Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

Когда Макмиллан сменил Идена, то оказалось, что он совсем не тот человек, который мог бы осуществить новый подход. Он скорее напоминал выходца из другого века. Питер Дженкинс, один из выдающихся английских политических обозревателей, вспоминая о нем, назвал его «комичной фигурой». В своем первом публичном обращении при вступлении на пост премьер-министра всего через несколько недель после суэцкого унижения Макмиллан заявил: «… хватит этой пораженческой болтовни о второразрядных державах и всяческих грядущих ужасах. Британия была великой державой, является великой державой и останется великой державой — при том условии, что мы сплотим наши ряды и как следует возьмемся за дело». «Мы покатывались со смеху, слушая это, — рассказывал Дженкинс. — Нас потешали как смехотворная нелепость его высказываний, так и аристократическая медлительная манера говорить, растягивая слова» {3}.

Макмиллан был необычным политиком. Человек сложного характера и переменчивых настроений, он то мучился сомнениями, сосредоточившись на своих внутренних переживаниях, то лучился энтузиазмом. Современный политик и одновременно реликт эдуардианского прошлого, он самим складом своей личности отражал состояние нации, раздираемой между двумя эпохами. Родился Макмиллан в 1894 году в семье, принадлежавшей к высшему слою среднего класса: его отец был книгоиздателем; издательство и по сей день носит имя Макмиллана. Образование он получил в самых элитарных из привилегированных учебных заведений Англии — Итоне и Бейллиал-колледже Оксфорда. По окончании Оксфорда он мог выбирать любую карьеру. Присвоение офицерского звания капитана Гренадерского гвардейского полка обеспечило ему доступ в любую аристократическую гостиную, а четыре ранения, полученные в годы первой мировой войны, создавали ему героический ореол. Несмотря на раны, Макмиллан любил военную службу и питал презрение к коллегам, которые не были ветеранами войны. Откомандированный после войны в Канаду, он служил адъютантом у генерал-губернатора, герцога Девонширского, и влюбился в его дочь Дороти, на которой и женился в 1920 году. Богатое семейство с широкими родственными связями в свете ввело его в высший аристократический круг, в мир загородных имений, охотничьих выездов и первых балов. Очень скоро он и сам стал законченным аристократом.

Для партии, стремившейся расширить свое влияние и апеллировать не только к аристократам и прочим богатым избирателям, выбор Макмиллана в качестве преемника Черчилля и Идена был поистине странным. Это был светский человек, завсегдатай клубов, проводивший время в обществе единомышленников — умеренных консерваторов — в обшитых панелями библиотечных и обеденных залах известных лондонских клубов на Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс, куда допускались только мужчины. Связанный — через жену — узами родства с шестнадцатью членами парламента {4}. он «расширял влияние» партии в своем собственном семейном кругу. Так, в 1958 году было подсчитано, что из восьмидесяти пяти членов его правительства тридцать пять, в том числе семеро из девятнадцати министров кабинета, приходились ему родственниками. Родственником Макмиллана оказался даже президент Джон Кеннеди, чья сестра Кетлин была замужем за племянником Дороти, жены Макмиллана.

В противоположность его велеречивым оптимистичным высказываниям на публику, частные высказывания Макмиллана отдавали мрачным пессимизмом. «По-моему, Европе крышка, — сказал он как-то раз лидеру лейбористской партии Хью Далтону. — Она идет ко дну» {5}. И добавил: «Будь я помоложе, я бы эмигрировал из Европы в Соединенные Штаты», — откуда, кстати, была родом его мать, как и мать Черчилля. Его воинственная позиция в суэцком кризисе явилась, по словам Макмиллана, попыткой остановить дальнейший упадок Англии. Неспособность противостоять египетскому руководителю Гамалю Абделю Насеру, заметил он, означала бы превращение Великобритании в «еще одни Нидерланды».

Мрачные прогнозы Макмиллана отнюдь не были безосновательными. Многое вокруг внушало мрачные мысли. Несмотря на начавшийся бум в жилищном строительстве и поверхностные улучшения в экономике, основы ее все больше подтачивала злокачественная болезнь. Положение в промышленности оставалось шатким. Кадры управляющих были плохо обучены и слишком часто занимали места благодаря семейным связям. Немногие рабочие от станка проявляли достаточную социальную мобильность и энергию, чтобы пробиться в управленцы. Слишком часто их поведение обусловливал диктат классовых норм, осуждавших стремление подняться выше занимаемого положения.

В конце 50-х годов женщины — при том, что новая королева была безусловно умна — не играли практически никакой роли в государственно-политической жизни страны. Если у Черчилля имелась в кабинете одна женщина, Флоренс Хорсбру, то у Макмиллана не было ни одной. Он никогда не понимал женщин. Почти открытый роман его жены с Робертом Будби, тоже членом парламента и консерватором, продлился без малого четыре десятка лет, и, как считали многие, соперник премьер-министра был отцом его четвертого ребенка. Макмиллан прятал свои чувства, отдавая все свое внимание работе и окружавшей его свите из выпускников приготовительных школ. «В кабинете Эттли было трое бывших итонцев, — заметил Макмиллан в 1959 году. — У меня же их шесть. При консерваторах, следовательно, дела пошли вдвое лучше».

Таково было политическое положение в 1959 году, когда Тэтчер заняла место в палате общин. Старомодные ревнители консервативных традиций и старые однокашники, тори хотели, чтобы все оставалось по-старому, и никогда не предполагали, что женщина — особенно эта женщина — займет важный пост. Все складывалось против нее. Однако Тэтчер это не испугало. Новичок в палате общин, она не была неофитом в политике. Некоторых парламентариев-консерваторов она знала еще по Оксфорду, сама же она одолела после Оксфорда трудную науку побеждать в процессе отбора кандидатов в запутанной обстановке избирательных округов. Ей были известны многие, если не все, политические уловки, в том числе и то, как обратить на себя внимание. В свой самый первый день она заранее известила фоторепортеров о том, когда самый молодой член парламента впервые придет заседать в Вестминстер. На следующий день в газетах появилось фото, на котором она была запечатлена рядом с полисменом, охраняющим вход для парламентариев.

Проблем с оборудованием служебного кабинета она не имела, поскольку не имела и самого кабинета. Кабинетов не было ни у кого из рядовых парламентариев. Для личных вещей двадцати пяти женщин — членов тогдашней палаты общин, насчитывавшей 630 мест, предназначалась комната женщин-парламентариев. Тэтчер решительно вселилась в нее со своим имуществом. Лейбористка Барбара Касл, парламентский ветеран, была ошеломлена, обнаружив чуть ли не на следующий день после появления Тэтчер длинный ряд вешалок с ее одеждой, а под вешалками — восемь пар обуви. Теперь Тэтчер могла быстро переодеться в перерыве между заседаниями. Работала она на краешке стола, который принадлежал секретарю, закрепленному за ней и еще за одним членом палаты общин, в комнатенке, где впритык сидели еще три секретаря. Теснота, сутолока, адский шум — полная противоположность роскоши личных кабинетов американских конгрессменов. Персональных телефонов у парламентариев не было, и они пользовались телефонами, установленными в будках. Когда кому-то звонили, его громко звали, и парламентарий бежал к телефону. Фактически вся работа делалась на людях. Рабочая обстановка — сущий кошмар, но она была одинаковой для всех, кроме руководства. К тому же для Тэтчер она обернулась и неожиданным преимуществом: очень скоро все воочию увидели, какой невероятной энергией обладает этот новый член парламента от округа Финчли.

Палата общин, находящаяся в недрах великолепных зданий парламента, возведенных в XVI веке [5] , невелика по размеру, что очень удивляет приезжих посетителей, ожидающих, что «прародительница парламентов» будет выглядеть шикарней и просторней. На самом же деле палата представляет собой прямоугольник длиной в шестьдесят восемь футов, разделенный центральным проходом. У начала прохода находятся кресло спикера и курьерские ящики [6] , стоя возле которых выступают лидеры правительства и оппозиции. По обе стороны прохода располагаются друг против друга скамьи парламентариев, обтянутые зеленой кожей. На двух передних скамьях, отстоящих одна от другой всего на три ярда, сидят лицом друг к другу лидеры правящей партии и члены правительства и «теневой кабинет» из ведущих деятелей оппозиции. Члены парламента, не занимающие министерских постов ни в правительстве, ни в «теневом кабинете», сидят сзади и именуются «заднескамеечниками».

5

Главные здания парламента построены в первой половине XIX века.

6

Курьерские ящики, где хранятся Библии и тексты присяги, приносимой новыми членами парламента, располагаются по обе стороны парламентского стола, стоящего вдоль прохода.

Временами атмосфера в палате накаляется сверх всякой меры. Ведь палата общин — это отнюдь не респектабельный форум для спокойных, уравновешенных дебатов, а арена жарких схваток, где оружием служат ораторское искусство, остроумие, оскорбительный сарказм, отточенное умение набирать политические очки и способность одним ударом сразить противника. Спикер то и дело взывает: «К порядку! К порядку!» — тщетно пытаясь унять истошные крики, шиканье и град взаимных оскорблений, летящих туда и обратно через проход, и придать этой какофонии сколько-нибудь упорядоченную форму дебатов. Среди невообразимого гама слышатся благовоспитанные голоса, напоминающие зрителям, что они не на футбольном матче. По традиции члены палаты общин обращаются друг к другу с преувеличенной вежливостью: «мой почтенный собрат» или «мой достопочтенный собрат», если тот, к кому адресуются, является — или был раньше — министром в правительстве. За приветственными обращениями сплошь и рядом следуют словесные оскорбления. Так, например, левый лейборист Кен Ливингстон был на пять дней исключен из палаты общин за то, что назвал «своего достопочтенного собрата» генерального прокурора «соучастником убийства».

Тэтчер была вполне готова включиться в эту беспорядочную потасовку, но сначала ей предстояло произнести свою первую речь. Ведь от того, как примут первую речь члена парламента, часто зависит, удачно или неудачно начнется его парламентская карьера, ожидает его скорое признание или столь же скорое забвение. В начале работы каждого вновь избранного парламента заднескамеечникам предоставляют возможность выступить и внести на рассмотрение палаты какой-нибудь бесспорный законопроект, если правительство сочтет это целесообразным и если не перегружен список рассматриваемых законопроектов. Парламентарии-новички тянут жребий, устанавливая очередность своих выступлений. Кому-то приходится бесконечно долго ждать. Тэтчер, впрочем, повезло.