Маргарет Тэтчер. Женщина у власти

Все эти реформы носили драматический характер и были малопопулярны. В лучшем случае их было бы очень трудно осуществить, не понеся при этом значительных политических издержек. Но их реализация еще более затруднялась начавшимся экономическим спадом. Курс фунта стерлингов по отношению к доллару, достигший в конце 1988 года рекордного уровня в 1,85, к октябрю 1989 года снизился до 1,55; но специалисты и этот курс считали завышенным. Дефицит торгового баланса утроился и в сентябре 1989 года достиг рекордной величины в 3,2 миллиарда долларов. Уровень инфляции с начала 1988 года удвоился и в мае 1989 года составлял 8,3 процента, что было самым высоким показателем из всех европейских стран. Чтобы не дать инфляции расти дальше, министр финансов Лоусон поднял учетные ставки с 7,5 до 15 процентов — самого высокого уровня на Западе. В Англии такие ставки были последний раз в период спада 1981 года. Октябрьское падение курса подняло уровень процента по закладным до 17, что практически привело к параличу рынка жилищного строительства. Поскольку уровни 95 процентов всех закладных за дома в Великобритании колеблется в соответствии с колебаниями базовых ставок, жители домов, принадлежащих местным советам, почувствовали себя наиболее ущемленными ростом учетных ставок. Все требовали какого-нибудь облегчения. Лоусон, которого считали чудотворцем британской экономики, превратился в козла отпущения. «Дейли мейл», одна из наиболее проконсервативных газет страны, окрестила Лоусона, вчера еще всеобщего кумира, «канцлером-банкротом» и потребовала его отставки.

Неудовлетворенность положением в экономике сконцентрировала внимание на одном из наиболее известных секретов Уайтхолла: постоянных и острых разногласиях между премьер-министром и ее министром финансов относительно того, какие меры необходимы в сфере хозяйствования. Они спорили об этом уже на протяжении многих лет, и премьер-министр, официальный титул которой — первый лорд казначейства, не позволяла Лоусону вмешиваться в управление экономикой. Тэтчер была убеждена, что курс фунта стерлингов должен поддерживаться механизмами рынка, а не вмешательством правительства. Лоусон постоянно подчеркивал свою точку зрения: чтобы избежать опасно высокой инфляции, необходимо вмешательство правительства посредством воздействия на учетные ставки. Можно об этом сожалеть, но такова необходимость. Тэтчер и Лоусон расходились также и во взгляде на то, должна ли Великобритания присоединяться к Европейской валютной системе (ЕВС), которая удерживает курсы валют западноевропейских стран в пределах узкого диапазона колебаний. Лоусон поддерживал идею о вступлении, считая, что оно будет способствовать стабильному курсу фунта и тем самым большей уверенности действий правительства и деловых кругов в сфере экономики. Тэтчер, всегда с подозрением относившаяся к любым внешним влияниям, усматривая в них умаление суверенитета Великобритании, не уставала повторять, что время для присоединения к ЕВС «еще не созрело».

По мере того как Европейское Сообщество продвигалось к намеченной на 1992 год экономической и политической интеграции, дебаты в Англии о целесообразности присоединения к ЕВС становились все более оживленными и острыми. Тэтчер была настроена против западноевропейской интеграции. Расширение сферы конкурентной борьбы, меньшее вмешательство правительств в экономику, свободная торговля с Европой — все это она готова была приветствовать. Но она не хотела рисковать возможным ограничением британского суверенитета. Не вызывало у нее поддержки и то, что для управления делами новой Европы потребовалось бы формирование огромной транснациональной бюрократии.

Ее вызов Европе начал набирать обороты в июне 1988 года, когда президент Европейской Комиссии француз Жак Делор провозгласил, что к середине 90-х годов «80 процентов европейских экономических решений будет приниматься в Брюсселе», где располагаются органы ЕС. Тэтчер, которой Делор не нравился и в личном плане, и тем, что он социалист, охарактеризовала его высказывания как «абсурдные» и «не имеющие под собой никаких оснований». Через три месяца после этого Делор приехал в Англию. Его пригласили на ежегодный конгресс профсоюзов, который овацией приветствовал его слова о «социальной Европе», в которой будут защищены права рабочих. Это были те самые профсоюзы, которые так ненавидит Тэтчер.

В течение трех недель Тэтчер выдерживала паузу. Затем она приняла приглашение в епархию самого Делора, чтобы высказать собственные позиции. Выступая в Европейском колледже в Брюгге, она признала, что для нее рассуждать о будущем Европы — «это все равно что просить Чингисхана высказаться о перспективах мирного сосуществования». Аудитория захихикала, но тут же погрузилась в напряженную тишину, а Тэтчер продолжала разносить концепцию Европейской федерации и по сути объявила войну попыткам «задавить национальную самобытность (западноевропейских стран. — Прим. перев.) и сконцентрировать всю власть в центре европейского конгломерата». Она высказалась против ликвидации пограничного контроля, ибо его сохранение облегчает борьбу против терроризма и наркотиков; против введения единых налогов с продаж и на сделки; отказалась ослабить существующие в Англии жесткие карантинные ограничения на ввоз животных и заявила о незаинтересованности в создании Центрального европейского банка.

Проявление подобной неуживчивости фактически приглашало другие западноевропейские государства действовать так, как они сочтут необходимым. В самой Великобритании «задирание носа» ее премьер-министром вызвало некоторую критику. Впрочем, не слишком сильную: рабочий класс и просто не очень состоятельные люди, то есть большинство тех, кто составлял социальную опору Тэтчер на выборах, разделяли недоверие своей избранницы к континентальной Европе. К тому же шел еще 1988 год. К 1989 году положение в британской экономике стало еще хуже, а Западная Германия очаровала нового американского президента Джорджа Буша. Он открывал континент, который Рональд Рейган игнорировал. Внезапно стало казаться, что в рамках Атлантического союза Тэтчер оказалась как бы в изоляции, союз консолидировался, но без Англии. Европейский поезд уже отходил, а она все еще стояла на платформе. Лидеры делового мира, которые на протяжении многих лет более других поддерживали Тэтчер, стали высказывать обеспокоенность, что, если экономическая интеграция на континенте станет нарастать и далее, антиевропеизм Тэтчер может привести к утрате Лондоном его роли одного из ведущих финансовых центров мира, что обошлось бы компаниям в крупные суммы.

Вместо того чтобы критически переоценить свою позицию, Тэтчер продолжала начатое наступление на протяжении всей кампании по подготовке к выборам в Европейский парламент, которые должны были состояться в июне 1989 года. Она выступила против принятия единых стандартов ЕС на питьевую воду и даже против правил, определявших размеры предупреждения о вреде курения, помещаемого на пачках сигарет. Все это Тэтчер сочла примерами вмешательства во внутренние дела Великобритании. Осудила она и проект декларации ЕС о правах рабочих как «социалистическую хартию, пронизанную ненужными мерами контроля» {11}. Когда были подсчитаны итоги выборов, стало совершенно очевидно, что Мэгги идет не в ногу.

До выборов британские тори имели в Европарламенте — обретающем все больший вес законодательном органе Европейского Сообщества — 45 мест, а лейбористы 32 из общего их числа в 518. После выборов эти цифры поменялись местами. Такой результат был наихудшим у консервативной партии за все время выборов в Европарламент, а кроме того, означал их первое серьезное поражение за время пребывания Тэтчер у власти. Легенда о ее непобедимости была поколеблена. Причем добились избрания именно те консерваторы, которые порвали с позицией премьер-министра и выступали за развитие ЕС и связей Англии с ним. «Вся ответственность за позорно плачевные результаты кампании» лежит на Тэтчер, заявил один из победивших консерваторов Питер Прайс {12}. Газета «Санди телеграф», обычно последовательно поддерживавшая премьер-министра, писала в редакционной статье, что, ассоциировав себя и консервативную партию с антиевропеизмом, Тэтчер совершила «грубейшую ошибку» {13}.

Тэтчер признала, что результаты выборов оказались «разочаровывающими», но охарактеризовала их как несущественные. Итоги голосования, заявила она, никак не повлияют на ее отношение к объединенной Европе. На следующей неделе двенадцать руководителей стран — членов ЕС встречались в Мадриде, и премьер-министр вновь высказывалась там со всей решительностью. Великобритания готова рассмотреть возможность более тесного «валютного сотрудничества», но полный «валютный союз» исключается. Вначале необходимо осуществить гораздо более «практичную и прагматическую» работу.

Франсуа Миттеран обвинил ее в попытке возродить «идеологические дебаты» по проблемам, которые ЕС решило давным-давно. «Францию не устраи вает весь этот туман», — заявил ее президент. Тэтчер отмела это предупреждение. Среди ведущих лидеров западноевропейских стран она более других уважает Миттерана, интеллект которого она оценивает высоко, но считает его ленивым. Меньше уважения вызывает у нее канцлер Западной Германии Гельмут Коль, по ее мнению, не столь интеллектуальный и политически слабый. Ни тот, ни другой не смогли поколебать ее позиций.

К тому же ей все более не нравилась эволюция Сообщества. Ее озабоченность возрастала по мере того, как ЕС смещалось влево, принимая все новые меры социалистического характера и наращивая масштабы бюрократического контроля, — а слова «социализм» и «бюрократия» она выплевывает как ругательства. Не для того Тэтчер все эти годы боролась в Англии с социализмом, с влиянием бюрократии и как-то пыталась привести британский дом в порядок, чтобы теперь кучка европейцев разрушила все, чего ей удалось достичь.