Мао Цзэдун

В январе — феврале 1949 года, во время встреч с Мао, Микоян еще раз довел советскую позицию до сведения лидера КПК. Причем держался высокомерно и не столько советовал, сколько поучал. Мао этот снобизм был неприятен, но недовольства он не проявил, подтвердив принятие сталинских директив. По существу же, развил перед Микояном компромиссный вариант. В пространной речи о нынешней и будущей политике КПК, произнесенной перед гостем в начале февраля, он, говоря о сотрудничестве с национальной буржуазией и о проведении земельной реформы без конфискации собственности «кулаков», тем не менее подчеркнул, что, несмотря на то, что коалиционное правительство будет включать некоторые «демократические партии», будущее китайское государство явится, «по существу, диктатурой пролетариата». Более того, он декларировал, что новый Китай в процессе реконструкции будет исходить из советского опыта²⁰⁶.

Чтобы как-то задобрить «главного хозяина», Мао Цзэдун в беседах со сталинским эмиссаром проводил мысль о том, что в своих идеологических построениях он исходил из выводов Сталина относительно характера китайской революции²⁰⁷. Но его компромиссные положения и на самом деле фундаментально не противоречили сталинским взглядам. В конце концов московский вождь сам не был умеренным политиком. Его волновало лишь то, насколько закамуфлированной будет власть коммунистов в будущем объединенном Китае. Беспокоили Сталина и возможные быстрые темпы китайской модернизации. Вот и все. Так что он был вполне удовлетворен, узнав, что его установки были формально приняты²⁰⁸.

Вместе с тем в начале 1949 года, предвкушая неизбежную победу коммунистической партии над Гоминьданом, Мао Цзэдун опять попытался вернуться к своим радикальным идеям, стремясь все же выйти за ограниченные рамки «новой демократии». В докладе 2-му пленуму Центрального комитета в марте 1949 года, собранному в Сибайпо, Мао почти полностью избегал упоминания термина «новодемократическая революция», используя вместо него формулировку «народнодемократическая революция». Резолюция 2-го пленума показывает, какое различие Мао мог вкладывать в эти два термина. В ней утверждается, что в странах Восточной Европы, которые в то время считались «народнодемократическими», «существование и развитие капитализма… существование и развитие свободной торговли и конкуренции… ограничены и стеснены»²⁰⁹. Понятие же «новой демократии» подразумевало большую экономическую свободу²¹⁰. После пленума концепция «новой демократии», по существу, исчезла из речей и статей Мао²¹¹, а его новый канонический текст, опубликованный 30 июня 1949 года, получил название «О демократической диктатуре народа»²¹². Спустя много лет Мао признавал: «По существу, основное положение об уничтожении буржуазии содержалось уже в решении II пленума ЦК седьмого созыва»²¹³.

Скорректировать эту позицию Сталин смог уже после победы китайской революции, в декабре 1949 года. Несмотря на это, в целом его тактические маневры помогли Мао Цзэдуну одержать впечатляющую победу над своим историческим противником Чан Кайши. В конце 1947-го — начале 1948 года китайским коммунистам, маскировавшимся под «новодемократов», удалось даже с помощью Сун Цинлин (той самой вдовы Сунь Ятсена, которая уже давно сотрудничала с КПК и Москвой) расколоть Гоминьдан. 1 января 1948 года в Гонконге левые деятели ГМД заявили об образовании так называемого «Революционного комитета Гоминьдана». Его почетным председателем стала сама Сун Цинлин. В руководство же вошли такие известные нам люди, как Фэн Юйсян и Тань Пиншань.

23 марта Мао вместе с другими работниками ЦК выехал из Сибайпо в Бэйпин, за два месяца до того взятый войсками НОАК. Перед отъездом он, смеясь, сказал Чжоу Эньлаю:

— Мы уезжаем в столицу для сдачи экзаменов.

— И мы должны их сдать, — ответил тот. — Мы не отступим.

— Да, — произнес Мао уже серьезно. — Отступление будет равносильно поражению. Однако мы не будем уподобляться Ли Цзычэну [90] . Будем надеяться, что экзамены сдадим на «отлично»²¹⁴.

90

Ли Цзынэн (1605–1645) — вождь грандиозного народного восстания в конце династии Мин. В 1644 г. он взял Пекин, был провозглашен императором, но не смог удержаться в городе (то есть на языке Мао, «не выдержал экзаменов»). Под ударами маньчжуров ему пришлось отступить, и летом 1645 г. он был убит.

И коммунистам действительно удалось сделать все, как они хотели. 30 сентября 1949 года они организовали многопартийное коалиционное правительство, председателем которого стал Мао, а его главными заместителями — Лю Шаоци, Чжу Дэ и Сун Цинлин. 1 октября в Бэйпине, которому за десять дней до того было возвращено его прежнее название Пекин, Мао Цзэдун провозгласил Китайскую Народную Республику.

Это был его звездный час. Он стоял под сводами дворцовой башни Тяньаньмэнь, возвышающейся над входом в императорский Запретный город, и взглядом пророка взирал на гигантскую толпу, заполнившую всю центральную площадь. (В торжественном митинге принимали участие более 400 тысяч человек.) Перед ним лежала великая страна с многовековой историей и культурой, и он теперь был ее полновластным хозяином. О чем он думал? О власти? О годах тяжелейшей борьбы? О погибших друзьях и соратниках? А может быть, о том, что ждет его и многострадальный народ Китая через несколько лет? Кто знает?

Рядом с ним находились его боевые товарищи: Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Чжу Дэ, другие члены коммунистического руководства и коалиционного правительства. Среди них — и вдова Сунь Ятсена, фанатично преданная КПК Сун Цинлин. Мао был бодр и весел, беспрерывно улыбался, обнажая ровные зубы. Скрывать своего торжества он не хотел. На левой стороне его нового темно-коричневого френча красовалась приколотая широкой английской булавкой красная ленточка с двумя желтыми иероглифами — «чжуси» («Председатель»). На долгие годы это слово станет самым важным в жизни всех населяющих КНР людей.

ПРОТИВОРЕЧИЯ «НОВОЙ ДЕМОКРАТИИ»

Первое время в Пекине Мао жил на загородной вилле Шуанцин в живописных горах Сяншань (Ароматные горы) к северо-западу от города. Этот район еще с домонгольских времен служил местом уединенного отдыха многим китайским правителям, украшавшим его изящными павильонами и пагодами. В XVIII веке маньчжурский император Цяньлун превратил его в удивительный по красоте парковый комплекс. Чистый горный воздух, пропитанный ароматом хвои, легкий ветерок, колышущий ветви сосен, тихая гладь голубых озер создавали атмосферу покоя.

Он приехал сюда в конце марта 1949 года, когда Пекин был во власти песчаных бурь. Горячая пыль, гонимая ветром из монгольской степи, резала глаза и забивала ноздри. Было трудно дышать. Но здесь, в Сяншани, все было по-другому. Здесь чувствовалось наступление весны. Благоухали цветы, и пели птицы. Особенно красива была одноэтажная вилла Шуанцин, получившая свое название («Пара чистых источников») от двух горных ключей, бивших неподалеку. Рассказывали, что много веков назад император чжурчжэньской династии Цзинь, отдыхая в горах Сяншань, увидел сон, будто, пустив из лука стрелу, он пробил в одной из окрестных скал две скважины, из которых забили чистые струи воды. Пробудившись, император повелел своим слугам соорудить на том месте, что видел во сне, два источника, которые и дали название вилле. В коммунистических кругах, правда, резиденцию Мао скоро стали именовать «Университетом труда» («Лаодун дасюэ») или сокращенно «Лаода». Было это сделано сугубо из соображений секретности: все-таки шла война, и местопребывание главы КПК являлось тайной. Кто придумал это название, неизвестно, но оно удивительно подошло к этому месту: ведь при изменении тона в слове «лао» иероглифы «лао» и «да» означают «почтенный и великий». А кто же, как не Председатель, заслуживал эти эпитеты!

В свои пятьдесят шесть лет Мао уже не выглядел тем стройным и худым молодым человеком «крепкого телосложения», каким его впервые увидел Эдгар Сноу. Он располнел, отяжелел, стал еще более медлительным. Начал коротко стричь волосы, чего раньше никогда не делал. Все чаще страдал бессонницей, то и дело простужался. Уже много лет он болел ангионеврозом, то есть функциональным расстройством иннервации кровеносных сосудов. Отсюда нередко возникали потливость и чувство жара, болела и кружилась голова, ломило поясницу, немели суставы и пальцы рук и ног. Он становился раздражительным, терял над собой контроль. В период обострения болезни жаловался своим родным и врачам: «Такое впечатление, будто под стопой вата»²¹⁵. Иногда во время прогулок у него вдруг нарушалась координация. Он начинал беспорядочно размахивать руками, как бы цепляясь за воздух. Ему тогда казалось, что земля уходила из-под ног²¹⁶.

Он по-прежнему много работал, по 15–16 часов в день, но быстро утомлялся. Как и Сталин, никогда не менял распорядка дня, заведенного много лет назад: спал до двух-трех дня, вечерами проводил заседания и совещания, а затем до утра читал и писал. Беспрерывно курил, по шестьдесят сигарет в день. Любил американские «Честерфилд», английские «555» и китайские «Красная звезда», но не брезговал и другими сигаретами. Смеясь, рассказывал, как во время Великого похода, когда не было табака, они с Отто Брауном, тоже заядлым курильщиком, соревновались, кто испробует больше различных листьев в качестве замены табачным.