Марго

Робко обнимаю тебя и надеюсь, что ты меня не прогонишь. До свидания, мой непрочитанный Орфей! Маргарита.

P.S.

Пишу ночью да в электричке до Риги. Сильно занята на работе. Напиши, пожалуйста, о своей работе. Спокойной ночи тебе, Игорь!»

Прочитав письмо, Лебедев заволновался ещё больше. Он купил новый конверт, пару листов бумаги и тут же сел писать ответное письмо. Письмо не получалось. Перед глазами стали выплывать одна картинка за другой. И везде перед его носом проходила гордая и безжалостно независимая, капризная девчонка, как будто её привезли сюда на Землю, чтобы проинспектировать работающих вокруг людей. И эта девчонка в своём личном послании соглашается на то, чтобы он жёг её письма?!! Что-то невероятное!

Лебедев снова прочитал полученное письмо. Ошибок не было в его мнениях. Марго отдавала себя в его руки и вручала ему свою судьбу. Совершенно невероятно! Лебедев не смог сразу написать ответ. Ему необходимо было подумать.

«Без сомнений, нужно ответить ласково, - размышлял Игорь Александрович.
–  В жизни этой капризули произошли серьёзные изменения, чтобы она смогла написать ему такое письмо. Надо ей ответить ласково… и успокоить».

Лебедев сложил письмо и спрятал его в портфель. Ему действительно нужно было подумать перед ответным посланием.

Догорали последние дни августа, и в жарком городе заметно прибавилось народу. Возвращались отпускники. Семья Лебедевых, состоящая пока из трёх человек, намеревалась ехать в отпуск к своему дяде Косте, проживающему в Феодосии. Они уже неоднократно отдыхали в этом городе, помогая по хозяйству старому человеку. Но жене Лебедева, Ирине, это место не нравилось. Она жаловалась на грязные пляжи, на грязное море и на хитрых жителей этого приморского городка. Но всё равно – поехали в Феодосию, к дяде Косте.

Старый фронтовик, Константин Иванович, любой разговор с ним, в конце концов, переводил на воспоминания о прошедшей войне, которую он закончил в Берлине. Всю войну Константин Иванович занимался разминированием дорог, мостов и объектов и, как он любил повторять, в полку на него все молились. Осторожность, осмотрительность и чётко мыслящий мозг помогали бойцу выжить в плохих и даже очень плохих обстоятельствах фронта.

Лебедев уважал своего дядьку и иногда они подолгу засиживались на лавочке возле сарая, обсуждая известные обстоятельства прошедшей войны и споря о будущем развитии страны и, непременно, заканчивали споры размышлениями о необходимых улучшениях города Феодосии.

В один из таких вечеров племянник спросил дядю, знает ли он такой город в Латвии, который называется Огре?

– Нет, туда мы не заходили, - как бы с сожалением отвечал Константин Иванович.
–  Некогда было, - заметил он с усмешкой.
–  Но нам на политинформации офицер говорил, что латыши всех своих евреев расстреляли собственными руками. Прямо так и говорили, что всех евреев, подчистую, латыши расстреляли сами. И многое другое говорили, про какие-то соборы, про янтарь, но я уже забыл многое.

– А зачем тебе этот город-то в Латвии? Тебя туда работать зовут что ли?
–  дядя Кости пристально смотрел в ночное небо с удивительно яркими звёздами.
–  Там тебе работать не дадут. Говорят, что эти латыши очень вредные люди… только для себя всё хотят…

– Нет, не зовут. Просто письмо получил от своей однокурсницы. Замуж туда вышла, работает детским врачом… как-то устроилась…

– Ну, женщинам, может быть, и легче там, когда замужем. Пойдём-ка спать. Поздно уже. Завтра надо будет забор подправить вон там в углу за туалетом.

Но счастливому отдыху не суждено было состояться. Утром принесли срочную телеграмму. Адресована она была Суворову Константину Ивановичу для Лебедева И.А. В телеграмме были две строчки:

= Срочно переделываем отчёт тчк Приезжайте тчк Всё компенсируем тчк Горбачёв =

Прочитав телеграмму, Лебедев пробормотал: «Зря я оставил адрес дяди Кости секретарю».

На поезд билетов не было. Пришлось ехать в Симферополь и вылетать самолётом. Явившись в институт, Лебедев сразу же почувствовал к себе отчуждение со стороны секретаря и некоторых сотрудников, как будто он провинился перед всем коллективом.

В кабинете Горбачёва сидел взлохмаченный Шкундин и размахивал руками. При появлении Лебедева Шкундин замолчал и торопливо пригладил волосы на голове.

– Уважаемый Игорь Александрович, - начал как обычно мягким голосом директор института. – У нас проблемы с Вашим отчётом по оловозаводу. Вы всё правильно отразили, верно оценили и предложили реальные меры улучшения условий труда. Всё это в плюсе. Но есть и минусы. Вы указываете слишком высокие концентрации радиоактивных веществ на рабочих местах в цехе обжига концентрата и даже в лаборатории. Здесь нужно проявить дальновидность и быть поосторожнее. Эти цифры будут анализировать в верхах… Что они могут сказать в наш адрес? Давайте, будем поскромнее… Давайте, укажем концентрацию вчетверо ниже… Давайте, позаботимся о судьбе завода… В Москве уже требуют этот отчёт в оригинале. Там уже средства резервируют на переоборудование завода. – Горбачёв сделал длительную паузу, поглядел сочувственно на Шкундина, встретив его одобрительный кивок, и поставил подбородок на широкую ладонь…

Некоторое время все молчали. Первым заговорил Шкундин.

– Вы понимаете или нет, товарищ Лебедев? Нельзя всем говорить всю правду. Деньги уже выделили на переустройство завода. Зачем пугать уважаемых людей страшными концентрациями радиоактивной пыли? Зачем, если средства уже к нам переводят? Аргументов и так достаточно. Давайте, напишем, что превышение над фоном только в двести раз. Это уже сильная радиация! Но не в восемьсот же раз!! Зачем об этом всем уважаемым людям знать прямо сейчас? Зачем?

– Да, действительно, - продолжил Горбачёв, как бы прослушиваясь к Шкундину, - аргументов вполне достаточно. Поэтому, Игорь Александрович, мы к Вам прикрепим помощницу, и Вы с ней переделайте отчёт, пожалуйста. Это срочно нужно сделать и отослать быстрее. А то из Москвы могут сами приехать за отчётом, да ещё экскурсию потребуют, да ещё говорить с рабочими станут… Некоторые уже говорят об этом прямо.

На Главпочтамте его ждали два письма. Лебедев некоторое время раздумывал, какое открыть первым и посмотрел на даты. Письма были написаны день за днём. Игорь Александрович открыл более раннее.

«Здравствуй, Игорь, мой Орфей! Я не могу отделаться от небесного грома при прочтении твоего письма… Я постоянно рвусь всё рассказать тебе…

Ах, Игорь! Опять о твоём стихотворении. Я прочитала… Я уже знаю его наизусть со всеми запятыми… Все нервы наружу выскочили. Я не могу с собою справиться. Спасай! Хоть тихим словом спасай. Кусаю локти! Зачем же я свою фамилию Славина сменила на чужую – Столярчук?

Не осуждай, не вини. Я в бездну падаю со скоростью Сознания… Ты как кирпич на голову… Совсем не ты – а стих. Стих превратился в бомбу… что взорвалась нечаянно… и сразу – мир затих.