилой конструкцией возвышалась Скелетина. Справа от нее мылась какая-то невероятно рыхлая и густоволосатая женщина.

– Я подумала, что она мужчина, – шепнула мне краем рта Манька, пока Ба сдирала мочалкой с Каринки кожу, – она даже волосатее моего папы!

– И моего! Я тоже испугалась, что она мужчина. Но титьки-то у нее во! – повела я руками перед собой, намекая на огроменный размер тетенькиных грудей.

Груди были действительно какого-то катастрофического размера. Скелетина на их фоне выглядела ожившей гиперактивной жердью. Гиперактивности, думаю, ей придали наши пристальные взгляды – пришпоренная таким вниманием, она мылась с прямо-таки космической скоростью.

Впрочем, от нее не отставала Ба. Поэтому через полчаса наша доведенная до стерильной чистоты троица вывалилась в холл.

– Посидите тихо, сейчас я быстренько искупаюсь и выйду к вам, – велела Ба, выпроваживая нас из душной раздевалки.

Пока мы отходили от бешеного мытья, Манька выдвигала разные версии о причинах волосатости тетеньки.

Сначала она предположила, что эта тетенька – тяжелобольной человек, и болезнь эта называется «мужская волосатость для женщин». Мы с Каринкой фыркнули – было очень сложно представить, что в природе существует такое заболевание. Манька тоже посмеялась с нами, а потом выдвинула новую версию, что эта тетенька когда-то была волосатым дяденькой, а потом у него выросла грудь и он превратился в тетеньку.

– А куда тогда его писюн делся? – полюбопытствовала Каринка.

– Отвалился.

– Вот так прямо взял и отвалился? – похолодели мы.

– Угум. Как хвост ящерицы.

Мы своими глазами видели, как это бывает, – однажды Каринка погналась за ящерицей, нечаянно наступила ей на хвост, и тот мигом отвалился, и, пока мы, остолбенев от изумления, наблюдали корчащийся в конвульсиях обрубок хвоста, ящерицы и след простыл… Так как мы не понаслышке знали, каким образом отваливаются хвосты у ящериц, то живо представили эту душещипательную картину. И, покамест мы с Каринкой, глаза врастопыр, фантазировали, как писюн этого внезапно превратившегося в тетеньку дяденьки корчится на полу, наша неугомонная подруга придумала еще одну версию волосатости.

– А может… – загоревшись новой идеей, стартовала она, но мысль свою продолжать не смогла, просто замерла с открытым ртом.

– Чего может? – спросили мы, повернулись в ту сторону, куда глядела Манька, и тоже окаменели – поправляя на плече побитую молью лису, к нам приближалась шаш Тамар.

– В девятнадцать ноль-ноль ровно, – заговорщицки подмигнула она густо подведенным глазом. В ушах покачивались золотые, с кроваво-красным рубиновым камнем, сережки.

Мы громко сглотнули, не в силах отвести взгляд от ее обезображенных мочек.

– Говорю – в девятнадцать ноль-ноль! – требовательно повторила шаш Тамар и завертелась в каком-то танцевальном движении – вокруг тощих ног затрепетал кружевной подол комбинации, большие каблуки старомодных туфель пробили на кафельном полу чечетку.

– Чего в девятнадцать ноль-ноль? – каркнула Каринка. Мы с Манькой, не в силах выдавить из себя ни звука, просто кивнули головой.

– В девятнадцать ноль-ноль ровно! И ни минутой позже! Ясно? – повторила шаш Тамар и, наклонившись к нам, шепотом зачастила: – Спутник никого ждать не будет! Он летает туда-сюда, фотографирует и набирает желающих. А потом фьють – и ты уже дышишь не носом, а жабрами! Компрене [2] ?

2

Понимаете? (Фр.)

Еще бы не компрене! Знать бы хотя бы, что это таинственное «компрене» означает! Мы дружно вспотели и забегали глазами. А шаш Тамар увлеченно исполняла разные танцевальные па, вихляя тощими бедрами и драной рыжей лисой на плече.

К счастью, скоро освободился отдельный номер, и она, прервав свои пляски, накинула на плечи халат и побежала готовить помещение к новым посетителям.

Пока шаш Тамар отвлеклась на уборку, мы бесшумно просочились в общее отделение – уж лучше сидеть в жаркой раздевалке, чем слушать бредни и пялиться на обезображенные уши городской сумасшедшей. Ба ничего рассказывать не стали, чтобы не нарываться на нравоучения.

Сонечку и Гаянэ мы пришли забирать до полдника, и по этому случаю наша младшая сестра подняла такой вселенский вой, что нам пришлось зарулить на детсадовскую кухню и попросить у повара стакан кефира и печенье. Потом Ба взяла довольную Сонечку на руки, и мы дружной компанией потопали домой. На подступах к улице Ленина услышали какой-то странный шум. Сначала не очень поняли, что происходит, но потом сообразили, что странный шум – это чьи-то выкрики в рупор. Притом рупор, видимо, странным образом перемещался по городку, потому что выкрики слышались то справа, то слева, то вообще с Речного квартала. Разобрать слова не получалось – рупор изливался шипением и прочим нечленораздельным шумом.

– Что еще могло приключиться? – разволновалась Ба.

Мы прибавили шагу. Выскочили на перекресток улицы Ленина очень даже вовремя – в следующий миг мимо нас на бешеной скорости промчалась тарахтящая «Победа». Какой-то дядечка, высунувшись по пояс в окно, выкрикивал в рупор бессвязное. Через три минуты он промчался в обратном направлении, захлебываясь в громкоговоритель. Народ проводил «Победу» недоуменными взглядами, а потом терпеливо принялся ждать, пока она, сделав круг, вернется обратно.

«Победа» не заставила себя долго ждать и, напустив страху в противоположном конце городка, снова вылетела на Ленина. Собравшийся по тротуарам народ начал волноваться. Некоторые нетерпеливые граждане предложили позвать милиционера Рафика, чтобы он выстрелил в колеса машины и тем самым остановил ее хаотичную езду. К счастью, до Рафика дело не дошло. На очередном вираже таинственный дядечка усмирил воинственное шипение рупора, и мы наконец смогли разобрать его всполошенные крики:

– Внимание-внимание! Сегодня, шестого апреля, в девятнадцать часов ноль-ноль минут возобновится подача газа! Большая просьба проследить, чтобы конфорки были выключены. Или пеняйте на себя! Внимание-внимание! Сегодня, шестого апреля… – Тут дядечка чуть не вывалился из окна, потому что «Победа», резко дернувшись, прибавила газу и покатилась в сторону автовокзала. – В девятнадцать часов ноль-ноль минут, – долетело до нас из-за поворота.