Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов
Шрифт:
Энтони Иден как политик умер и подал прошение об отставке. Если Макмиллану, сменившему Идена на посту премьер-министра, и удалось восстановить «особые отношения» с Америкой, то воспрепятствовать дальнейшему упадку страны он не мог. Когда две державы боролись против советской экспансии в Иране или в Кувейте, Лондон всегда оказывался на вторых ролях. К тому же финансовые затруднения никак не улаживались. В 1960 году пришлось отказаться от создания баллистических ракет «Блу стрик». Слишком дорого! Королевский военно-морской флот должен был покупать американские ракеты «Поларис», хотя американцы и не сообщали всех технических подробностей их устройства и действия. Так был пройден еще один этап попадания в зависимость.
Эра Вильсона нанесла еще одну огромную травму в области дипломатии. Дела в финансовой сфере не улучшались. Напротив, становились все хуже и хуже. Великобритания уже не могла себе позволить тратить на оборону более 6 процентов ВНП. В 1967 году было принято решение до 1970-го сократить «военный бюджет» до 4,6 процента ВНП, и для этой цели потребовалось сократить «купол английского парашюта». В отчаянии Гарольд Вильсон вынужден был решиться на страшный шаг: объявить о закрытии всех английских военных баз на Дальнем Востоке и в Азии до 1971 года. Это было отступление Британии к западу от Суэца, ведь восточнее ее присутствие
Так что же осталось? Европа! Иден относился к ней со свойственным британцам снобизмом, Макмиллан ею пренебрегал, но она оказалась единственным якорем спасения как в экономике, так и в дипломатии. Принуждаемая обстоятельствами, Англия вдруг обнаружила, что становится «еврофилкой». Слишком поздно, по мнению многих. В 1961 году Гарольд Макмиллан официально объявляет, что Англия готова вступить в ЕЭС. Де Голль, нисколько не стремившийся к тому, чтобы в семью европейских народов вернулась страна, гораздо более «чувствительная к призывам Великих Просторов (Большого Пространства), чем к нуждам континента», долго вел переговоры и торговался, прежде чем в 1963 году наложил свое вето. В 1967 году Гарольд Вильсон опять предложил Великобританию в качестве возможного члена Европейского сообщества. Франция, тогда втянувшаяся в упорное противостояние с США по поводу объединенного командования войсками стран — членов НАТО, снова ответила отказом по той причине, что уж слишком близки были Англия и ее заморский сосед. И опять последовало вето. Как и во всем мире, это было время грубых отказов и грубых окриков.
Третья попытка оказалась удачной. Эдвард Хит провел через кабинет министров и через парламент «Закон о Европейском сообществе», в каком-то смысле преодолев раскол среди политиков, хотя 69 депутатов-лейбористов проголосовали против, а 39 консерваторов — за. Имея за плечами поддержку парламента, он уже мог вступить в переговоры с Брюсселем. Эдвард Хит был убежденным сторонником союза с Европой, тонким и опытным переговорщиком, к тому же обходительность и откровенность Помпиду уже пришли на смену недоверчивости и непримиримости де Голля, а европейская экономика была очень заинтересована в том, чтобы укрепить свои силы перед лицом собиравшихся на горизонте грозовых туч. Договор о вступлении был подписан в 1972 году, и 1 января 1973 года Великобритания стала полноправным членом Европейского экономического сообщества. Какой путь! Британское величие осталось лишь далеким воспоминанием. Оставалось как можно лучше познакомиться с Европой, излечиться от ностальгии по прошлому, а главное, воспрепятствовать развитию кризиса…
В это время Маргарет Тэтчер была членом кабинета Эдварда Хита. Таким образом, события, связанные со вступлением Англии в Европейское сообщество, совпали с ее первыми шагами на политическом поприще и с первыми ответственными постами, о чем она никогда не забудет.
Духовный кризис в Соединенном Королевстве
Даже если все почтенные общественные и властные институты королевства, как казалось, достойно противостояли ударам современности, ибо были сильны своей многовековой силой и славой, то все же надо было признать, что экономический упадок и спад в сфере политики еще и сопровождались совершенно беспрецедентным духовным кризисом, разразившимся в 1970-е годы. Этот кризис не был чисто британским явлением. Все развитые страны пережили подобные кризисы при вхождении в общество потребления. Старые ценности и обычаи, покрытые патиной времени, а также и так называемая традиционная мораль были отправлены в лавку старьевщика.
Но в Великобритании эти перемены приобрели особые черты. Ведь Англия — страна резких классовых различий, страна, где произношение становится своеобразным клеймом, как каленым железом отмечая всю жизнь человека, свидетельствуя о его происхождении (стоит вспомнить о знаменитом произношении Би-би-си), о его положении на социальной иерархической лестнице. «Англией, — как говорил Дизраэли, — правит не аристократия, а аристократический принцип». Вплоть до 1950–1960-х годов за исключением небольшой рабочей прослойки, исповедовавшей идеи марксизма и отмеченной некоторыми отзвуками наследия фабианства, все общество принимало неравенство [37] или смирялось с ним.
37
Согласие в обществе было довольно относительным, ибо в период между двумя мировыми войнами, особенно в 1927 и 1931 годах, Англию сотрясали жесточайшие социальные конфликты, не раз усмирявшиеся ценой крови.
Кстати, социологи отметили, что среди простых людей часто употреблялись противопоставляемые слова «мы» и «они»: «они» — это сильные мира сего, «мы» — бедные. Это лишь повторяло ту фразеологию, что была хорошо известна в XIX веке, когда говорили «наши» и «те, кто лучше нас» [38] .
Если прибавить к этому духовную пустоту общества, все более и более пресыщавшегося богатствами «общества изобилия», то все старые рамки затрещали. Паблик скулз и «Оксбридж» еще продолжали быть на привилегированном положении, но количество университетов постепенно увеличивалось. В 1939 году там обучались 50 тысяч студентов, а в 1970-м — 238 тысяч. Именно в университетах встречались представители разных классов и слоев общества. Молодежь более не видела причин существования старых каст, к тому же подвергала критике все общество потребления, при этом пользуясь его благами. Она ведь не знала ни жестокого кризиса, ни войны, ни настоящей нищеты, а потому могла очертя голову броситься в пожар бунта избалованных детей, достаточно испорченных излишней лаской, чтобы ломать свои собственные игрушки. В 1950-е годы эти настроения охватывали незначительное меньшинство. Их воплощением стали «сердитые молодые люди», описанные писателем Джоном Осборном, а немного позже — стиляги или пижоны в невообразимых одеяниях, которые громко отстаивали свое право на исповедование идей утопического социализма анархистского толка, к тому же окрашенного в тона дендизма. Пока это
были группы и группочки, но они задавали в обществе тон и отчасти определяли дух времени. В 1958 году марш в Олдермастоне за одностороннее ядерное разоружение объединил многих сторонников идей пацифизма и мирного разрешения проблем; возглавил это шествие своего рода английский Мартин Лютер Кинг на коротеньких ножках, каноник Коллинз. Некоторые даже заговорили о «религиозном возрождении». Но в основном это были плоды того кризиса, что переживали подростки, утратившие смысл жизни и не находившие смысла в смерти.38
Эту фразеологию превосходно проанализировал Жак Шастене в книге «Повседневная жизнь во времена королевы Виктории».
Сколь бы малое число людей ни было вовлечено в эти движения, все же они влияли на общество. В 1960-е годы перестали считать уголовно наказуемыми деяниями гомосексуальные отношения, если в них подростки вступали по обоюдному согласию; была облегчена процедура разводов; был провозглашен принцип равной оплаты мужчин и женщин за одинаковый труд при равной квалификации. Эффект не замедлил сказаться на демографии. От 27 тысяч разводов в 1955 году в 1981-м пришли к 177 тысячам. Уровень рождаемости постоянно снижался, и в 1974 году был преодолен порог, считавшийся священным (два ребенка на одну женщину, способную к деторождению), так что нельзя было говорить о смене поколений и восстановлении численности населения.
Что касается Церкви, то в тот период произошло резкое падение посещаемости. Англиканская церковь, главой которой является монарх со времен принятия «Акта о супрематии» (1531 год) в период правления Генриха VIII, насчитывала не более 5 процентов верующих, регулярно посещавших храмы, в то время как еще в 1916 году около 20 процентов англичан относились к числу таковых [39] . Более чем когда-либо Высокая церковь (одно из направлений Англиканской церкви, тяготеющее к католицизму) становится Церковью общественных институтов, особо ценимой за ту роль, которую она играет в обществе. Но все чаще и чаще на ум многим приходит один известный каламбур, гласящий, что «символом веры англичан является стойкое убеждение, что Бога нет, но что все же следует время от времени возносить к нему свои молитвы». Церкви, часто считающиеся более «религиозными» и более искренними, чем Англиканская, церкви нонконформистские, такие как пуританская, пятидесятническая, баптистская и квакерская, — тоже вступили в период охлаждения со стороны последователей своих идей. Даже Католическую церковь постигла та же участь, хотя она познала в конце XIX — начале XX века удивительное обновление и возрождение благодаря чрезвычайно строгому поведению ее самых знаменитых представителей, ее «рупоров», таких как кардинал Ньюмен, перешедший из англиканства в католичество.
39
В эту цифру не входят верующие Шотландии, Уэльса и Ирландии.
В 1960-е годы пребывавшая в зародышевом состоянии эволюция общества, внезапно взорвавшись, превратилась в культурную революцию. Бывший тогда в необычайной моде роман Колина Макиннеса под названием «Абсолютные новички» вывел на сцену молодежь, ощущавшую свой абсолютный разрыв с прошлым и видевшую в себе новое поколение, носителей одновременно обещаний зари жизни и надежд грядущего бунта. Наступило время вездесущей, проникавшей повсюду молодежной культуры. Ссылки на «Битлз» стали просто необходимы. «Роллинг стоунз» пели про секс, наркотики и рок-н-ролл перед охваченными психозом толпами. Девушки млели и падали в обморок при виде Мика Джаггера, а парни ощущали революционную дрожь под ритмы Джоан Байез, доносившиеся с виниловых пластинок. И вот наступил 1968 год, принесший великую приапею (песнь в честь Приапа или просто непристойное зрелище. — Пер.). Впрочем, при взгляде из нашего времени «грохочущие двадцатые» выглядят воплощенной добродетелью, а «свингующие шестидесятые» — весьма умеренной вакханалией. Молодежь покуривает сигареты с наркотиками на лужайках Уэмбли, брюки-клеш слетают со всех под ритмы сексуальной революции, а хиппи, носители «длинных волос и коротких идей», выползают, мрачные, бледные, почти зеленые, из сомнительного вида спальных мешков на поиски новых эмоций и шатаются по улицам, пока передозировка наркотика не принудит их к вечному молчанию или какой-нибудь скинхед со столь же «короткими идеями» не проломит череп… Разумеется, это карикатура. Эти мирные бородачи, облаченные в рубахи, изукрашенные цветами, довольно дурного вкуса, в стиле ретро, конечно же совсем не так злы и опасны. Люди, руководствующиеся призывом «Мир и любовь», никогда не причиняли никому зла. К тому же в Великобритании не было своего Латинского квартала и тех событий, что происходили в этом квартале в Париже. В Англии было несколько спорадических вспышек, вроде выступлений против войны во Вьетнаме на площади Гросвенор-сквер, перед зданием посольства США, были бунты в Эссексе и Сассексе, но по сути ничего серьезного.
Однако «благородные» идеи 1968 года порой окрашивались в трагические кровавые тона. Идеи марксизма, смешанные с зажигательной смесью идей Герберта Маркузе [40] , столь модных тогда в университетских кампусах, создали и развили целую теорию «государственного насилия», которая даже в демократических странах оправдывала его применение; причем под государственным насилием воспринимались такие явления, как отбор при поступлении и учебе в университетах; бедность и конкуренция объявлялись социальным насилием и т. д. И следовал вывод: если все в этой жизни — насилие, если государство — это орудие угнетения по природе, то, значит, все позволено. И на насилие государства можно ответить «контрнасилием». Эту риторику довели до полного абсурда в своих жутких сагах «Красные бригады», «банда Баадера» и «Прямое действие».
40
Герберт Маркузе (1898–1979) — немецко-американский философ, автор работ «Эрос и цивилизация», «Одномерный человек», «Эссе об освобождении», впитавших идеи Ницше и Фрейда. Критиковал буржуазную культуру как орудие шаблонной ориентации ума и позднебуржуазное (индустриальное) общество, создавшее у своих функционеров одномерность мышления; искал рычаги освобождения (в революции, призванной в каждом индивиде разбудить художника) и в этом смысле возлагал надежды на изначальные эротические влечения, подавленные индустриальным обществом (то есть на «сексуальную революцию»), и авангардистское искусство, выражающее бунт этих влечений против «репрессивного общества». Увидев свои идеи в действии (нигилизм, аморализм, терроризм), в 1970-е отошел от этих концепций. — Прим. ред.