Мао Цзэдун

Линь действительно тогда был очень молод. Ему шел всего двадцать первый год. Он родился 5 декабря 1907 года в уезде Хуанган провинции Хубэй в семье ткачей-кустарей. В 1921 году окончил начальную школу, а через четыре года получил среднее образование. В 1924 году под влиянием двоюродных братьев коммунистов Юйина и Юйнаня вступил в Социалистический союз молодежи, и зимой 1925 года приехал в революционный Кантон, где был принят в военную школу Вампу. Это и определило его карьеру. Став в конце 1925 года членом компартии, он был направлен в коммунистический полк Е Тина. Вместе с Е Тином и Чжу Дэ Линь Бяо принял участие в Наньчанском восстании 1 августа 1927 года, после разгрома которого и пришел в горы Цзинган¹⁷¹.

К Мао он относился с огромным уважением и поистине сыновней почтительностью, что конечно же не могло укрыться от внимательных глаз будущего «великого кормчего». Для Линь Бяо, слабо разбиравшегося в марксистской теории, Мао стал энциклопедией знаний, гением науки и политики. Ценил он его и как военного руководителя. Скромный и застенчивый от природы Линь по характеру не был лидером, хотя и являлся талантливым военачальником. Не случайно в кругу вождей китайской компартии его называли «девушкой»¹⁷². Худенький и низкорослый, с густыми, чуть удивленно поднятыми вверх бровями, он и вправду напоминал красотку из какой-нибудь пекинской оперы, где все женские партии исполняли мужчины. С его внешним видом и поведением как-то не очень вязалось имя Линь Бяо — «Лесной барс».

Именно послушание, неамбициозность и преданность в сочетании с блестящими военными способностями [150] и импонировали Мао Цзэдуну, подавлявшему его своей сильной волей. В молчаливом и слабохарактерном военачальнике, всегда готовом выполнить его приказ, он не видел конкурента. А потому и стал выдвигать Линя на руководящие посты. Ко времени образования Китайской Народной Республики Линь Бяо был уже членом ЦК, командующим войсками 4-й полевой армии. В 1949 году его избрали членом Центрального народного правительственного совета, а также назначили заместителем председателя Народно-революционного военного совета КНР. В 1954 году он получил пост заместителя премьера Госсовета. Через год Мао ввел его в состав Политбюро, присвоил звание маршала, а в мае 1958-го сделал членом Постоянного комитета Политбюро и одним из своих заместителей.

Ни минуты не колебался он и тогда, когда в 1959 году в связи с отставкой Пэн Дэхуая ему понадобился новый министр обороны. Его решение назначить на этот ключевой пост Линь Бяо было естественным.

Единственное, что иногда раздражало Председателя в его «близком соратнике», так это чрезмерная даже для властолюбивого Мао лесть. «Я никогда не верил, что несколько моих книжонок могут обладать такой большой, волшебной силой, — написал как-то Мао Цзян Цин в июле 1966 года. — Теперь, после его [Линь Бяо] хвалебных слов, вся страна начала превозносить их, вот уж поистине „старуха Ван продает тыквы и при этом расхваливает свой товар“… Он [Линь Бяо]… в печати тем более выступил весьма энергично. Прямо-таки превозносил меня как святого из святых. Таким образом, мне оставалось лишь пойти на это. Но… чем выше превозносят, тем больнее падать»¹⁷³.

Подхалимство Линь Бяо, однако, было не слишком большим «преступлением». И хотя Мао мог поворчать по этому поводу, удовольствие оно ему доставляло. Да к тому же Линь Бяо и не являлся главным льстецом. Тех, кто готов был молиться на Председателя, хватало с избытком. Настолько, что к концу 60-х стареющий вождь уже и сам ощущал себя небожителем. Да и как могло быть иначе: тиражи «Цитатника» во всем мире уступали только тиражам Библии, а «Жэньминь жибао» и другие газеты беспрерывно писали о немыслимых чудесах, которые творили с народом «идеи Мао Цзэдуна». Корреспонденты агентства Синьхуа на полном серьезе сообщали о воскрешении из мертвых людей, над телами которых врачи произносили цитаты из «великого кормчего», о прозрении слепых и исцелении глухих при аналогичных процедурах, а также о прочих невероятных вещах. Разве Линь Бяо был ответствен за эту галиматью? Ведь не он, а Цзян Цин контролировала средства массовой информации.

Гораздо больше неудобств Мао доставляло то, что его будущий преемник все время болел. Что это была за болезнь, до сих пор остается тайной. Известно только, что она носила психический, а не физический характер. Возможно, являлась результатом четырех ранений, полученных им во время гражданской и антияпонской войн. Как бы то ни было, но уже во время первой поездки в Москву в 1939–1941 годах Линь Бяо главным образом жаловался на сильные головные боли, рвоту, сердцебиение, бессонницу и нервное расстройство¹⁷⁴. Он лечился в Монине и Кисловодске, но это не помогло. По его словам, сильная головная боль и бессонница у него возникали всякий раз, как он «немного» работал «умственным трудом»¹⁷⁵. В июле — октябре 1951 года вместе с женой Е Цюнь и дочерью Лихэн (домашнее прозвище — «Доудоу», уменьшительное имя от слова «Бобы») [151] он вновь лечился в Советском Союзе, и опять безрезультатно. Он перестал доверять врачам, у него развилась тяжелая мания преследования. Почему-то ему казалось, что врачи замышляли убить его, подсыпая яд в ванны, которые прописывали ему. Он прекратил общение с ними, и с тех пор его лечащим доктором стала жена¹⁷⁶. Эта женщина обладала поразительно сильным характером, так что неудивительно, что безвольный Линь оказался полностью в ее власти. Любить мужа, который беспрерывно изнывал от депрессии, она, разумеется, не могла, тем более что Линь, зациклившийся на своих болезнях, потерял всякий интерес к сексу. Но брак с ним был для нее трамплином в высшую власть, а потому она изо всех сил старалась ублажить больного супруга.

Между тем психические приступы Линь Бяо продолжались. Причем с каждым годом становились сильнее. В результате, формально занимая руководящие посты, Линь месяцами не появлялся на работе¹⁷⁷. Вот как описывает один из таких приступов личный врач Мао, которого как-то попросили навестить маршала в его пекинской резиденции в районе Мацзявань: «Когда нас провели в его комнату, Линь Бяо находился в кровати, свернувшись клубком на руках жены Е Цюнь. Его голова покоилась у нее на груди. Он плакал. Е Цюнь гладила и успокаивала его, как ребенка». По словам врача, жена Линя рассказала ему, что в 40-е годы ее муж пристрастился к опиуму, а затем перешел на морфий. В Советском Союзе его вылечили от этого, но «его поведение осталось странным. Линь Бяо… так боялся ветра и света, что редко выходил из дома, часто пропуская заседания. Он боялся воды — настолько, что даже звук ее вызывал у него страшный понос. Жидкости он не пил совсем. Е Цюнь размачивала в воде пампушки, варенные на пару, и кормила ими своего мужа. Только так, в еде, он и получал жидкость. Линь Бяо никогда не пользовался туалетом. Когда ему приспичивало опорожниться, он накрывался одеялом, как тентом, и садился на корточки над судном, которое жена ставила ему на кровать. Я поразился. Линь Бяо был явно душевнобольным»¹⁷⁸. Схожий диагноз поставил и другой китайский доктор, осматривавший министра обороны. «Никаких функциональных отклонений» в его организме он не нашел, однако признал наличие «огромного количества симптомов, указывающих на психическое расстройство и свидетельствующих об употреблении наркотиков»¹⁷⁹.

По воспоминаниям дочери Линь Бяо, Доудоу, и зятя, Чжан Цинлиня, больному маршалу неизменно вводили какое-то «лекарство», прежде чем он отваживался покидать свой дом, окруженный высокой каменной стеной, для участия в публичных мероприятиях во время «культурной революции». Хранившееся в ампулах под названием «витамин С» это «лекарство» могло поддержать его в форме в течение нескольких часов, но вслед за тем у несчастного наступало обострение болезни, длившееся неделями¹⁸⁰.

150

Даже ненавидевший Линь Бяо Отто Браун в одном из докладов в ИККИ вынужден был указать: «Я лично считаю, что он [Линь Бяо] лучший полевой командир 8-й арм[ии]».

151

Линь Бяо был женат дважды. Его первая жена Лю Синминь (она же Лю Синьминь и Чжан Мэй) была моложе его на двенадцать лет. Это была простая, малограмотная девушка из северной Шэньси. В 1939 г. вместе с мужем она приехала в Советский Союз. Но через два года Линь порвал с ней и, уехав в августе 1941-го обратно в Китай, оставил ее беременную в Москве. Лю родила девочку, которую назвала Сяолинь. Вплоть до сентября 1948 г. она работала в Ивановском интердетдоме, где, как мы помним, одно время находилась Цзычжэнь, бывшая жена Мао. После этого вернулась в Китай. Сяолинь же смогла выехать в КНР только в 1950 г. после того, как о ее возвращении перед ЦК ВКП(б) ходатайствовал сам Линь Бяо. С этой дочерью он, однако, виделся крайне редко. У него была другая семья. Во время антияпонской войны он женился на уроженке провинции Фуцзянь по имени Е Цюнь, которая тоже была младше его на двенадцать лет. От этого брака у него было двое детей: дочь Линь Лихэн (Доудоу), 1944 г. рождения, и сын Линь Лиго (родился в 1946 г.).

Но, должно быть, именно такой «близкий соратник» и нужен был Мао, опасавшемуся сильных личностей. А может, Председатель просто жалел несчастного Линя, позволяя ему болеть? В любом случае он явно не желал слушать Цзян Цин и ее единомышленников, наговаривавших на министра обороны.

Но вода точила камень исправно. И в конце концов коварной Цзян удалось свалить больного маршала. В смертельной схватке за власть между двумя группировками стареющий «кормчий», естественно, сделал выбор в пользу своей супруги.

Произошло это следующим образом. Как-то в начале мая 1970 года, отдыхая в Ханчжоу, Мао неожиданно решил изменить Конституцию КНР, а именно: убрать из нее второй раздел, согласно которому формальным главой государства являлся Председатель Китайской Народной Республики. С устранением Лю Шаоци пост этот оставался вакантным, и Мао решил, что он вообще не нужен. Об этой идее он известил членов Политбюро, добавив, впрочем, что, если последние сочтут необходимым сохранить эту должность, пусть имеют в виду, что он (Мао) не хочет быть Председателем КНР. «Если же [Политбюро] решает сохранить этот пост, то его должен будет занять только Линь Бяо»¹⁸¹, — резюмировал он. Так, спустя много лет, вспоминал об этой инструкции Мао один из членов Политбюро генерал У Фасянь, командующий военно-воздушными силами КНР [152] .

152

Неопубликованные мемуары У Фасяня широко цитируются в книге его дочери Цзинь Цю «Культура власти. Инцидент Линь Бяо в культурной революции», изданной в Стэнфорде в 1999 г.

Получив указание, члены Политбюро постановили образовать комиссию в составе шести человек для подготовки проекта новой Конституции. Между тем Линь Бяо, который, как всегда, был болен и не присутствовал на заседании Политбюро, через своих секретарей довел до сведения как Мао, так и всех остальных членов руководства, что он никоим образом не хочет быть Председателем КНР. Однако считает, что «было бы неверным, чтобы такая большая страна», как Китай, «не имела символического главы, который бы ее представлял». Поэтому он настаивал, чтобы именно Мао вступил в эту должность. Возможно, Линь просто не понял, чего на самом деле желал «великий вождь», и на всякий случай решил подольститься. Конечно, по правилам хорошего китайского тона, он должен был отнекиваться и в том случае, если бы действительно хотел занять этот пост. Но в том-то и дело, что он на самом деле с ужасом думал о лишних обязанностях, об участии в обязательных протокольных мероприятиях и регулярных поездках за рубеж. Для человека в его состоянии это было бы непомерной ношей!

Мао, казалось, понял страхи или подхалимаж Линь Бяо. По крайней мере, передал ему через секретаря, что пост Председателя КНР можно в Конституции и сохранить. Но, добавил он, «ни я, ни ты не будем занимать эту должность. Пусть почтенный Дун [Дун Биу [153] ] будет председателем государства, а несколько молодых людей при этом станут заместителями председателя»¹⁸². На том вроде бы дело и кончилось.

Но в это время между членами комиссии, занятой подготовкой проекта Конституции, разгорелись жаркие споры. Суть их по большому счету заключалась в том, как правильнее распознать намерения «великого кормчего». Кан Шэн и Чжан Чуньцяо полагали, что Мао на самом деле не хочет поста Председателя КНР, а У Фасянь и еще один генерал из группы Линь Бяо думали наоборот. Кроме того, разногласия шли по вопросу о том, включать ли в текст Конституции следующее положение: «Идеи Мао Цзэдуна — руководящая сила нашей страны». Генералы выступали «за», их оппоненты — «против». Последние, скорее всего, просто провоцировали сторонников Линь Бяо, вызывая их на скандал. Чжан Чуньцяо даже сказал: «Некоторые все время трезвонят о марксизме и идеях Мао Цзэдуна, но это не значит, что они на самом деле являются марксистами». Он явно намекал на Линь Бяо, памятуя о ворчании Мао по адресу льстеца. Чэнь Бода, также участвовавший в работе комиссии, защитил генералов. Еще один, шестой член группы, отмолчался.

153

Как мы помним, в начале 30-х гг. Дун Биу (1886–1975) был секретарем Контрольной комиссии партии. С 1959 г. наряду с Сун Цинлин он являлся заместителем Председателя КНР.

«Предательство» Чэнь Бода, бывшего до того одним из ближайших соратников Цзян Цин и Кан Шэна, не являлось случайным. Чэнь давно уже испытывал неприязнь к жене Мао и даже делился с некоторыми знакомыми желанием «покончить с собой», не будучи больше в силах терпеть истеричную и властолюбивую женщину во главе Группы по делам культурной революции. В конце концов вместо самоубийства он избрал путь измены, перебежав к Линь Бяо и Е Цюнь. Он стал открыто поддерживать конкурентов Цзян с конца 1968 года. Этого, конечно, она ему простить не могла¹⁸³.

В этой обстановке в августе — сентябре 1970 года в Лушани собрался 2-й пленум ЦК. В повестке дня его стоял вопрос о новой Конституции. Линь Бяо воспользовался этим для того, чтобы нанести удар по Чжан Чуньцяо, а заодно и по всей группе Цзян Цин. Он попросил Мао предоставить ему слово для небольшого выступления, чтобы дать отпор кое-кому из тех, кто сомневается в «гениальности» вождя. После чего изложил слова Чжан Чуньцяо. Чжоу поддержал его, и тогда Мао, согласившись с ними, только посоветовал Линю, критикуя, не называть Чжана по имени. «Должно быть, за спиной Чжан Чуньцяо стоит Цзян Цин», — заметил он¹⁸⁴.

И Линь выполнил все, о чем договорился с Мао. Имени Чжана не назвал, но о том, что «великий кормчий» — гений, сказал, подчеркнув необходимость вставить пассаж об идеях последнего в Конституцию. После этого участники пленума разделились по группам для детального обсуждения выступления Линя. И тут началось такое, о чем Линь Бяо вскоре пришлось пожалеть. Многие выступавшие, прежде всего его генералы, стали горячо поддерживать своего командующего, особенно когда поняли, что его речь направлена против Чжана, Цзян Цин и иже с ними. Выступили в поддержку Линя и ветераны.

Цзян мало кто любил в партии. И в этом была ее главная трагедия. Нелюбовь многих членов партийного руководства и их жен преследовала Цзян во все время замужества, разжигая в ней злобу, зависть и ненависть. Получался замкнутый круг: чем больше ее презирали, тем сильнее она всех ненавидела, но чем изощреннее преследовала она врагов, тем яростнее ее третировали. Особую ненависть она стала вселять в ветеранов партии тогда, когда возглавила Группу по делам культурной революции. И вот теперь те из них, кто смог выжить в годы хунвэйбиновского террора, почувствовали вкус реванша. Они с готовностью начали славить Линя, лишь бы насолить Цзян. Вовсю старался и Чэнь Бода.

Дискуссии продолжались два дня. Цзян, Чжан и остальные «леваки» были страшно напуганы. И сделали то единственное, что могли: обратились за помощью к Мао. Остается только догадываться, какими черными красками поливали они Линь Бяо, Е Цюнь и генералов. Судя по тому, что произошло в дальнейшем, они представили их всех «заговорщиками», поставившими перед собой цель «развенчать» «культурную революцию». Да к тому же обвинили Линя, считавшего необходимым сохранить пост Председателя КНР, в попытке захватить власть в государстве. Их ничуть не смущало, что наивный маршал предлагал на эту должность «гениального» Мао. Все, что говорил враг, они трактовали как гнусную попытку «завзятого интригана» ввести вождя в заблуждение. Этого «великий кормчий» потерпеть не мог.

Его реакция была молниеносной. Он тут же созвал заседание Постоянного комитета Политбюро, на котором решительно встал на сторону Чжана. После этого он прервал пленум и начал готовиться нанести врагам Цзян контрудар. Сделал он это через шесть дней, сконцентрировав весь огонь критики на одном человеке — Чэнь Бода! Ведь именно Чэнь предал Цзян Цин, а соответственно, и «культурную революцию». И именно его Мао больше всего хотел заставить выступить с самокритикой.

Линь был потрясен. Такого гамбита он от «великого кормчего» не ожидал. Впервые за время их «дружбы» Мао так беззастенчиво «кинул» его! Уезжая из Лушани после окончания пленума, Линь мрачно заметил своим сослуживцам: «Мы генералы и знаем только, как вести войны»¹⁸⁵. Этим он хотел сказать, что ни он, ни его подчиненные так и не научились за всю свою жизнь вести политические игры.