Марго

– Иван Иванович, – начал оправдываться Лебедев, – у моих сотрудников нет никакого опыта, приходится помогать, доделывать, а кое-что и переделывать заново… за тем же Щербаком.

– Подготовьте их для специализации в Ленинграде. Там же давно работает токсикологическая лаборатория Данишевского. Пусть учатся. Две недели… на большее не рассчитывайте. Если не научатся, то их придётся уволить. Нам нужны деловые сотрудники… Назначим условно специализацию на начало марта следующего года. Там будет немного полегче и не с таким напряжением будут требовать разные документы.

Разговор с директором Филиала «Объединения», как это не странно было осознавать самому Лебедеву, снял с него огромную долю озабоченности. Его охватила жажда нормальной плановой деятельности без второстепенных размышлений и отвлечений. Он решил послать в мединститут только что принятую Инну Синицину для консультации по вопросу определения признаков нарушения беременности крыс при длительном воздействии химических веществ в малых дозах. Это могло стать хорошим аргументом в доказательстве безвредности или вредности конкретного химического вещества, с которым людям придётся контактировать долгое время.

В мединституте уже много лет существовала кафедра эмбриологии. Уж там-то должны были знать все тонкости этого вопроса. Новый сотрудник Иван Щербак хорошо отзывался о профессоре кафедры Субботине, кажется, Михаиле Филимоновиче.

На следующий день Синицина была откомандирована в мединститут на два дня. А Лебедев по-прежнему обучал Ларионова и Щербака токсикологическим методам на примере уже ведущегося хронического эксперимента на мышах и крысах.

– Ой, ой, ой, мой дорогой завлаб, – весело подкатила к Лебедеву Синицина на правах подруги его жены. – Ой, ой расскажу… Познакомилась я там на кафедре с сотрудницами Субботина. Они все иронично высказываются о своём шефе, как это ни странно. А о Щербаке… тоже информацию накидали просто так… Мать Щербака приезжала когда-то в юности к Субботину на консультацию. Она хотела родить девочку, но беременность не наступала. Вообще история более длительная. Она, эта самая мать Щербака, консультировалась вначале в Крыму во время отдыха, заезжала в Симферопольский мединститут. Там ей посоветовали обратиться в Новосибирск, так как Субботин уже защитил докторскую диссертацию и намеревался заведовать кафедрой эмбриологии. Они там знакомы кафедрами чуть ли не с детства. Ну так вот… после консультации с Субботиным беременность наступила, но женщина родила мальчика.

Сотрудницы утверждают, что эту историю они знают от самого Щербака. Он все шесть лет учёбы приходил на кафедру, шушукался с шефом, потом, мол, с нами болтал безудержно. Им кажется, что шеф натаскивал Щербака по трудным для него предметам. Учился он средненько. Но вступил как-то в партию. Наверное, шеф и помог ему. А партийному студенту никогда двойку не поставят. Ну, так вот, они говорят… Посидели мы вот так, подумали и стали называть Щербака «Ванька Щербак от отца Бориса». На всякий случай, чтобы не спутаться. Сама, мол, можешь представить, каким был наш шеф двадцать два года назад. Зверь зверем… всё могло случиться.

– А конкретную методику они посоветовали или нет? – Лебедев теребил карандаш в беспокойной руке.

– Нет. Всё, говорят, будем делать классически: оценивать сам эмбрион за 3-4 дня до рождения.

– Эта методика известна давно-предавно и затратная весьма. Значит, ничего нового не появилось?

– Пока нет, не появилось.

В тот же день в Ленинград полетело письмо с просьбой проконсультировать по вопросу эмбрионального теста на вредность продуктов.

Перед Новым годом Лебедеву удалось забежать на почту. Там было одно письмо от родителей, письмо из лаборатории Данишевского и одно – от Маргариты. Лебедев почти судорожно открыл письмо из Риги.

«Здравствуй, деспот! Я решила тебе не писать и не отвлекать тебя от важного дела… и не пишу, а только поздравляю с Новым годом. Уж это, надеюсь, не отвлечёт тебя и не расстроит нервы… не помешает мыслить и работать дальше.

«Позвольте мне на этот раз поздравить с Новым годом Вас!И пожелать Вам, не спеша, что жаждет дерзкая душа.Желаю Вам всех благ земных! Желаю радости, веселья,Слиянье духа душ двоих без отвращения похмелья!Желаю Вам здоровым быть, и в окружении здоровомГод старый с честью проводить, и, улыбаясь, встретить Новый!Пусть Ваши сбудутся мечты и сокровенные желанья,Пускай и лики Красоты чаруют Вас без покаянья!Желаю Вам дерзать в науке с любовью, радостью, без муки,Но иногда бросать от скуки в мои протянутые рукиКусочки знаний, что меня интересует в свете дня!И месяцами не молчать, на письма тоже отвечать!Бокал шампанского большой за Вас с улыбкой поднимаю…И Вы поднимете, я знаю… Ну-с!.. С новым счастием, друг мой!

Твоя бесконечно волевая и терпеливая Марго».

Лебедев аккуратно, даже бережно сложил листки письма и осторожно вложил их в конверт. «Наверное, отвечу, – подумал он, представляя смеющуюся Маргариту на втором или на третьем курсе. – Отвечу. В праздники будет время…»

А родители звали к себе не праздники… даже не догадываясь, что до окончания хронического эксперимента на животных их сыну вообще невозможно уехать их города.

А в письме из Ленинграда один из сотрудников лаборатории Данишевского писал о возможности контролировать патологию беременности крыс по гормонам и ферментам в моче. Но никто толком не представлял, как получить эту драгоценную мочу у крыс. И вопрос снова повис в воздухе.

«Придётся думать и ломать голову, – прошептал про себя Лебедев и сложил письма в портфель. – Никто ничего толком не знает. Везде нужны пробы и ошибки. А сроки-то жёсткие».

На ближайшем лабораторном совещании был поставлен злободневный вопрос: как собрать мочу крыс для анализа? Все смутились, кроме Юры. Он тут же набросал эскиз садка для крысы, а под этим садком обозначил корытце, куда могла стекать столь драгоценная в эксперименте жидкость.

Эскиз вызвал разночтения и непонимания у Щербака и Ларионова. Один утверждал, что моча будет испаряться и концентрация веществ станет другой, неестественной, а Ларионов вообще не понимал, как можно работать с несколькими каплями жидкости. Синицина только шутила и улыбалась, глядя на Щербака. А Лебедева вдруг озадачил вопрос: каким образом в университете достигают такого вольного и целенаправленного мышления у своих студентов, какое только что продемонстрировал Юра Голиков. И почему в мединституте никак не вырастает мыслителей?

Эскиз Юры приняли за основу, и механическая мастерская принялась соображать, каким образом выполнить такое задание из органического стекла и сразу в десятке экземпляров. Плод размышлений был тяжелым, и начальник механической службы Семён Петрович тихо попросил у заведующего лабораторией литр спирта «для промывания мозгов, которые засорились от тяжелых раздумий».

Дела в лаборатории токсикологии становились всё более профессиональными и захватывающими. Иван Щербак научился всё же аккуратно обращаться с мышами и крысами и даже освоил внутрижелудочное введение крысам изучаемого вещества. Большие руки Ивана как бы даже мешали тонкой работе токсиколога, и Синицина часто поднимала Щербака на смех в своих шуточных и незлобных каламбурах. Но самому Лебедеву постепенно становилось ясным, что у Щербака страдает тонкая ориентация движений и что для тонкой и ответственной работы токсиколога Щербак совсем не подходит.

С Ларионовым тоже было не совсем ладно. Он поменял свою квартиру в Павлодаре на квартиру в Новосибирске. Обмен оказался не вполне удачный, и Пётр постоянно был озабочен своим длительным доделыванием квартиры до нужного для его жены образца. Жена его оказалась капризной и взбалмошной женщиной, постоянно его ругала и обвиняла во всех смертных грехах. Хорошо, что она быстро нашла себе работу бактериолога, и это скрасило немного семейную жизнь Ларионова.

Но в квартире у Ларионовых оказалось много недоделок, и Пётр часто обращался к своему начальнику дать ему «пузырёк» спирта, чтобы слесаря починили у него подтекающий кран или подвесили карнизы для штор, или установили какой-то стеллаж. Но с ежедневными заданиями по работе Ларионов справлялся, хотя делал всё очень медленно. Это тоже не прошло мимо внимания Синициной, которая часто в шутливых разговорах называла Ларионова черепахой или тормозом.

Хуже было с самой Синициной. Она вообще ничего не умела делать руками, боялась крыс и мышей и всё больше стремилась принять роль командира над лаборантами. В этом плане она преуспевала, и лаборанты выполняли за неё весь объём дневного задания. Складывалось впечатление, что Синицина явный и бесспорный заместитель завлаба, и со временем, некоторые лаборантки приходили к ней отпрашиваться с работы по разным причинам.

Но работа в лаборатории всё же шла по плану и у заведующего не было пока оснований бояться за срыв сроков подачи полного отчёта в конце марта месяца.